Тени прежних нас

— Шо-чан, можешь не спешить так! Мы вполне успеваем на церемонию! Шото чуть замедлился, услышав в чужом голосе мольбу. Он всегда так делал, стоило Изуку чуть устать: сжимал ладонь брата сильнее и останавливался. А через пару минут продолжал идти со скоростью метеора, не обращая внимания на тяжелое дыхание позади. Он еще раз остановился, почувствовав крепкую хватку на плече. Мидория сразу начал глубоко дышать, стоило Шото все же перейти на шаг. Слишком быстрый темп не был для Изуку чем-то сложным или необычным: он каждый день усердно тренировался с приемным отцом и братом, но… Сегодня был последний день в средней школе, и поэтому спешить никуда не хотелось. Лучи летнего солнца давали жизненное тепло, от которого кружилась голова — так много его было. С одной стороны, хочется подольше растянуть прогулку с братом, а с другой — жара не дает шанса на раздумия, заставляя мозг плавиться от недостатка воды и кислорода. Изуку беспомощно и жалобно застонал, уткнувшись лбом в чужое плечо. Шото слышал его дыхание на своей руке, чувствовал пульс, такой сильный и быстрый, что казалось, будто сердце не выдержит и остановится. Через пару минут зеленоволосый оторвался от Тодороки и улыбнулся шире. — Спасибо, что подождал. Давай теперь помедленнее пойдем, ладно? Шото лишь неуверенно кивнул, продолжая путь, стараясь следить за тем, чтобы идти на одном уровне с братом. Обычно он всегда шёл, не заботясь о своих попутчиках, но сейчас… это ведь был его любимый младший брат Изу-кун. Как он мог отказать? Тодороки тащил его довольно долго. Понятно, почему Изуку так устал: он не привык к такому быстрому темпу на столь продолжительное время. Шото, конечно, был более выносливым, но и у него же должен быть предел! Сегодня они наконец-то закончат среднюю школу и можно будет расслабиться до конца летних каникул. Шото надеялся, что их отношения после этого не изменятся. Они ведь пойдут в разные колледжи и не смогут проводить так много времени вместе, как раньше. Он поступит в Юэй по рекомендации отца, а Изуку… А у Изуку не было причуды. Из-за этого его часто дразнили, но рядом с Шото мальчик чувствовал себя в безопасности: ведь кто, если не старший братик, сможет защитить его? Изуку был очень благодарен ему за помощь, за то, что не отходит от него ни на шаг в трудные моменты и ставит задир на место. Изуку был благодарен. Правда. Но слова от одного человека, режущие по сердцу раскаленным металлом, не давали полностью не обращать внимания на издевки. Ведь этот человек стал для него первым другом. Изуку думал, что отношение Бакуго к нему не изменится. Что они всегда будут вместе. Не вдвоем, конечно (потому что Шото обосновался в сердце парня быстро и мягко, без шанса на выживание), но хотя бы рядом. Настолько близко, насколько это возможно. Но Кацуки с каждым днем отдалялся все дальше и дальше, становился недосягаемым, а его насмешки — злее и безжалостнее. Он стал более жестоким, чем в детстве. И с каждым ударом сердца он становился чужим, они удалялись друг от друга с каждым произнесенным словом, навеки отпечатанным в памяти, каждым толчком в плечо, потоками ругани в его сторону и избиением за школой. Разумеется, когда Шото не было рядом, Изуку били. Сильно и со вкусом. Он мог бы постоять за себя (тренировки рукопашного боя со Старателем сделали из него пусть и не профессионала, но способного сломить напор противника), но не хотел делать этого. Потому что… ничего же плохого не происходит? Если честно, мальчик и сам себе не мог объяснить, почему не может дать отпор Бакуго и его шайке. Может, он уже привык? Или не хотел, чтобы Шото волновался? Не хотел выслушивать гневные тирады брата и родных о том, что надо было… А что нужно было сделать? Опуститься до их уровня и дать сдачи? Пожаловаться преподавателю или родителям? Сказать, что не боится? Избегать? Что. Он. Должен. Сделать? Изуку знал, что он трус. Трус, который не может решить что-то, когда это касается его непосредственно. Потому что… он слишком наивен. И не в силах ни дать сдачи, ни открыться. Показать свою слабость означало бы навсегда утратить веру в собственные силы. Герои ведь так не поступают, верно? Но сейчас все будет хорошо: они с Шото закончили среднюю школу, получат дипломы и… дальше их дороги с Кацуки разойдутся. Он был хорошим другом. Но это в прошлом. В далеком-далеком детстве, когда мамины руки пахли сиренью, а запах нитроглицерина не вызывал животного, нечеловеческого страха. Когда их дружба не напоминала фарс и не походила на жалкое подобие ненависти: один всячески унижает другого, смешивает с грязью, презирает так яростно и страстно, что становится по-настоящему страшно. Как все дошло до этого? Как из двух вечно счастливых (даже когда одного забрали в приют) мальчишек они превратились в озлобленного эгоиста и запуганную жертву? А второй — ничего не говорит, терпит, зная: ничего не вернуть. Тем более их дружбу. Они давно не те маленькие дети, верившие в героев. Потому что Кацуки слишком агрессивный и эгоистичный, чтобы признать кого-то, кроме себя. Он ведь лучший. Он намного выше и сильнее не просто какого-то задрота, но и Старателя, и Всемогущего. Он же альфа. Он станет героем номер 1. А Изуку перестал верить в них лет так с восьми, когда понял одну простую истину: без причуды героем не станешь. И пусть он старается днями и ночами, тренируя свое тело, изматывая себя, не в силах поверить до конца, это не могло изменить отсутствие способности. Стараниями талант и природу не заменишь, — повторял внутренний голос Изуку. Но парень не слушал его, заглушая изматывающими тренировками, до цветных кругов перед глазами, до обмороков и головокружения стараясь стать хотя бы немного более достойным зваться героем. Он не хотел сдаваться, но… ему пришлось. Его огонек, почти потухший, но готовый к борьбе (лишь дай надежду), безжалостно потушили, не дав и шанса проявить себя. И кто же это сделал? Всемогущий! Его кумир, герой номер один и самый лучший во всем! Но даже он долго не может продержаться в своей супер-форме. Но даже в таком виде — жалкий и худой, в одежде на, наверное, десятки размеров больше, чем нужно, которая висит на нем двумя мешками, невысокий, с большими синяками под глазами и бледным осунувшимся лицом, такой слабый, что самому становится больно, обидно и жалко его, он посмел разрушить его мечту, единственную, которую он так ценил. Ведь что ему еще нужно? У него есть все, что он хотел: место, которое он может назвать домом, где его ждут, семья, которую он может назвать своей. Но вот мечту, за которую он может побороться и осуществить, у него украли. Растоптали и бросили в грязь его сердце. А душу развеяли по ветру, не оставляя ровным счетом ничего взамен. Но его семья, которая даже не знала об этом, смогла оттащить его от той пропасти, над которой он уже занес одну ногу. Он был уже готов умереть. Изуку был готов загубить свою жизнь, лишь бы голоса внутри перестали нашептывать ему о его никчемности, подражая Кацуки. Ядовито-яростное, с ужасающей ненавистью, которая каждый раз раскрывается кроваво-алым бутоном, от Бакуго: «Что случилось? Неужто у тебя нет родителей, чтобы научить уму-разуму?» «Придурок!» «Задрот!» «Ботан!» Каждое слово — удар в самое сердце. «Беспричудный неудачник!» «Ты никогда не станешь героем», — как обухом по голове. «Лучше пойди в полицию. Там тоже нужны хорошие специалисты», — контрольный в голову. И цветы на могиле того радостного мальчика, который все же последовал тому чудовищному — как он мог такое сказать? — совету («Сбросься с крыши; может в следующей жизни повезет?"), завяли. И никто на могилу уже не ходит. Нет больше мечты. А может, и не было никогда. Потому что причуда появляется с четырех лет. Изуку почти пятнадцать. И вместо того, чтобы подавать документы в Юей, на геройский курс, он… — Изу-кун, — мягко позвал его Шото, дергая за рукав черной школьной формы. — Мы пришли. Парень оглянулся: неужели они успели дойти так быстро? Но времени на дальнейшие раздумья у него не было: началась церемония прощания. Радостные крики выпускников, шумные окрики родителей, облегченные выдохи учителей, которые наконец избавятся от самой шумной параллели за всю их практику, все звуки слились в один сплошной гвалт. Изуку просто плыл по течению, не обращая внимания на царивший шум. Он хотел как можно быстрее получить диплом и пойти уже домой, отдохнуть от надоевшей учебы. Сбежать от постоянных напоминаний о собственной никчемности. Раскаленный воздух медленно проникает и быстро покидает измученные жарой легкие. Во рту было сухо. Нестерпимо хотелось пить. Тодороки не любил шум. Он был раздражающим для одного из лучших учеников. Каждый намеревался сказать ему о его силе, похвалить за успехи в учебе, пожать руку в знак уважения. После такого хотелось оторвать не одну конечность. Щебетания девчонок и жара не добавляли энтузиазма. Шото повернулся к брату, ловя его расфокусированный взгляд. Было видно, что ему абсолютно плевать и на шум вокруг, и на жару, и на нудную речь директора, и на яростные шипения Бакуго на своих одноклассников и подхалимов. Мидория выглядел полностью расслабленным и погруженным в свои мысли. Конечно же, безрадостные. Разумеется, за столько лет совместного жилья и крепкой мужской дружбы Шото успел изучить Изуку с кончиков зеленых волос до мизинцев на ногах. И с его тараканами парню тоже пришлось познакомиться. Поэтому он знал наизусть имена и способности всех героев, про которые ему рассказывал Изуку. Он прожужжал Шото все уши про Всемогущего, Камуи, Топ-Джинса и еще тысячу про-героев. И скорее всего, сейчас Изуку думает о том, что не сможет стать одним из них. Тодороки горестно вздохнул: он не любил, когда брат размышляет об этом. Ему было даже немного стыдно за свою причуды, за обе. Если бы он мог, то с радостью поделился бы ей с Изуку. Но… Приходилось каждый раз стискивать зубы, чтобы не сказать ничего лишнего. Вот и сейчас Шото лишь прикусил губу и легонько погладил чужое плечо, давая понять, что все хорошо. Невысказанное «я рядом» приятным теплом разлилось по телу, принося успокоение и прохладу, которую дарила правая сторона Шото. Изуку лишь улыбнулся и прижался теснее, мысленно благодаря Бога за такой чудесный живой холодильник. Возможно, не иметь причуды не так уж и плохо? — А теперь — приступим к награждению лучших учеников. Из-за того, что способности у него не было, у Изуку было больше времени на учебу. Наверное, только из-за отсутствия тренировок по улучшению причуды он смог стать одним из тех, кто получил аттестат с отличием и мог поступить почти куда угодно. Про Шото и говорить не стоило: уникальный ребенок со способностью ко всему и чудовищно развитой причудой, которая была намного сильнее, чем у одноклассников. Учеба давалась ему легко, да и внешность была хоть и специфической, но привлекательной. Именно поэтому за ним бегало большинство девчонок, но на признания Шото никогда не отвечал взаимностью. Несмотря на свой ужасно взрывной характер, (истеричная сука)Бакуго был хорош не только в избиении и использовании способности, он также неплохо разбирался в устных предметах. Удивительно, как он успевал развивать причуду, учить уроки и издеваться над Изуку… Как говорится, талантливый человек талантлив во всем. У Кацуки было много причин для ненависти. Переходный возраст, природный эгоизм и взрывной характер. Может, он никогда и не ценил Изуку как друга. Зачем ему это? Но… Изуку надеялся, что все-таки это неправда и в детстве они хотя бы недолго, но искренне дружили. Изуку надеялся. Надежда, в принципе, — единственное, что у него осталось. И осколки этой надежды в итоге разлетелись вдребезги, раня нежное сердце и оставляя неприглядные шрамы в душе. Они режут пальцы до крови, до костей, и кричать, молить о чем-то уже поздно. Да и не нужны никому его молитвы. Все равно их не услышат, потому что они только в его голове. Люди бы лишь рассмеялись, услышав их, вдавливая в грязь сильнее и делая лишь больнее. Оставляли бы на гладкой коже синяки и шрамы от спичек. Это несправедливо. Но Изуку чуть ли не с рождения познал этот горький вкус, с оттенком крови. Мама говорила, что его отец — плохой человек. Не ему, конечно же (кто будет говорить такое трехлетнему ребенку?), но Изуку услышал. Случайно, правда. И сейчас ему казалось, что горечь поражения (беспричудный! ботан! неудачник! где твоя мамочка? отправляйся к ней! может, в следующей жизни повезет? Тебе не стать героем без причуды. Смирись-смирись-смирись) всегда была с ним. Он надеялся (ждал, боялся), что его сущность (пожалуйста, Господи) хотя бы как-то изменит отношение окружающих к нему. Его братья были альфами, сестра — бетой. Ох, как бы он хотел быть сильным альфой! Изуку оказался омегой. Это был контрольный выстрел в голову. Окончательная точка в его геройской недо-карьере. Потому что… Даже если бы он смог сдать экзамен в Юэй, то с сущностью ничего не поделать. В академии омег не жаловали. И история со средней школой повторилась бы. Как бы ни хотелось, как бы ни старался, результат один: все становится еще хуже (казалось бы, куда хуже?). Неудивительно, что Бакуго, оказавшийся альфой, указывал еще и на эту слабость. Он всегда знал, как сделать Изуку больно. И это — единственное, что их связывает. Их взаимоотношения (ха-ха!) пропитаны кровью и упреками, шрамами и слезами, которые никогда не прольются из глаз перед ним, потому что Старатель учил: никогда не показывай свои слезы, как бы больно не было. Их чувства — ненависть, слабость, ярость, восторг, презрение и не надо больше, прошу гнев — похожи на ураган. Разрушительный, мощный. Сметающий на своем пути все. И если это сон… Господи, как же я хочу проснуться! А если Рай… то я заживо горю в Раю. Изуку очнулся, когда Шото легонько тронул его за плечо, и вскинул голову. Его зеленые волосы всколохнулись и замерли, а глаза смотрели пристально, из-за чего хотелось отвести взгляд. Но Шото лишь улыбнулся уголками губ и встал, протягивая притихшему брату руку: — Церемония закончилась. Пойдем домой?

***

Всю дорогу Изуку молчал, не решаясь поднять взгляд от асфальта на сплетенные вместе руки. Нет, его это не смущало: они настолько привыкли ходить так (еще со времен младшей школы и детсада), что делали так уже рефлекторно. Хотелось всегда ощущать это легкое тепло (или нежную прохладу) в любой день (каждый день). Изуку думал лишь о том, насколько же отношение Шото отличается от Бакуго. Если последний всегда хотел унизить, втоптать в грязь, указать, ткнуть носом в свои недостатки и уничтожить его мечты, то Тодороки… Тодороки просто был рядом. Он поддерживал молча (и возмущался также, лишь взглядом), приносил любимые сладости Изуку, поил горячим чаем, смотрел с ним мультики, обнимал, согревая в объятиях, успокаивая так, как мог. Шото всегда знал, что нужно его брату. Но пока это работало только с Изуку и их мамой. Если Бакуго (даже в своих мыслях Изуку не мог назвать его старым детским невинным прозвищем, которое уже не вязалось с угрюмым и гордым парнем) убивал словами, медленно, словно порциями яда, который течет по венам к сердцу, парализуя мышцы и уничтожая чувства, то Шото… Шото исцелял своими действиями. Им не нужны слова. И только рядом с братом Изуку мог позволить себе стать настоящим: сломленным, убитым омегой без мечты и без цели. Именно рядом с Шото можно было расплакаться, перестать быть сгустком воспитанного ученика, который только и может, что извиняться и давать правильные ответы на сложные вопросы. Возможно, над ним издевались еще и из-за этого. И пусть средняя школа была для него персональным Адом, но она наконец-то закончилась. Но вот куда идти потом? — Ты в порядке? — Шото сжал его ладонь сильнее, когда они подошли к воротам дома. Он жалел, что не может уничтожить тех, кто вбил в голову его Изу-куна, что он неудачник. Не потому что не может. Просто Изуку будет грустить, когда его посадят за убийство. — Ничего страшного, я почти смирился, — Изуку и в правду, казалось, теперь дышал свободнее, когда осознал, что все его мучения и напоминания остались там, в школе, куда он никогда уже не вернется. Хотелось закричать от радости. Вместо этого он улыбнулся и привычно прижался к чужому плечу. Оставшееся растояние они прошли в тишине, нарушаемой лишь их дыханием и пением птиц. — Опять родителей нет, — прошептал зеленоволосый, вдыхая легкий аромат вишни, которая распустилась всего пару дней назад. Запах был пряным и мягким, хотелось дышать им ежедневно. Неожиданно послышался тихий звук, похожий на мяуканье кота. На секунду Изуку остановился, прислушиваясь и оглядываясь по сторонам. Шото терпеливо ждал. Звук повторился снова, когда младший Тодороки почти решил, что ему показалось. Не ослабляя хватку на чужой руке, он потянул брата в сторону кустов, откуда доносилось жалобное мяуканье, не переставая думать. Шото благоразумно молчал, следуя за омегой. Звук становился все громче, и вот уже Изуку видит перед собой небольшой грязный комочек меха, скулящий и зовущий на помощь так жалобно и отчаянно, что сердце разрывалось на куски. Не говоря ни слова, младший Тодороки взял котенка на руки (Боже, какой он легкий) и пошел в сторону дома, не обращая внимания на мягкую улыбку Шото просто потому, что тот плелся сзади. В доме они разулись, и Изуку сразу побежал в ванную, чтобы отмыть и отогреть котенка, который даже в такую жару смог замерзнуть. Шото лишь покачал головой и направился на кухню, зная, что младший Тодороки будет жутко голодным, когда вспомнит о еде. Да и нового члена семьи нужно как следует накормить. Зеленоволосый вернулся через десять минут с пушистым свертком в руках. Котенка он завернул в полотенце так, что оттуда торчала лишь пара ушек и глаза, искрящиеся любопытством и добром. Они были зелеными. Когда котенок замурчал (после не одной ложки молока), в душе Изуку наконец-то поселилась уверенность в завтрашнем дне. Он понял, чем хочет заниматься, раз уж в герои его не возьмут. — Шо-чан, мне кажется, я хочу стать ветеринаром.