Ловец снов

      Шёма вернулся в каком-то туманном состоянии. Пытался прятать улыбку, сиял глазами и угукал в ответ на вопросы. Ицки потом стащил из интернета фотографии с пресс-конференции. Был готов поклясться, что знал, в чём дело, с самодовольной улыбкой развернул ноутбук к брату, когда тот вошёл в комнату: «Смотрю, кто-то ел тебя глазами, колись». Шёма прятался за лохматой чёлкой и улыбался. Улыбался, улыбался... Ицки в ночи прислушивался к тому, что происходит на кровати брата, и, пряча свет экрана под одеялом, делал заметку в дневнике о том, что всё хорошо. Теперь, сейчас, впредь.       Ицки знал о любви брата даже больше, чем знал о ней сам брат. Но, конечно, с этих пор будет иначе. Лезть никуда Ицки не собирался, а значит, с этих пор Шёма будет узнавать об этой любви больше и больше. Об этой любви, о себе...       Перед тем как отпустить брата на банкет по случаю командного чемпионата мира, Ицки сказал:       — Я собираюсь пойти потусить с друзьями из интернета. Скорее всего, потом завалимся к одному из них с ночёвкой... Не таращь страшные глаза, я с ними уже гулял, когда они в Нагою приезжали! Ты их знаешь. ...Ладно, может, и не помнишь.       Шёма что-то честно попытался вспомнить, но в итоге просто куснул губы и кивнул.       — Иными словами, ночуешь один. — Ицки намекал. Шёма сдавленно угукнул. Ицки честно хотел припрятать камеру, чтобы быть в курсе и, если что, стремглав ворваться в номер или позвонить под невинным предлогом. Шёма намёк, похоже, понимал, но страшно его устыдился.       Камера была бы хорошей идеей. Но Ицки вдруг вспомнил, как Михоко Хигучи намекала ему о гиперзаботливости.       Конечно, с камерой было бы спокойнее. Ицки выдохнул, сжал руки в кулаки и постарался расслабиться. Если Юдзуру Ханю обидит его брата, Ицки, наверное, даже изгаляться не станет. Шёма ушёл на банкет немного смущённый, с потными ладонями, но, можно было поручиться, в очень хорошем настроении.       Про друзей он почти не врал. Он вообще никогда не врал целиком. Это было глупо. Да, гулял с друзьями. Да, они уже приезжали в Нагою и Шёма их видел. Нет, Ицки остался ночевать не у них. Около часа ночи он постучался к той самой Михоко Хигучи. Соседний номер. Стена к стене. Мальчишка устраивался на диване и прислушивался. Михоко предложила ему какао и дала подушку. Сказала не нервничать. Ицки честно пытался.       С камерой было бы спокойнее!       И Ицки не испытывал ни малейшего желания смотреть на то, что делает его брат, у которого появился шанс по-человечески переспать со своим любимым, ночью в номере, куда никто не заявится минимум до начала следующего дня.       Утром Ицки заглянул в номер тихо и, окинув взглядом тишину, потянулся положить карточку на тумбу. Там лежал галстук. Двухцветный. В клеточку. И пиджак. Шомин пиджак. На часах было около девяти часов утра, и, если Ицки не ошибался, скоро Шёма должен был пойти на тренировки Гала. Или уже должен был пойти. Подушки с дивана в гостиной были сворочены на пол, на спинке висела чёрная рубашка, не расстёгнутая до самого низа. Дверь в спальню — приоткрыта. Ицки услышал тихий голос, задержал дыхание, прислушался. Ханю.       Ханю. Ханю.       Ицки прикрыл глаза и сжал-разжал кулаки, провёл резцами по верхней губе, слушая. «Шёма. Шё, вставай. Шё», — шорох ткани, матраса, выдох. Лёг. Ицки окинул взглядом комнату и часть спальни, видную через приоткрытую дверь. Отлично. Теперь он стоит посреди номера, пытаясь придумать, как не ввалиться слишком нагло и как вообще не дать им знать, что он здесь и подслушивал. Была бы камера, он бы с ноутбука оценил обстановку, прежде чем входить. А ещё он мог не проходить в номер, когда увидел валяющиеся на тумбе чужой галстук и братов пиджак.       Но Ицки спокойнее, если он оценивает обстановку и контролирует происходящее вокруг брата.       У Ханю ласковый тон голоса. Ханю не причинит боли Шёме и никогда не сделает того, что его обидит или ранит. Потому что... потому что Шёма не доверял бы тому, кого можно было опасаться. Никогда в жизни, не после того, как закрылся ото всех, не после... нет, не после.       Ицки верил в это всеми силами.       Он тихо вышел из номера, но замок щёлкнул за ним. Наверняка в утренней тишине это было слышно.       Через минуту после щелчка телефон Шёмы зазвонил. А, точнее, зажужжал где-то по полу. Парень зашевелился и уткнулся носом в подушку. Юдзуру прислушался к тишине в номере. Либо вошедший с минуту не двигался, либо... Телефон жужжал. В заднем кармане брюк, лежащих на полу.       — Шё. Твой телефон.       — ...       — Он долго звонит, подать? — Юдзуру видел край телефона и светящийся экран, так что вполне мог дотянуться и...       — Это Ицки... звонит... наверное...       Юдзуру прислушался к звукам. Вызов прервался.       — А где он ночевал?       — У друзей... где-то... — Шёма пошевелился. Повернул голову к окну. Юдзуру весь напрягся.       — Точно?       Телефон зазвонил снова.       Шёма спал. Никак не мог проснуться.       Зазвонил телефон Юдзуру. Несколько секунд они звонили оба: до тех пор пока один из них не был найден и вызов не приняли.       — Да, мам.       Шёма обернулся через плечо и стал разглядывать обнажённую спину Юдзуру.       — А сколько? А, да, помню. Спасибо, мамочка. Ага. Нет, у меня есть на утро. Я предполагал такой вариант. Я встречусь с Трейси на арене, при ней тоже должно быть. Да, разумеется. Мы не опоздаем... ага. Что? эм... нет... мама, мы... он сам по себе. Ага. Я... пока не могу сказать. Извини. Да. Съедим вечером рис? Хорошо. Пока.       Юдзуру вздохнул, положил телефон на прикроватную тумбу. Телефон Шёмы уже не звонил.       Боковым зрением он заметил внимательный взгляд, задержавшийся на линиях шеи. Повернулся. Шёма взглянул в глаза. Прикусил губу изнутри. Вздохнул. Юдзуру убрал с подушки скомканное полотенце, оставшееся после того, как, приняв душ в третьем часу ночи, они уснули, едва укрывшись одеялом. Шёма вырубился очень быстро, сжимая пальчиками ладонь Юдзуру, а тот ещё долго смотрел на его дрожащие во сне ресницы и постепенно сходящую с щёк краску. Юдзуру не умел засыпать быстро. Он всегда очень много думал перед сном. О разных вещах, в основном о катании, а в этот раз — пытался представить, что будет у них потом. Шёма был фаталистом и предпочитал проспать всё на свете, плывя по течению и прилагая усилия лишь для того, чтобы показать достойный прокат или отличную игру. Юдзуру фаталистом не был. Он много думал о перспективах своей жизни, будущем, необходимых действиях для достижения поставленных целей... Сегодня он много думал о том, что же будет с Шёмой, когда Юдзуру вернётся в Канаду. Не было ли ошибкой так поторопиться? Нужно ли было сдержать себя хотя бы до Олимпийских игр, а не бросаться в омут с головой фактически сразу после чемпионата мира? Юдзуру вновь вернулся к той мысли, с которой заснул: он ЛЮБИТ Шёму. И просто побоялся, что такого его, пока Юдзуру планирует жизнь, кто-то перехватит.       Шёма глядел на него большими горящими глазами, Юдзуру подвинулся ближе, стянул с него одеяло и, коленом раздвинув бёдра и прижавшись к телу, поцеловал, ероша пальцами спутавшиеся волосы. Шёма выгнулся телом навстречу, и они ещё раз занялись любовью, на этот раз имея возможность смотреть в лица друг другу.       На плече у Шёмы остался засос.       Юдзуру совершенно точно не мог распланировать эти чувства и вписать их органично в свой плотный график.       И было это... потрясающе.       Ицки сидел в кафе на первом этаже отеля и больше не пытался звонить. В его телефоне были сохранены фото с пресс-конференции перед командным чемпионатом, а в сети появились первые фотографии с банкета. На одной из них, случайно попавший в кадр, Ханю прижимал к себе Шёму и водил пальцами по его сжатой в кулак ладони. Шептал что-то на ухо.       Ицки не совсем понимал причину своих эмоций.       Он вспоминал мост в Каниэ и прикидывал, не изменилась ли обстановка и поместится ли туда ещё один труп, если Ханю обидит его брата и разобьёт ему сердце.