Ловец снов

      — Расскажите о Вашей мечте.       — Хм... я хочу изучать спортивный менеджмент и стать менеджером Шёмы.       Ицки придумал это совсем недавно, но о том, что он хочет всегда быть рядом с братом и контролировать ситуацию, знал давно. Только способ придумал совсем недавно. Способ, который можно озвучить прессе.       Про Ицки говорили, что он — один из лучших игроков в хоккей на траве. И он знал, что это даже спортом не все согласны считать. Смешно звучит, да? «Хоккей на траве». Тренировки хоккейной сборной Ямайки.       Шёма перевернулся на другой бок, Ицки зевнул, склонившись над докладом по английскому. Почти два месяца брата не было дома: шоу. И не только шоу. Он даже не каждый вечер в игру заходил. Потому что там был «Юдзу-кун». Ханю. Ицки с упорством сталкера мониторил интернет в поисках фотографий, вглядывался в лицо Шёмы: не обижают ли. Убеждался, что нет, потому что... серебро чемпионата мира! И то, каким он стал после командного чемпионата... взрослым. Как-то разом, как тумблер переключили. Ицки открыл в телефоне короткую видеозапись, на которой его брат растерянно протягивает Ханю две рубашки. Он не помнит, где чья.       У Ханю полторы совместные фото с Хавьером, у Ханю несколько милых фанкамов с ним и Шёмой, у Ханю абсолютное отключение от реальности, опьянение счастьем и бессвязный бред в репликах.       Шёма однажды, больше года назад, лёжа в своей кровати с опухшими от слёз веками, сказал, что «Юдзу-кун» встречается с «Хави-... Хавьером-сеньшю». Плакал опять из-за тренировки: навалял в ритбергере, побился об лёд, пришёл домой и даже не стал ужинать: спрятался под одеяло. Тройной аксель тоже не шёл. Плохо всё. Ицки пошутил было: что-то, с Ханю связанное, сказал. А Шёма такое выдал. Ицки сделал тогда пометку в дневнике: «Брат думает о Ханю. Много».       Шёма уже очень давно не плакал после тренировок. Даже если падал. Шёма стал много улыбаться. Почти так же много, как улыбается Ханю. Он всё ещё думает о нём. Много.       Ицки полистал ленту Инстаграма и вернулся мыслями к докладу. Шёма спал без задних ног: это вообще не изменилось.       Он во что-то играл в телефоне, а Ицки, разморённый летней духотой и слепящим солнцем, дремал, отвернувшись к окну. По обе стороны дороги простирались рисовые поля, на небе не было ни облачка, а о дожде или прохладном ветерке с моря можно было только мечтать. Отец остановил машину на светофоре, и Ицки перевёл взгляд чуть вперёд, за перекрёсток. Выпрямился. Огляделся. По диагонали от них, на углу, стоял салон Лаб., который был Ицки очень хорошо знаком. Не за счёт того, что он там бывал, нет. Ицки даже внутрь не заходил.       — В чём дело? — увидев, что сын оживился, подала голос с пассажирского сиденья мама. Шёма, вынырнув из игры, захлопал глазами вопросительно.       — Мы в Каниэ?       Ицки подался чуть вперёд, как бы намекая, что вопрос был к нему, а не к Шёме.       — Мы поедем через Каниэ. Томура-сан сейчас в реабилитационной больнице Кайкокай. Это дальше по 66-й, — ответил отец, не отвлекаясь от дороги, — а что?       — Мне просто из разговора утром показалось, что он в Нагое лежит. Вот я и удивился.       — Томура-сан же переехал к своей матери в прошлом году в Ятоми. Забыл?       — ээээ       — Обычно я упускаю такие вещи... — пробормотал Шёма, моргнув пару раз. Ицки вздохнул. Он действительно прохлопал этот момент. Томура-сан — давний друг их отца — и точно переехал к своей старой матери в Ятоми и, разумеется, в больнице он мог оказаться тоже только в Ятоми. А самый простой путь для машины из Нагои в Ятоми — через Каниэ. Всё логично. По 66-й. По мосту через реку Никко.       Ицки снова уткнулся лбом в стекло. «Лаб.» остался позади, дорога поднималась над рисовыми полями, выходила на мост... перед самым въездом сердце у Ицки будто бы притормозило. Он одеревенел и сжал зубы.       «Интересно, Такечи уже нашли?»       Им предстоял ещё путь домой. Ицки не мог не заметить, что Шёма отложил свой телефон, что Шёма поглядывает на брата. Ицки стоял на обочине дороги, на краю рисового поля, глядел вдаль, в сторону Нагои. Отец с матерью что-то обсуждали с Томурой-саном, Шёма отошёл от них и приблизился к брату. Шёма добрый. Он не спросит, случилось ли что-то. Он даже не спросит, всё ли в порядке: потому что не любит врать сам и не любит заставлять других врать. Шёма видит, что Ицки ответит «Да, всё в порядке, не беспокойся».       Шёма не заставит Ицки солгать.       Потому что Ицки не в порядке.       Когда они ехали обратно, Шёма специально (Ицки был уверен) слил раунд в игре перед самым мостом, чтобы как раз начать новый. Пока они перезагружались и выбирали персонажей, мост остался позади.       С момента той поездки Шёма так и не спросил, что связывает его брата с мостом через реку Никко, а Ицки закрепил осознание того, что такие расспросы не в его стиле. Просто... просто даже если бы сейчас, спустя почти год с того летнего дня, Шёма вдруг спросил, Ицки бы рассказал. Всё рассказал бы. И точно знал, что его голос бы не дрогнул.       Но Шёма не спрашивал.       Потому что такая у Шёмы была доброта.       А ещё Шёма решил вернуть свой «Турандот».