Глава III
Явление силы
Его сознание просыпалось, и чувства стали оживать. Через звон в ушах до него долетало собственное прерывистое дыхание. Жадными судорожными вдохами он хватал воздух, и при этом в груди у него раздавалась страшная боль. Бэлл ощущал сильное изнеможение, и мысль о том, что он должен был умереть, не сразу возникла в его, раскалывающейся от боли, голове. Осознание того, что он живой, наполнило счастьем его существо. И, содрогаясь от радостного возбуждения, юноша постарался привстать и открыть глаза. Парень двигался терпеливо и аккуратно, боясь доставить себе боль. За это время в его голове всё ещё не возникло и мысли о том, что выжить, упав с такой высоты, невозможно. Его умом всецело владела упоительная надежда, рисующая ему пленительные картины жизни, которая могла у него сложиться, раз он не погиб. Веки разъединились и, несмотря на то, что горели лишь свечи, тусклый свет слепил его. Парень жмурился, прикрывал глаза руками и звал кого-нибудь, но никто не отзывался. Он не мог понять где находится, но почувствовал, что лежит не в больничной койке, а на жёстком полу, застелённым ковром. Глаза привыкли к свету, и он смог открыть их. Свечи не могли осветить такое огромное помещение, было темновато, но он всё же мог разглядеть роскошную отделку комнаты и особу, сидящую перед ним на троне. Молодая девушка, положив ногу на ногу, оперев свисавшую на бок голову ладонью, с интересом наблюдала за ним. Выглядела она обворожительно. Её прищуренные чёрные глаза, несмотря на насмешливую ухмылку, глядели злобно и лукаво. Девушка была болезненно бледна, словно обескровленный труп. Она не отрываясь смотрела на него, но даже после того, как он поднялся, ничуть не изменилась в лице. «Хм... Она ужасно красива», — завороженно подумал Белл, пристально рассматривая её лицо. Услышав его мысли, девушка усмехнулась. — Забавно, — она встала и смахнула за спину копну чёрных волос, — ты первый, кто, увидев меня, в первую очередь подумал о чём-то подобном. Всё так же высокомерно улыбаясь, девушка направилась прямиком к нему. «Она что? Читает мои мысли? — ошарашенно думал юноша. Его ужасно бесила и одновременно так пугала мысль, что кто-то может знать, что твориться в его голове, — Что за чёрт?» Она опять усмехнулась, подходя ближе. Бэлл был растерян. Столкнувшись с чем-то невероятным, он, не в силах найти объяснение происходящему, ошарашено глядел на неё. — Это бред! Я не верю в Бога и подобную чушь! — А кто тебе сказал, что я Бог? — усмехаясь, спросила черноволосая. — Меня зовут Амальюр Лиан Берглайот-Данталианская. Девушка протянула руку, ожидая, что Бэлл пожмёт её, но он продолжал стоять неподвижно, с широко распахнутыми глазами. — Грубо. Но можешь не представляться, и я так знаю твоё имя. Бэлл. Парень молчал ещё с минуту, потом наконец заговорил: — Я в аду? — Нет. — В раю? Амальюр рассмеялась. Этот смех был самым ядовитым из всех, каких ему доводилось слышать. Она быстро похолодела и вновь стала пристально рассматривать Бэлла, с головы до пят. Он смутился. Никто и никогда не позволял себе так нагло и безцеремонно его разглядывать. — Ты правда считаешь, что тебе всё сойдет с рук? Бэлл в удивлении поднял брови. — Правда не понимаешь? — она надменно задрала подбородок и изогнула бровь. — Может тебе объяснить? Её ледяная ладонь сжала его кисть. Несмотря на женственную и обольстительную наружность, хватка её была столь сильна, что Бэлл, приложив все усилия, вырваться не сумел. Амальюр резким движением притянула его к себе. Выпрямив и плотно прижав пальцы друг к другу, она взнесла руку над плечом и рубанула ею. Её конечность была тверда, словно идеально заточенный стальной меч. Живот Бэлла, будто старое полотно, разошёлся в месте удара. Он упал вниз и судорожно сжал рану на животе. Бэлл чувствовал, как что-то вытекает из него. Он был готов, что, подняв голову, узреет вывалившиеся из кровоточившей раны внутренности, но, с ужасом открыв глаза, ничего похожего не обнаружил. Из пореза обильно сочилась вода, которая ярко блестела, словно лучи солнца бегущие по волнам. Даже воздух, казалось, близ этой жидкости сиял. Бэлл, держась за разрез на коже, ощущал сильный холод, который стекал по его кисти, струясь меж пальцев. Прекратив сдавливать рану, он удивился, что его рука через мгновение оказалась полностью сухой. Это не гной, не лимфа, и уж тем более не кровь. Он лихорадочно опускал руку в растекающююся по полу лужу, и вновь поднимал её, разглядывая. Бэлл чувствовал, как что-то изнутри стало сдавливать его бок. Это ощущение нарастало, и рана, узко нанесённая маленькой женской ладонью, расширялась под давлением. Бэлл испугался, стоило ему только увидеть раздутое брюхо. Из пореза что-то брызнуло, и омерзительный запах, какого он никогда ранее не знал, ударил ему в нос. Жижа растекалась очень медленно, она была вязкой и чёрной, словно смоль. Вырываясь из живота, капли попали на его кожу. Бэлл дёрнулся всем телом, ощутив зудящую боль. Жижа оставляла небольшие раны, похожие на химические ожоги. — Да что же это? — спросил он, с недоумением разглядывая свой живот. Амальюр задумалась. Она никак не могла понять, как следует объяснять происходящее человеку, полагающему, что он находится в бреду. — Ты не сошёл с ума и не впал в кому. Это всё на самом деле происходит, придурок. — устало произнесла девушка. — Это что-то вроде души. Ты сейчас смотришь на свои пороки. — Души? — Бэлл продолжал смотреть на вытекающую вязкую жижу. — Это я столько нагрешил? — Поверь, Бэлл, если бы на самом деле грехами считался весь тот бред, что написан в Библии, то из тебя бы вытекло только это. — она указала пальцем на чёрную жижу. — Хотя, наверное, далеко не из тебя одного. Все семь смертных грехов — это абсолютно обычные человеческие чувства. Хотя, люди этого не понимают, ибо так привыкли отыгрывать на публике роль святоши, что невольно сами стали в это верить. Жадность стали называть бережливостью, похоть — любовью, гнев — благородной яростью, а уныние — томлением тонко чувствующей натуры. Амальюр засмеялась смехом сумашедшего. Её грудь сударажно вздымалась, а лицо выглядело всё так же злонамеренно. Бэлл с осторожностью привстал, рядом с ней он был словно на иголках. — Тогда что такое грех? Девушка опустилась на колено, чтоб их лица были на одном уровне. Амальюр спокойно смотрела в его недоверчивые глаза. Она тяжело вздохнула и по щелчку её пальца, рана на животе Бэлла мгновенно затянулась. — Грех, мальчик мой, это отступление от праведного пути, — её ладонь коснулась его лица, — но праведный путь это не то, что Бог назвал правильным и единственно верным, а ты. — Я ни черта не понимаю! — Бэлл грубо отстранил руку, которая нежно ласкала его щёку. — У каждого есть чёткий идеал поведения и есть цель, которой он готов посвятить свою жизнь. Но когда человек отказывается от этого, вне зависимости от причины, он становиться грешником. Бэлл попытаться возразить, но она перебила его: — Только не говори, что ты жил так, как хотел. Он замолчал. Ему нечего было возразить. — То есть, если какой-то псих заявится в торговый центр с автоматом, и расстреляет всех к чертям, то он что, будет праведником? — Если он, конечно, будет искренне желать этого, и это будет его стремлением. Это правило не работает лишь в том случае, если жизнь убитого стоила больше, чем убийцы. Вот такое правило весов, мило, не правда ли? — Бред какой-то. — Не бред. Бред — это следовать идиотским заповедям, которые ограничивают твою жизнь и накладывают запреты на удовольствия, лишь бы в тяжелых ситуациях иметь мнимую надежду. — Я не следовал никаким правилам. О чём ты говоришь? — Вот именно, — сказала она надменным тоном, — твои желания не были ограничены страхом перед Богом, но ты всё равно прожил жалкую и бессмысленную жизнь. Сам-то невесть какого о себе мнения, всех вокруг презирал, считая свои чувства и взгляды единственно верными, а в итоге и крупицу желаемого исполнить не смог. Тешился сладкими мечтами, всё грезил о идеальной реальности, но ничего из этого даже не попытался воплотить. Ты, ничтожество, не встречал перед собой никаких трудностей. Твоя жизнь, сама по себе, была сказкой. Но ты не замечал этого, только ныл и лелеял себя, такого незаурядного и особенного. Раз ты чувствовал, что уготован для великого подвига, так почему же бездействовал? Ты виноват во всем, даже в собственной смерти, но при этом только и делаешь, что винишь других во всём. Даже когда летел вниз и, казалось, понял истину, продолжал проклинать окружающих. Не они тебя довели, ты сделал это сам. Есть ли мне смысл возродить тебя, если ты такое безнадёжное существо? Она, заглядывая в его яростные глаза, смеялась. Веки Бэлла обожгли слёзы. Слушая Амальюр, он не мог отрицать ею сказанного. Она была права в каждом своём заключении, оттого её слова били по гордости Бэлла с невероятной силой. Гнев искривил его лицо. Брови слетелись на переносице, их разделяла складка кожи. Он резко вскочил на ноги и попытался сомкнуть пальцы на её шее, но девушка была в разы быстрее. От лёгкого удара руки Бэлл отлетел на несколько метров. Ужасная боль раздавалась во всём теле, но безудержная ярость была сильнее. Он с трудом, но сумел встать на ноги. — Бесполезно даже пытаться. — равнодушно сказала Амальюр, но Бэлл, подгоняемый злобой и задетым достоинством, продолжал ковылять к ней. — Ты и правда идиот. Никому из всех тех, кого я тут встречала, не приходило даже мысли идти против меня. Они были благодарны даже никчёмной возможности снова вернуться к жизни, ибо отняли её у них против воли! А ты решил убить себя, и тут же пожалел об этом, но, когда предоставилась возможность снова стать живым, ведёшь себя так, что мне хочется поскорее отправить твою душу в небытие! Она вытянула руку и парень, неотрывно со злобой глядевший ей в глаза, услышал рядом нарастающий треск. Рядом с Бэллом вспыхнул портал. Он горел жарким пламенем и разрастался, приближаясь к нему. Горячие языки коснулись его руки, обжигая кожу. Вскрикнув, Бэлл отскочил в сторону. Горькое сожаление отразилось на всех его чертах. Он, ощутив облегчающую надежду, не мог теперь решиться шагнуть в адское пламя, которое навсегда оборвёт его существование. На его, всё ещё влажных глазах, снова выступили слёзы. Из под насупленных бровей мокрый, полный отчаяния, взгляд обратился к Амальюр, но она встретила его без доли сожаления. — Не смотри так, мне тебя не жаль. — Да? — спросил он, скалясь. — А тех, других, которых ты тут повстречала, их тебе было жаль? Она, сложив руки на груди, холодно глядела на него, не отвечая ни слова. — Их ни к чему жалеть! Они свою жизнь, вероятно, любили, раз не хотели с ней расставаться, а я страдал! — Ты страдал исключительно по своей вине. Ты был дурным человеком. — Вот оно как? — слёзы катились по его разгоряченному лицу, он глядел на неё с вызовом. — Я по природе своей добрый, совсем не дурной человек, и я это знаю! Я сделался таким неприятным не по своей вине! Мои родители никогда не приструнивали меня, пустя всё на самотёк. И чего они ожидали? Я вырос таким, каким и следовало ожидать — разбалованным и несдержанным, и в результате все обозлились на меня! Ты же, вероятно, сама всё знаешь: меня сослали прочь с родного дома, я был совсем один. Некому было любить меня и заботиться обо мне, кроме меня самого... Их пренебрежение очерствело моё, некогда доброе, сердце. И быть дурным человеком намного труднее, чем быть рядом с ним, уж я то знаю. — Справиться с собой — это только твоё дело. Твоя жизнь была в твоих руках. — Жизнь находится не в наших руках, на неё влияет всё на свете, и мы в последнюю очередь! Будь всё в моей власти, то, уж поверь, я бы выбрал жизнь и пошёл бы по избранному пути, как бы тяжело ни было, но кто бы мне позволил уйти? Я не хотел такую семью, не хотел чтоб мою мать хватил инсульт, не хотел лежать в больнице, не хотел жить в Швейцарии с этой старой кошёлкой, не хотел учиться в этом чертовом интернате, и уж точно не хотел заниматься семейными делами — всем этим меня обязали обстоятельства, от которых было невозможно избавиться! Смерть это всё, что я, пожалуй, выбрал. Может, я бы и смог жить счастливо, да только в чём теперь смысл думать об этом? — Чего ты от меня ждёшь? — спросила она, глядя строго исподлобья. — К чему эта пафосная речь? Ты считаешь, что ты один такой мне попался? Тут каждый, не желая исчезать, слёзно молит меня на коленях. — Я не собираюсь молить тебя о спасении. Его била дрожь, нетвёрдыми шагами он направился к ней. Она бездействовала, наблюдая, что он рассудил делать. Бэлл, подойдя к девушке, схватил её за ворот бархатного, расшитого золотом, пурпурного плаща и притянул вплотную к себе. — Я не закончу так! — крикнул он. — Поэтому ты вернёшь меня к жизни! Амальюр не отвечала. Бэлл долго говорил, и она смотрела на него в глубокой задумчивости. После и он замолчал. Они с минуту, напряженно, испытывающее, глядели друг другу в глаза. Как только девушка отвела свой взгляд и потупила его в полный мрака, не досягаемый скудным светом свечей пол в противоположном углу комнаты, лицо её поблекло. Глаза глядели отчуждённо, губы поджались, а лицо омрачилось серьёзной думой. Бэлл стал трясти её, уцепившись за бархатную ткань, но девушка оставалась в своём тяжелом размышлении. Казалось, уйдя всецело в свою мысль, она не замечала, что происходило вокруг. Временами он, останавливаясь и осматривая её, обнаруживал, что она всё так же не реагирует, и вновь начинал трясти, прикладывая новую силу. Амальюр долго была в размышлениях и когда она кончила думать, раздражённый взгляд её вновь глядел на парня, цепко ухватившегося за ворот плаща и трясущего её в разные стороны. — А ну прекрати! — в неистовом гневе прокричала девушка. Её холодная ладонь сдавила его горло. За спиной Бэлла открылся новый портал, но теперь его не обдавало жаром огня, ледяной воздух наполнил помещение. Девушка наклонила его над образовавшейся пропастью, продолжая удерживать. — Что ты делаешь? — прохрипел Бэлл сквозь сдавливаемое сильной рукой горло. — То, что ты от меня хотел! — все её черты, некогда прибывавшие в невозмутимом покое, выражали страшный гнев. — Достойные люди ко мне всё равно никогда не забредут, сюда попадают лишь болезненные души, потому плевать уже! Считай, что ты самый лучший среди жалких, удачи! Она разжала свою крепкую хватку и он полетел вниз. Бэлл не мог ни кричать, ни махать руками, он чувствовал, как его дух, отделённый от тела, насквозь пронзает холодный ветер. Глаз поражало буйство снегов, усыпанных по всей, доступной взору, земле. Внизу стояла деревня, из домов клубился ввысь синеватый дымок, тёплый свет лился из окон, дребезжащих от сильных порывов ветра. Дверь одного дома часто открывалась, выбегали и возвращались вновь старые женщины. Внутри, на кровати, освящённая жарким отсветом трескающегося в камине огня, лежала женщина. Тёмные волосы её прилипли ко лбу от испарины, широкая ночнушка, насквозь промокшая, облепляла всё тело. Старухи хлопотали над ней, обтирали холодной водой, взволнованно вздыхая и охая. Женщина громко кричала, судороги боли скручивали её, она хваталась руками за простыни, откидывая голову на подушки. Роды были тяжёлые, она сильно мучилась. — Видна головка! — вскричала в радостном облегчении старуха, и остальные сразу же кинулись к ней. Около ног роженицы столпилось шесть пожилых женщин, и все они с затаённым ужасом ожидали, когда же всё таки ребёнок начнёт плакать, однако он молчал. Старые руки взяли наконец младенца. — Почему мой ребёнок не плачет? — тяжело дыша, вскричала девушка, не в силах приподняться. — Малыш живой? — шепнула одна из старух той, что держала младенца. Женщина приложила пальцы к губам и носу, нащупала пульс, и отрицательно покачала головой. — Что с моим ребёнком? — вновь спросила девушка, заёрзав на постели. — Дай его сюда! — старуха выхватила из рук другой тело ребёнка. Всё стало расплываться пред глазами Бэлла, его существо неслось вниз на огромной скорости, словно притягиваемое чем-то. Дух пролетел сквозь крышу дома, и всё резко остановилось. Бэлл почувствовал тепло, он ощущал себя вновь материальным, имеющим видимое тело, но оно не слушалось его, не подчинялось воле. Руки и ноги не поддавались желаниям, вместо чётких движений выходили лишь слабые подёргивания. Он не сумел открыть глаза, взглянуть вокруг и рот его, совсем безмолвный, не мог выговорить ни слова. Большие руки держали его, закутанного в полотенце, и говорили на языке, которого он совсем не понимал. Его сознание, несмотря на немощное тельце, было чётким, но с каждым мгновением оно слабело, пока совсем не угасло. В комнате раздался громкий плач. — Угу, мёртвые так не визжат. — укоризненно шепнула старуха другой, проходя мимо, и положа ребёнка в руки матери. Тяжёлые роды измучили её и, совсем ослабевшими руками, она прижала младенца к себе, краем сознания услышав: — У вас сын, мои поздравления.