Обращаться с осторожностью

— Её уже нарекли Победоносной битвой, — заявил Фингон. Лицо его под полосами грязи и запёкшейся крови сияло, и выглядел он куда моложе, чем вправе был выглядеть полководец, который вёл в битву войска или преодолел переход через Вздыбленный Лёд. Маэдрос же, ощущая вес каждого года, что прожил, вдобавок к собственной тяжеленной кольчуге, в ответ выдавил самую радостную улыбку, что смог: — Стратегия твоего отца была мудрой, и воины ваши сражались столь же отважно, как и их вождь, — он сделал паузу, чтобы Фингон успел приосаниться. — А Маглор уже… — Сочинил песню об этом? Нет ещё. Ему отчаянно требовалось помыться, поспать, поскорее присесть, пока ноги не подогнулись. Но всё, в чём он так остро нуждался, было не так уж и важно — перед лицом радости Фингона. — Удостоверюсь, чтобы он посвятил куплет твоим подвигам. Или пару куплетов. — Всего только пару? Из… какой там длины была его последняя ода? По ощущениям не меньше сотен пяти! — Ну, твоя удаль заходит уже не так далеко как когда-то. Ты слишком высоко установил в прошлом планку. Начать стоило с покоренья деревьев ради спасения котиков, а не с покорения гор и кражи узников у Врага из-под носа. — А что, у Моргота до сих пор нос есть? Он разве в гору не превратился? — Есть, конечно же. Иначе зачем ему так смердеть! — бородатая шутка родом из детства, но Фингон всё равно рассмеялся: — Вот мерзость! — Но, пожалуй, воняет он получше, чем я сейчас. Так что прошу меня извинить — до тех пор, как опять стану подходящей компанией, — отвесил поклон Маэдрос. Отчего плечо заболело сильней, но можно было и потерпеть. — Конечно! Тебе нужна товарищеская ру… — Фингон поймал себя на слове, поймал себя на том, что поймал себя, и скорчил рожу. — Товарищеская рука помощи? — уже намеренно спросил он, кивая в сторону измятого щита, всё ещё закреплённого на правой руке Маэдроса. Будто бы он и так от Фингона мало требовал! — Спасибо, сам справлюсь. Или пришли на помощь слугу. Всего лишь часик! Лишь часик! Тихо посидеть сам с собой, не болтать, не закусывать губы, запирая крик, рык, колкость… — Да не нужно! Думаю, в лагере все сейчас празднуют, и отвлекать кого-то было бы слишком неблагодарно и грубо! Куда неблагодарней заставлять угождать себе наследного принца, но отказать Фингону в лоб — хуже и не придумаешь. И Маэдрос снова вынудил себя улыбнуться, надеясь, что улыбка всё же выглядит не такой вымученной, как ощущается. — Спасибо. Буду признателен. Они направились в шатёр к Маэдросу и больше не говорили. Фингон что-то бравурно мурлыкал под нос, Маэдрос же сосредоточился на том, чтобы сохранять мерный шаг, в пику вечному искушению приволакивать правую ногу, уравновешивая плечо. Их обтекали встречные реки воинов, хохочущих, пьяных, и, что важнее всего на свете, живых. Маэдрос встречал все приветы и шутки с наигранной бодростью, которую натренировал так давно, что теперь и сам с трудом отличал от настоящей. И вот они у шатра, и Фингон последние шаги пробежал, чтобы заботливо придержать полог. «Вовсе я не так уж беспомощен», — мог бы указать ему Маэдрос, но остаток самоконтроля пока ещё его не покинул, и он был не Карантир, чтоб рявкать на каждую воображаемую обиду. Он нырнул внутрь и, зажмурившись, замер на миг, пытаясь притвориться, что вовсе не чувствует неудобства от того, что Фингон у него за спиной. И вот занавеси позади опустились. Горели жаровни, была подогрета вода, готова перемена одежды, но слуги рядом не наблюдалось. Один, наконец! Наедине с быстро убывающими запасами собственного терпения — и Фингоном, который, конечно, заслужил куда большего… — Руку дай! — велел Фингон, выжидательно потянувшись к нему. Чувствительность оставила Маэдроса уже как пару часов, что, вероятно, было и к лучшему. И он послушно поднял предплечье, чтобы Фингон мог снять с него щит. — Только пообещай вернуть мне мою руку на этот раз, как закончишь, — сказал он и заключил, что со стороны всё прозвучало естественно. А Фингон, конечно, в ответ улыбнулся, что, правда, значило мало: ведь Фингон всегда притворялся, что шутки Маэдроса смешны, какими бы те ни были плоскими. — Сядь, — Фингон помог ему расстегнуть наручи. На самом деле, помощь нужна была только с левым, но Фингон занялся правым, и спорить показалось бессмысленным. — Ты выглядишь, как ходячий мертвец! — Да когда я не выгляжу так! — жгучее жало гордости удерживало на ногах, пусть минуту назад он и был готов рухнуть оземь. — Ну перестань! Но у меня самого ноет шея, когда я таким тебя вижу! — заявил Фингон с видом игрока с козырем в рукаве. И Маэдрос, как было велено, сел на кровать, взгляд упорно стараясь не поднимать. — Об остальном не волнуйся, не стоит. Я тысячи раз спал в кольчуге. — И вряд ли это удобно! Кроме того, ты вроде хотел принять ванну? — Может, позже, — если в этом признаться, то Фингон, пожалуй, и тут свою помощь предложит — а это за гранью того, что Маэдрос смог бы вынести. — Как плечо? — спросил Фингон с издёвкой… да какая издёвка, ведь это же Фингон, он лишь беспокоится, ничего больше! — Всё хорошо, — всё равно соврал Маэдрос. — Вряд ли уж хуже обычного. На что Фингон нахмурился, сводя тёмные брови. — Значит, больно? — да он наверняка сам знал ответ, что за радость в том, чтобы услышать от Маэдроса подтверждение. — Самую малость. — Дай помочь снять доспех, а потом посмотрю, что можно сделать, — Фингон потянулся к мечу у ремня, опоясывавшего кольчугу. — Ты и так уже много сделал, — поймал Маэдрос его за запястье, — и даже слишком! — Думаю, мне решать, что много, а что немного. — Ты и сам, должно быть, ужасно устал, — в отчаянии сказал Маэдрос. — Ну, не настолько, чтобы тебе не помочь! — Фингон плавно опустился на колени, вновь потянулся к поясу Маэдроса, замялся и добавил: — Ну, если, конечно, ты хочешь… Именно это, если заставить Маэдроса честно признаться, и было хуже всего… Нет, конечно же, Маэдрос мог отправить Фингона восвояси — и тогда точно оскорбил бы того в лучших чувствах. Всё, чего Фингон желал — помочь другу. Другу, рявкающему, как раненый волк, безо всяких причин! — Я хочу, — сказал Маэдрос… соврал Маэдрос… ладно, сказал. — Спасибо. И Фингон просиял, на щеках его расцвели ямочки… столь неподобающие мужчине, чья рука стала сегодня причиной стольких смертей, скольких и рука самого Маэдроса. А, может, и большего числа, просто никто не считал. Кольчуга была грязна и в крови, звенья вдоль правой руки раздроблены и смяты ударом, который щит не полностью отразил. Даже в лучшие времена размах у него оставлял желать лучшего, как считал Маэдрос, да к тому же, он не был и достаточно быстр. Завтра ему потребуется внимание оружейника — что зато убережёт от целителей. А сегодня сустав уже так онемел, что кольчугу без помощи Фингона он снять бы не смог. С помощью Фингона же всё вышло так неуклюже, подарив ощущения, что он назвал бы даже болезненными… многие годы назад. Фингон уже трудился над шнуровкой подлатника Маэдроса, сам же Маэдрос пялился на свои ногти… сколько всё же врагов полегло сегодня от его руки? А ещё больше — по его приказанию? То был чудовищный способ держаться, но лучший в его арсенале из тех, что помогал помнить: он вовсе не тот уже, кем был когда-то… Потому что теперь он сильный, способный на всё — и свободный. Фингон, вновь мурлыча себе под нос, стянул собственную броню — и теперь оба остались лишь в потных хлопчатых рубахах. Он оплеснул водой из чаши лицо, скорее, размазав грязь, чем омыв, а затем залез на кровать, копошась и устраиваясь. И сел, скрестив ноги, прямо у Маэдроса за спиной. Маэдрос чуть повернул голову — и получил возможность следить за Фингоном уголком глаза. Тот перестал напевать и спросил: — Можно?.. Тридцати лет стоило это «нет», ждущее на губах наготове, но Маэдрос чуть склонил в голову, чтобы кивок можно было принять за согласие — то согласие, к которому он мог принудить себя. А то ещё вдруг Фингон решит, что шея из-за травмы не гнётся! И Фингон положил ему на плечи ладони — и Маэдрос не дёрнулся, и не дрогнул, и даже не дал сбиться дыханию. Потом Фингон замер и долго не шевелился, и Маэдрос призадумался, не ждёт ли тот большего или он… что же он? А он как раз бросил мурлыкать — и это наверняка о чём-то свидетельствовало! Но вот о чём, Маэдрос не понимал. Мозолистые сильные пальцы впились в его плечи — пусть и не болью, но непреложным обещанием боли, глубоко спрятанной… стоп. Он перестал пялиться через плечо и перевёл взгляд на дрожащие в очаге языки пламени, бросавшие на кожу Фингона янтарные отблески, рисуя на лице тени… Улыбка Фингона стоит всей неловкости и неудобства! Пусть даже лица Фингона так ему и не видно. Выдохи в ухо, ладони у горла, за спиной может быть кто угодно… Старые страхи, что он давно победил! Маэдрос не шелохнулся, сердце его не убыстрило бега. Это же Фингон, которому он доверяет… ну и к тому же нож под рукой. — Мне так нравится твоя шея. Маэдрос оцепенел. Вот это было куда неожиданней, чем возможный удар в спину! — Что?! — Я просто… твоя шея… — Фингон склонился так, что теперь они были почти нос к носу, и ему хватило совести выглядеть даже смущённым. — Я уже привык тосковать по твоим волосам, но зато теперь рад, что могу видеть всю твою шею. Красивая. Шея. — Ну спасибо… — за неимением ответа более связного выдавил Маэдрос. А потом — потому что Фингон всё ещё выглядел так застенчиво — он добавил: — Я и сам всегда думал, что на Финроде Наугламир лишь болтается зря. Вовсе не в первый раз Фингон отвешивает такую чудовищно неуместную похвалу! Маэдросу сразу вспомнилось, как тысячу лет назад сам он, как раз ужасно неловко наконец войдя в возраст, тщился придумать тактичный ответ юному Фингону на его совершенную одержимость коленками Маэдроса… Видно, Фингон вспомнил о том же — он опустил руку и стиснул Маэдросу коленку, а затем отодвинулся, ухмыляясь, словно мальчишка, стащивший яблоки из чужого сада, смущённо и дерзко. — Раньше не хватало отваги на это! — Что за жалость! Раньше-то у меня были коленки получше. Куда меньше струпьев. Фингон приоткрыл было рот — наверняка чтоб сказать что-то вроде того, что он вовсе не возражает и против струпьев, — но всё и так уже было так странно, что Маэдрос поспешил его перебить. — Я-то думал, тебя моё плечо беспокоит! — поддел он Фингона, и, как ни странно, это вдруг оказалось куда менее неловким вопросом. — Не-ет, все твои части! Но обещание есть обещание, — и он пересел, обхватив бёдрами бёдра Маэдроса и склонившись так низко, что едва не касался грудью его спины. В этой позиции так легко было лишить его равновесия, а потом локтем в живот… стоп! Ладони у Фингона были такими тёплыми, и лишь Маэдрос заставил себя расслабиться, оказалось, что прикосновения эти не то чтобы совсем неприятны. Да, неуютно интимные, но ведь это просто нелепо, они оба одеты… и он задумался, как же остро воспринимает что-то совершенно невинное… ведь пока его коленки прикрыты, очевидно же, нечего опасаться! Подушечками больших пальцев Фингон выводил круги вдоль его позвоночника, и теперь, когда к земле не тянули вес щита и брони, та боль, что сильней всего мучила, начала отступать. Должно быть, он выдохнул вслух или выдал какой-то другой знак облегчения, хотя сам не знал, какой именно, но руки Фингона замерли. — Больно? Маэдрос хлопнул глазами и сел попрямей, отчего мышцы опять напряглись, а в нём самом засвербил слабый стыд. — Нет, конечно! — ответил он, как всегда отвечал на такие вопросы… такие нежные, полные притворной заботы. — Я могу перестать. Нет, не надо… но так сказать он не мог. — Делай, как тебе хочется. — Тогда буду давить посильнее. Ты так напряжён, что у меня чувство, будто я пытаюсь размять мышцы статуе. — Наверно, у мамы ещё осталась моя статуя где-то в саду, — если, конечно, она её не разбила, что сам он уж точно бы сделал. — И если ты попытаешь удачу с… — С чем? Путешествием в Тирион? Злой и бессмысленный выпад — как и половина всего, что он говорил Фингону в эти дни. И это было нечестно, и Маэдрос замолчал, притворившись, что отвлёкся на новые прикосновения Фингона. И опустил веки, пытаясь сосредоточиться на успокоительной ласке ладоней… а не на тошнотворном переживании собственной уязвимости. Он весь состоял из комков напряжения, и Фингон их все разминал, с осторожным нажимом разглаживая — отчего с уст Маэдроса сорвался ещё один стон, как отчаянно тот сдержать его ни пытался. Но Фингон оказался достаточно добр, чтобы продолжать своё дело, как ни в чём ни бывало. И Маэдрос ощущал себя… хорошо. Притворяться, что это не так, он больше не мог. Он ведь вправду доверял Фингону в том, что тот вытворял, пусть даже что-то внутри всё ждало, когда ж, наконец, тот перейдёт к делу. Но вскоре все члены Маэдроса охватила такая удивительная усталость, притупив страх, въевшийся глубоко в кости… и, должно быть, он вновь разомлел — голова его упала на грудь, и, когда он, наконец, взглянул на очаг, оказалось, тот давно прогорел. И это было так странно… руки-ноги обмякли, спина там, где Фингон притиснулся грудью, была такой тёплой. И что-то внутри подало голос: всё это неправильно, всё завершится ударом, какой всегда следует за потерей контроля… но пискнуло очень тихо. И он слушать не стал. А Фингон с плечами закончил и теперь ласкал пальцами коротенькие волоски на затылке… да, пока ещё не языком — невероятный для Фингона самоконтроль. И, конечно, Маэдрос раньше не ошибался: оказалось вовсе не трудно развернуться и завалить Фингона на бок — тот поддался легко и плюхнулся в одеяла с видом очень даже самодовольным. И отблески пламени из очага сияли в его глазах так же ярко, как золото в косах. — А теперь, когда уже героически спас меня от мышечных судорог, не будешь ли столь любезен уделить хоть минутку себе? — спросил Маэдрос. На что Фингон, сдвинув брови, приоткрыл рот и… — Нет! — перебил Маэдрос, бросив на него одеяло. — И не спорь. Отдыхай. — Эх, когда я мог тебе отказать! — весело ответствовал Фингон, закапываясь в постель. Когда-то он любил спать, растянувшись поверх покрывал, во все стороны раскинув руки и ноги… но то было до Льдов. Теперь же он свернулся клубочком и с надеждой глянул на Маэдроса. — И какой же ты принц после этого! А теперь цыц! Их ждали дела — полсотни, не меньше! — но все дела могли подождать и до завтра. И Маэдрос лёг рядом с Фингоном — и в этот раз был уверен, что делает всё точно, как надо. И Фингон, сияя, чуть сдвинулся, чтобы освободить ему место, а потом, когда тот устроился, притянул его к себе ближе. И вот уже волосы Фингона щекочут нос, макушка уткнулась под подбородок, нога закинута на ноги… Сам Маэдрос так ни в жизнь ни уснул бы, ну и ладно, да и вообще, он легко может и потерпеть. — Ну как, ты получше? — голос Фингона прозвучал невнятно и сонно. — Да, — подтвердил Маэдрос, с удивлением обнаружив, что говорит чистую правду.