Глава I
Бэлл Хагматьер
Стоял август. По улицам бродил холодный ветер, и, несмотря на лето, погода была холодная. По унылому, желтовато-серому небу чёрные как сланец тучи носились над головой, словно угорелые. Всё это в совокупности неприятно сказывалось на и без того расстроенном юноше, нервы которого были натянуты как струна. Его прекрасное утончённое лицо было непроницаемо, ярко-алые, чуть раскосые глаза не метались с места на место, а сосредоточенно глядели в одну точку. Парень молчал, приставив указательный палец к подбородку и как бы соображая. Его пухлые, возможно, слегка женственные губы, некогда плотно сжатые, дрогнули от страха и искривились в горькой улыбке. Не то чтоб он был труслив, совсем даже наоборот, но с некоторого времени он был в раздражительном и напряжённом состоянии. Во взгляде вдруг мелькнула бесконечная ненависть, несмотря на всё ещё не унимавшиеся в нём беспокойства. — Бэлл, — послышался женский голос где-то впереди. Юноша слегка приподнял голову, и поглядел на неё через свисавшие на лицо пряди белокурых волос. Перед ним стояла замечательно хорошенькая девушка, лет девятнадцати, с густыми чёрными волосами, заплетёнными в тугой хвост, и прекрасными тёмными глазами. Омерзительный ветер, задремавший на некоторое время, очнулся от сна и предательским порывом всколыхнул белоснежную чёлку с лица Бэлла. Девушка не понимала чувств парня. А теперь, когда увидела, как лихорадочно блестят глаза на его бледном лице, совсем перестала понимать. Ведь он так страстно шёл к своей цели, хватался и цеплялся за неё, а теперь, когда та вот-вот угодила в его цепкую хватку, он готов опустить руки. Ранее это был всегда весёлый и чертовски опасный малый, которому всё было по плечу. Даже в самых, казалось, отчаянных ситуациях эта дерзкая ухмылка изгибала его румяные губы, открывая блеск белоснежных ровных зубов. А сейчас лишь жалкое подобие улыбки. — Бэлл, — вновь повторила она, — почему ты расстроен? — Я не расстроен, — отмахнулся парень, — скорее взволнован, но это радостное оживление. Он смотрел так дерзко. И голос его звучал так ехидно, что любой другой, кто знал Бэлла чуть хуже её, ничего бы не заметил. Но она заметила много неестественного в словах его и в поведении. — Я хочу знать, что тебя тревожит. Она говорила и смотрела на его смеющиеся, страшные для неё своею отчуждённостью глаза и, говоря, чувствовала всю праздность своих слов. Господи, ну почему все слова обращенные к этому подлому человеку, обязательно должны падать в пустоту? — Ты всегда так, — пролепетал он, как будто совершенно не понимая её. — то тебя мои дела касаются, то не касаются. — Бэлл… — Да, что тебе от меня надо, Элен? — сказал он с наигранным театральным удивлением. Элен прекрасно знала, что он понимает, о чём она знает, что она не ведётся на его игру, с помощью которой он любил водить всех вокруг пальца. — Мне нужно поговорить с тобой, так что, пожалуйста, будь серьёзен. Ты не должен давать волю эмоциям на задании, как командир, чтобы не подвергать подчинённых опасности. — Решительно не понимаю о чём ты, — проговорил он спокойно и насмешливо. — Твои чувства — это твоё дело, входить во все их подробности я не имею права, но указать тебе на на твои обязанности я должна, как твоя подчинённая. Пока мы на задании, жизнь наша связана, умрёт один велика вероятность погибнут и все. Твои чувства, которые ты не в состоянии должным образом контролировать, представлять опасность и для нас. — Во-первых, я могу совладать с собой, а, во-вторых, твои обязанности как подчинённого — беспрекословной выполнять мои поручения, — и, сузив глаза, Бэлл улыбнулся и добавил: — Меньше думай о ненужных и не касающихся тебя вещах. — он скрескил руки на груди, брови на надменном лице поднялись и ядовитым тоном он заговорил: — Или тебе нечего делать? — Нечего, — спокойно и гордо ответила девушка. Значит ли это, что вы готовы? — Да, я поэтому и пришла. Бэлл с ловкостью гимнаста опёрся своими худыми, но мускулистыми руками и оттолкнулся. Спрыгнув с высокого камня он выпрямился во всю свою длинную стройную фигуру. Парень засунул руки, оттягивая карманы белой ветровки и глядя перед собой, пошёл по пыльной дороге. Походка его была ленива и тягуча, а горделивая посадка красивой головы делала его совсем похожим на властного льва. В белом как мел лице притаилась хорошо скрытая от глаз беспомощность, которая напугала бы Элен ещё сильнее, будь она хоть немного более проницательна и умей лучше читать в его взгляде. Он знал, что она обернулась и смотрит на него, но не проронил ни слова. Какое-то время до Элен долетал хруст камешков и песка под его ногами, но затем и шаги затихли. Лицо её было печально и мрачно. Тёмные глаза сияли горечью, она нервно кусала губы. «Так как он никогда не лжёт, а говорит прямо, как есть, то эти слова что-нибудь да означают. — размышляла Элен. — Он бывает так печален, я разглядела его теперь лучше.» Хоть в этом чувстве не было ничего сверхъестественного, но для неё это было сильное потрясение. Бэлл всегда был сложным человеком, в общении и понимании особенно, никогда не шёл на слаженную работу и лишь насмехался над всеми, кто давал такой повод. Ядовитая и презрительная ухмылка, вечно прогибающая его яркие губы, и насмешливые искорки пляшущие в диких алых глах, — всё это исчезло сейчас. Исчезло всё то, что казалось неотъемлемой частью этого человека, без которой он не мог жить. При более внимательном взгляде в это измученное и жалобное лицо, в голове Элен произошла революция, этот изящный образ её командира, так щепетильно высеченый в её голове до мельчайших деталей, сейчас рухнул. Это сильно потрясло её и напугало, до неё только сейчас дошло то, что тот случай мог нанести неизлечимую рану его сердцу. Элен думалось, что то глубокое ранение зарубцевалось и не мешает ему жить дальше, но это было явно не так. Голова девушки, как самый не сгибаемый и талантливый скультор, принялась высекать новый, уже реальный образ. Она соображала медленно, страстно впиваясь в каждое воспоминание, пронося его перед глазами, чтоб создать правильно, без ошибок. И в конце, когда работа была выполнена, она целиком её оглядела. И он, во всем своём великолепии, понравился ей таким гораздо больше. Ненависть теснившаяся в её груди на протяжении семи месяцев к этому себялюбивому мерзавцу, сейчас вспорхнула крыльями, словно птица, и улетела. Сердце её отяжелело и робко забилось. Теперь-то она поняла его чувства! Господи, как она могла?! Своими унизительными упрёками Элен словно сыпала соль на рану, которая тщетно и отчаянно пыталась затянуться. Её грубое слово било больно, словно плеть, по и без этого настрадавшемуся парню. А он спокойно всё принимал. Она изогнулась всем телом и закрыла руками лицо. «Не знаю, ненавижу я его теперь или нет, — продолжала девушка, уткнувшись пунцовым лицом в ладони и поминутно ощущая, как сердце её вздрагивает. — Стоп, у меня нет времени с этим возиться!» Элен стояла нервно прямо, изредка потирала высокий лоб и встряхивала голову, как бы отгоняя что-то. По своей странной привычке, девушка, заложив за спину сцепившиеся руки, принялась ходить взад и вперёд. Сумасшедшее напряжение не позволяло прекратить эти манёвры, ей прежде необходимо обдумать вновь возникшее обстоятельство. Когда Элен решила, что нужно обговорить с Бэллом, ей казалось это очень легко и просто, но теперь, когда она уже раз потерпела поражение и вновь обдумывала, что должна сказать, это приобрело для неё другой смысл. Возникшее обстоятельство показалось очень сложным и, в какой-то мере, невозможным. Раньше Бэлл казался ей бесчеловечным, будто бы ему совсем чужды чувства кроме презрения и надменности, но теперь она убедилась, что он такой же земной, как и все люди на планете. Хотя убеждение её о том, что Бэлл не совсем такой, как другие люди, и не было полностью разрушено, она чувствовала, как оно исказилось, и девушка почувствовала, что стоит перед чем-то нелогичным и бестолковым. Люди стремятся помогать другим, но, к сожалению, даже в этом, казалось, чистом и далёком от собственного «я», деле, они думают лишь о себе. Каждому приятно чувствовать свою отзывчивость и благородство, выставлять на показ все свои добродетели, поэтому индивидуумы готовы выискивать страдающих и протягивать руку помощи. А если неудачники не желают подать ладонь добровольно, стыдясь чужих подачек, мы спрашивать не будем, просто схватим за шкирку, и пусть все думают, (а все будут думать), что это было проявлением добросердечности. А на самом-то деле — это чистой воды эгоизм. Каждый живёт, как хочет, и должен расплатиться за это сам. Жизнь слишком коротка, чтобы брать на себя ещё и бремя чужих ошибок, поэтому любая самоотдача — лишь мимолётная показуха. Нечто подобное произошло и с Элен. Она отчаянно желала застать Бэлла посреди этой дороги, надеясь, что упругая походка не унесла его слишком далеко. Тусклый свет солнечных лучей, пробившихся сквозь листву, уныло освещал тропу. Почему-то именно в этот день Бэллу отчетливее обычного вспомнилось всё. Теперь перед ним встал весь этот страшный, похожий на чудовищный кошмар путь, проделанный им последние несколько лет. Это тягостное задумье сейчас усугублял торжественно тихий лес. Мёртвая тишина царила вокруг. «Я не могу думать о таких вещах сейчас, это мешает, — поспешно сказал он себе, — не то сойду с ума». Но независимо от его воли сердце мучительно колотилось. Калейдоскоп воспоминаний прокручивал в голове всё самое болезненное, что только помнила его жизнь. Ему вспоминалось детство, когда он был невинным ребёнком, которого ещё не постигла и не очерствела реальность, и то, как эти, успевшие принять такой приятный вид, устои пошатнулись. Маленький Бэлл ни в чём не знал удержу и ему была крайне необходима твёрдая рука, но все так любили этого славного малого, что ни у кого не хватало духу проявить необходимую твёрдость. Как могли они противостоять его милоте, задору и детскому зубоскальству? Когда мальчик достиг того возраста, когда в каждом нерадивом ребёнке заостряются основные, характерные только ему, малейшие детали его нрава, стали происходить перемены меняющие прежнюю беззаботную жизнь. Из-за милой манеры Бэлла сводить белые густые бровки на переносице, краснеть от обиды и дуть губы, все плясали под его дудку. Он допоздна засиживался со взрослыми, и это вошло ему в привычку, так что только силой можно было заставить его лечь в постель вовремя. Мальчишка хвостом увязывался за взрослыми и сидел всегда поодаль, во время рабочих моментов или дружеских посиделок в ресторанах, барах и за карточным столом. Даже взрослые, солидные мужчины не могли не умиляться такому чудному ребёнку, который с важным видом и повелительным тоном учил всех, как правильно играть в покер. У Бэлла были взрослые манеры в совокупности с пылкостью ребёнка, и это производило самый обольстительный вид. И вот, мальчик подрастал и характер лишь острился, с каждым днём всё чётче вырисовываясь. Родители пытались приструнивать его, пытались смягчить буйный нрав, не потыкать истерикам, которые разворачивались на ровном месте, лишь стоило хоть в чём-то отказать сыну, но все эти попытки совсем ничего не давали. Вернуть то, что было упущено, пока Бэлл рос и формировался его характер, стало слишком поздно. Однако он не выказывал ни малейшего желания вести себя как следует. Посторонних очень трогало то, как маленький наследник деспотично правит имением и тиранит родителей, но они и представить не могли, как обстоят дела на самом-то деле. Милые детские пререкания и капризы превратились в невыносимые сцены. Бэлл по нутру был властным и в силе воли мог потягаться с любым взрослым, поэтому и споры были ужасающими. Он делал, что хотел, и не считал должным просить разрешения. Семена своеволия, вспыльчивости и любопытства быстро разрастались и не оставили места для мягкости и покладистости. Из пакости он готов был делать абсолютно противоположное тому, о чём его просили, но если работёнка действительно увлекала, Бэлл выполнял её превосходно, но таких, втягивающий ребёнка дел, практически не находилось. Когда мальчишка только стал взрослеть, внешние отношения отца по отношению к сыну были такие же, как и прежде. Единственная разница состояла в том, что отец собственновольно засиживался на работе и брал как можно больше заказов на себя, чтоб реже бывать дома. Но мужчина не сознавал до конца того, что он сам выдумывал себе дела, что это было одно из средств избежать того мучительно-отчаянного чувства, пленяющего каждый раз, как он появлялся в особняке. Со временем он, внимательный отец, стал особенно холоден к потомку. Какое-то время он не понимал, отчего эти неприятные эмоции, но потом стал сознавать. Мужчина был озлоблен на Бэлла, ему было страшно представить дальнейшее развитие его сына, и на кого тот становится похожим. Маленького хулигана, казалось, совсем не заботило отчуждённое отношение отца. Бэлл стал чуждаться папы в ответ, никогда не заговаривал с ним, пока тот сам не спросит. Но в нём всё так же бушевало пламя жизни и отцу в его голове место больше не было. Мужчина и так ненавидел сына за то, что тот без малейших переживаний и колебаний выкинул его из мыслей, как выкидывают мусор на свалку, так и он — завалялся где-то в потёмках его души, куда Бэлл сваливал всё что презирал и что, попросту, было скучно. Но отцовская ненависть заполыхала с новой силой. Нрав сына кардинально менялся и остановить это было невозможно. Все манеры и привычки Бэлла были такими же, как у одной его родственницы, о которой не только не хотели вспоминать в этом доме, но и имени её знать не желали. Мужчина помнил весь ход взросления той девушки и не мог не заметить, что его сын идёт по её следам. Господи, если это так и его предположение верно, то их ждёт много разочарований и несчастий. Но, скорее всего, он это себе надумал, ведь не может же характер, пристрастия и образ мыслей передаваться по наследству? Нет, этого не может быть. Мать же на все капризы сына стала смотреть снисходительно. Она довольно скоро поняла, что, если Бэллу не перечить, жизнь может быть очень спокойной, без скандалов, но если идти наперекор, то жди беды. Женщина, скорее всего, не видела ситуацию со стороны и не понимала, что гнётся под его упрямством. Да и нельзя сказать, чтобы ей так уж хотелось что-то менять, ибо проводить время с мальчиком, если всё делалось по его прихоти, было очень весело и мило. Когда всё было как ему хотелось, то он становился совсем как другие дети, смеялся без конца, играл и сыпался глупыми шутками. Мама Бэлла чувствовала, что в сыне происходят какие-то особенные перемены, которые она не в силах понять. Но у неё не было времени разбираться в этом, ведь она объявила, что беременна. После рождения сестры и по мере её подрастания жизнь поначалу протекала относительно спокойно. Отец запрещал Бэллу подходить или играть с дочерью, но мальчика это не волновало. Он вовсе не любил свою сестрёнку, она казалась ему совсем глупой и несмышлёной. Наблюдая за вновь расцветшим папой, который так гордился своим повторным отцовством, Бэлл раздражался и вечно был не в духе. Как можно любить эту безъязыкую дуру, которая и двух слов сказать не в состоянии из-за своей стеснительности? Девчушка не могла уяснить себе то чувство, которое она должна иметь к брату. С чуткостью ребёнка она понимала, что отец не просто не любит её братика, а смотрит на него с отвращением и злостью, но ничего про сына не говорит. Но мама наоборот, с наполненными нежностью глазами глядела на все истерики Бэлла. Из-за этого она испытывала робость при его виде и не знала как к нему относиться, как к другу или как к врагу. Наш герой не мог реагировать спокойно, когда глупый и неуверенный взгляд малышки прожигал его. Бэлл стал втихую ненавидеть сестру. Глупое поведение родителя давно набило оскомину белокурому мальчику. Мужчина считал свою дочку чудом, и плевать он хотел на то, что это не прилично так лелеять ребёнка в свете. Отец любил её не в следствии в ней каких-то уникальных и невероятных качеств, а потому, что она была полной противоположностью его первенца. Хотя Бэлл был гораздо одарённее и харизматичнее сестры, но всё равно внимание было украдено ею. Через какое-то время он стал понимать, что девочек больше любят, чем мальчиков и ничего этого не изменит, даже его смышлёность. Другие мальчики думали, что с девочками больше хлопот, чем с ними, поэтому взрослые и возятся с маленькими дамочками, но Бэлл так не считал. Девочки, в отличие от парней, рождаются уже с имеющимися женскими хитростями, которые, наверное, сами до конца не понимают, но при этом не брезгуют использовать эти приёмчики в любом подходящем случае. Стоило какой-нибудь девчушке опустить глаза долу и взмахнуть ресничками, как тут же всё делалось по её прихоти. Желаниями мальчиков же всегда пренебрегали. Поэтому Бэлл страстно возжелал научиться какому-нибудь лукавству, чтобы добиваться своего более лёгким путём, без споров и возражений родителей, а лучше чтоб они вообще не понимали его цели и дамские приёмчики наипрекраснейший способ этого добиться. К сожалению, сестра Бэлла не обладала этими соблазнительными женскими коварствами, и он не мог освоить все тонкости. Пришлось выходить в свет. Это было гораздо сложнее, чем он мог себе представить. Мало того, что ситуации, где можно было понаблюдать за этими штучками, подворачивались крайне редко, так ещё в том виде в котором их преподносили девушки, он не мог себе позволить. Как на него посмотрят, если он станет хлопать ресницами как какая-то кокетка? Нет, дед такого поведения не потерпит и плакал его план. А Бэлл, кстати, выдумал это всё не просто так. В его маленькой, хитрой головке созрело желание заняться семейным делом. Для детского, пропитанного тщеславием умишки, это была ошеломляющая мысль — что он может вести дело не хуже отца. Он до безумия хотел доказать, что он может сам зарабатывать деньги. Бэлл хотел иметь свои собственные деньги, чтобы не унижаться, прося деньги у ненавистного папы, чтобы не отчитываться не перед кем на свете. Каждое лето детей отправляли к деду. Это было единственное время в году, когда он мог повидаться с внуками. Обычно наш герой был совсем не в восторге от этого, но в этом году прямо-таки сиял. Отец видел эту столь странную перемену, и, в отличие от матери, видел в этом какой-то злой умысел. Он прокручивал варианты у себя в голове, но из-за нарастающего раздражения, бросал начатое не закончив. Да и какая разница, как это может его коснуться? Белоголовый мальчонок долго думал, но потом сообразил, как можно задобрить пожилого мужчину. Он одаривал его своим вниманием: приносил тапочки, готовил для него чай и кофе, вечно засыпал его расспросами о делах и жизни в целом. Разговор о деньгах и бизнесе вызывал у Бэлла неподдельный живейший интерес. Бэлл так успешно скрывал свои истинные намерения, так превосходно играл свою роль, что его дед ничего не заподозрил, ничего странного и неестественного не увидел. Мальчик ни на шаг не отходил от него, восторженно, затаив дыхание, внимал ему, когда он рассказывал о сложностях работы. Интерес внука к каждому его слову были бальзамом для старика, чей сын вырос и уехал из отчего дома и свёл встречи с отцом на минимум, а ведь он в своём возрасте так нуждался в общении. И избегающая его внучка создавала неимоверный контраст с общительным и энергичным внучком. Он был искренне убеждён в том, что Бэлл не осведомлён в делах, но, однако же сильно удивился его уму. Этот малый мог складывать длиннющие колонны цифр в голове, искусно умел торговаться, и восхитительно разбирался в контрабанде. Можно было только глубоко подивиться, откуда он мог выработать такие точные понятия о том, как дела на свете обстоят. Дело было сделано. Бэлл обговорил с дедом, и тот, как владелец компании, дал своё согласие. Счастливый и гордый, он подумал: почему он не признался ему раньше? Дедушка ведь хорошо к нему относится. Боже, насколько это проще, чем всевозможные женские уловки, которыми он пытался добиться своего. Вернувшись домой, с каким-то гадким, подлым блеском в глазах, он сообщил, что теперь имеет полное право вести дело. Отец его со злобой глядел на старшего сына, ни секунды не сомневаясь, что Бэлл сделал всё это лишь ради того, чтобы поглумиться над ним. А наш герой, действительно, делал это не без удовольствия. Мальчик сам порой замечал, что характер его чрезвычайным образом меняется. Против работы его выступали как мать, так и отец, это неимоверно злило Бэлла. Стоило хоть кому-нибудь заикнуться об этой запретной теме, мгновенно разражалась буря. Из весёлого, шаловливого пацана, он превращался в гневного и властного тирана. Ему было безразлично то, какие слова слетали у него с языка и как больно они ранили. Французские, скандинавские и итальянские гены, словно стены, пытались сдержать славянский запал, который бурлил внутри его души, всплёскивая наружу жуткие скандалы, но эти дамбы прорвало. И тогда буйный русский дух забил ключом. Момент, когда дикий нрав струился из небольших пробоин, вызванных недостатком воспитания, был упущен. Эти стены не воздвигнешь вновь, они потонули в этом неукротимом океане. Ничего не осталось в нём от воспитанных и чутких итальянцев, элегантных французов, и умеющих холодно держать себя скандинавов. Русская кровь необузданно заговорила в нём. Мало того, что этот славянский дух подхлёстывал к конфликтам, так ещё выслушивать упрёки от какого-то сопляка? Детские выходки некем не воспринимались всерьёз, и каждый родитель, потакая им, чувствовал, что проявляет должную снисходительность, но Бэлл более таковым не являлся. Милая незрелая округлость спала с его лица, подбородок сточился, голос сломался. И когда во время споров брови его слетались под прямым углом на переносице, губы раздвигались и скалили зубы, это был гнев маленького, но настоящего мужчины. Отец чувствовал, что сдаёт своё главенствующее место сыну. У него не только хватка в делах лучше, но он и изобретательнее, находчивее его, и если преследует определённую цель, может понравиться любому и произвести чарующее впечатление. И сын этим без зазрения совести пользовался, строя отцу козни. Нет, только не в его собственном доме, как он может позволить этакую неслыханную дерзость? Дела Бэлла продвигались стремительно и надежды на него росли. В столь юном возрасте он уже стал главным претендентом на бизнес. Его отцу, безусловно, это очень не нравилось, ведь тот, в свою очередь, желал успеха дочери, которая, как оказалось, была лишена не только деловой хватки, но и малейшего желания научится этому. Господи, ну почему жизнь так несправедлива, первенца наградили ужасающим нравом, который, уже к счастью, пощадил остальных, а младшенькую обделили талантами. Разве не может быть в жизни золотой середины? Как мужчина только не старался, но ничто не могло разжечь даже самую маленькую искру в сердце малышки по отношению к делам. Она была абсолютно равнодушна и он стал терять надежды, что это вообще осуществимая задача. Это никак не могло ускользнуть от очей Бэлла, и он для себя решил облегчить цель папы. Обрубить все его замыслы на корню. В семьях, подобных его, часто рождались не деловые люди и единственное на что они были способны, это устроить удачную партию. Самый распространённый случай, это когда партнёры по бумажкам сводили дочерей и сыновей, ради сближения семейств. Так же было с его матерью и отцом, которые тесно связали семью Лоран и Хагматьер. Это бракосочетание принесло много выгоды и приятных воспоминаний, на этот факт Бэлл и решил упираться. Душа младшего Хагматьера была безграничной во всех пониманиях. Он был очень щедр, смел и честен, но не только славные качества населяли его разум. С этим всем бок о бок шли злопамятство, гнев, тщеславие, раздражительность и непомерная гордость. Сложно сказать точно, какой именно грех толкает людей на подобного рода пороки, но, так или иначе, он стремился к власти над всеми, его радовала мысль, что ничего не может быть сделано без его разрешения. Как и каждый из людей, поражённый треклятым себялюбием, он видел во всех людях лишь погрешности, и, из-за сильнейшей любви к своей персоне, в нраве своём недостатки превращал в достоинства и особенности личности. И, видя себя как совершенство, Бэлл решил, что если хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам. С раздумьями своими он обратился к деду. Мальчишка яро убеждал старика в том, что это решение пойдёт на лад всей семье. Он даже достиг того, что склонил дедушку к своей системе, хотя дело было трудное, — трудное потому, что и неестественное, запретить родной внучке заниматься работой и принудительно расписать. Но аргументы Бэлла были чрезвычайно значительны, основываясь на осязаемых фактах, что дед нашёл разумным одобрить их. Узнав эту новость, отцу казалось, что он задохнётся, в такую ярость его привел поступок сына. Все его действия, даже совсем не связанные и которые невозможно было приплести, приняли в его сознании совсем другой смысл. Это делало всю картину ещё хуже и лишь подливало масло в огонь гнева. Вернувшись домой без предупреждения, он застал Бэлла одного. Встретившись с сыном взглядом, он почувствовал, как сердце у него подпрыгнуло от ярости. Мужчина быстрым шагом пересёк холл, взлетел вверх по лестнице и вцепился ему в предплечье с таким бешенством, что Бэллу стало больно. Мистер Хагматьер захлёбывался от гнева, но юноша разобрал среди этого безумного потока слов чрезмерное количество оскорблений, пропитанных таким ядом и столь точными заключениями о его характере, что даже он, человек, который был равнодушен к чужому мнению, не мог пропустить этого мимо ушей. Эти высказывания нанесли сильный удар по гордости нашего героя и лишь кровь на бледном лице отца может остудить его пыл, утешить задетое достоинство. Он, долгое время сносивший упрёки в самодостаточном молчании, внезапно сорвался. Правильные черты лица искривились от вспышки раздражения и, в этот миг, он совсем стал походить на безумца. Бэлл внезапно подскочил к отцу, он размахнулся, чтоб ударить обидчика. Мужчина вздрогнул от неожиданности, даже беря во внимание то, что он сознавал все отрицательные качества сына, такого и вообразить не мог. От ненависти к друг другу крышу сорвало у обоих, они перестали здраво оценивать всё происходящее и полностью отдались во власть эмоциям, которые сыграли с ними злую шутку. Отец даже не пытался удержать сына, а резко оттолкнул его от себя. Чувствуя, как твёрдый пол ускользает у него из под ног, Бэлл отчаянно пытался уцепиться за что-то, но не сумел. Он полетел вниз головой по длинной мраморной лестнице. Как только тело коснулось ступеней, вызывая отупляющую сознание боль, юноша оставил попытки прекратить падение.