POV Автор
Минерва МакГонаггл была сильной женщиной. Выросшая в непростых обстоятельствах, она практически самостоятельно подняла на ноги младшую сестру, выучилась, стала преподавателем. Минерва МакГонаггл видела многое за свои годы, и страшное, и радостное, и неприятное, и счастливое… Но такого она, пожалуй, не видела ещё никогда. Когда Гермиона Грейнджер появилась на пороге её кабинета, она любезно предложила присесть. На прилежной ученице не было лица, и поэтому профессор тяжко вздохнула, понимая, какой удар судьбы ожидает эту девочку впереди. Всхлипы. Слёзы. Её мольба в глазах, когда с уст МакГонаггл слетели слова… Словно смертоносный вердикт, уничтоживший внутри весь свет. Гермиона Грейнджер сидела, опустив голову на руки и заливалась слезами, пытаясь понять, почему Мерлин так жесток с ней. Почему отнял самого близкого человека? — Мне очень жаль, мисс Грейнджер. Авария… Была слишком ужасной. У вашей матери не было ни единого шанса, чтобы выжить. Нет. Пожалуйста, не надо! Не надо… Что угодно, но не это. Гермиона была готова продать свою душу, чтобы исправить это. Сделать что угодно, лишь бы вернуть мать. Но, к сожалению, правда была в одном — это невозможно. Сейчас ей больно, невыносимо, однако когда-нибудь… Когда-нибудь ей придётся научиться жить с этим. — Ваш отец, — продолжила МакГонаггл, понимая, что лучше сказать всё сразу, чем тянуть до последнего и причинять тем самым ещё большую боль, — Ваш отец отделался лёгким испугом и ссадинами. Он будет ждать вас дома, мисс Грейнджер, чтобы провести похороны. Примите мои искренние соболезнования. Вот и всё. В одно мгновение — и утерян смысл. С отцом у Гермионы никогда не было хороших отношений, он никогда не понимал её. А мать… Мать была для неё всем. Чем-то святым, родным, идеалом человека. Идеалом женщины. Всегда такая добрая, нежная, опрятная, она учила её тому, что нужно быть сильным, преодолевая препятствия на своём пути. Не сдаваться. Жить так, как хотелось бы жить в будущем, и обращаться с другими так, какое обращение хотелось бы получить взамен. Кто теперь будет писать ей письма, сюда, в Хогвартс? И, самое главное, кому она будет рассказывать о своих впечатлениях, новых знаниях или же просто о настроении? Кто теперь будет ждать её, тревожно выглядывая сову с посланием в окне? Всхлипы утихли, и остались только слёзы, беззвучно и робко стекавшие по щекам в изгибы губ, или теряясь на линии скул у подбородка. А дальше — всё как в тумане. Ничего не сказав, Гермиона выскочила из кабинета. Она абсолютно не вспомнит, как проведёт весь вечер на улице, а, столкнувшись с Полумной Лавгуд, даже не ответит на приветствие. Как, сидя на берегу Чёрного озера, будет смотреть в на тихую гладь и прокручивать в голове мечту матери: увидеть мир. Путешествовать. Побывать во Франции, а особенно — в Шотландии. Миссис Грейнджер любила горы. Любила дорогу. Любила свежий ветер, играющий с волосами. Любила играть с охапками листьев, лепить снеговика, забрасываться снежками, встречать рассветы, нырять в море со всего размаху… Любила верховую езду, любила медицину, своего мужа, и свою дочь. Миссис Грейнджер больше никогда не сможет осуществить ничего из этого. А Гермиона и не вспомнит, потому что всё было как в тумане — кабинет Дамблдора, портал в виде старой медной чаши и дом, возникший перед глазами. Лишь очутившись там, в Литтл-Уингинге, она всё поймёт. Это правда. И от этого уже не убежать. Гермиона Грейнджер мокрыми и опухшими от слёз глазами смотрела на дом, в котором когда-то была очень счастлива.***
Десяток людей ожидал начала церемонии погребения Джин Грейнджер. Какие-то коллеги по работе, друзья семьи и парочка соседей. Вот и весь список, список тех, кто решился придти. Несмотря на то, что на лицах у всех непосильное сожаление от происходящего, они не чувствуют столько боли, сколько чувствовала шестнадцатилетняя дочь покойницы. Гермиона просто стояла в стороне от них, практически сразу у края ямы, глядя на то, как священник читает панихиду. Она не вслушивалась в слова, всего лишь изредка улавливая «за упокой души», «вечная память». В нескольких шагах от неё стоял отец. Роберт Грейнджер с непроницаемым видом следил за всей картиной, словно бы в его сердце ничто не дрогнуло. Когда гроб опустили в землю, всем по очереди нужно было подойти и, взяв горсть земли, бросить туда. Гермиона была первой. Взяв землю в ладонь, Грейнджер посмотрела на красную крышку гроба и поняла, насколько же это больно — терять близкого человека. Ранее она никогда не испытывала таких потерь и в её душе не трепетал столь огромный ужас от безысходности, а теперь… Жизнь словно бы разделилась на «до» и «после». «До» — наполненное светлыми мечтами о будущем, радостным смехом и уютными душевными разговорами; «После» — узенькая могилка на старом кладбище Литтл-Уингинга. Когда отпевание закончилось, и люди разошлись, «подарив» ей свои скупые соболезнования, Гермиона поняла, что и отец куда-то делся. Обернувшись, она увидела, как он уходил из территории кладбища вместе с коллегами. Даже не остался… Хотя был за рулём машины в тот проклятый момент, когда случилось самое страшное. Не в силах устоять больше на ногах, Гермиона рухнула на колени, глядя на надгробие могилы. Невысокий памятник с фотографией матери, на которой она улыбалась. Столь жизнерадостные глаза, сияющие неподдельными светом и любовью… И какие неживые они были, будучи закрытыми перед погребением. Мёртвая. Именно здесь и сейчас она дала слабину — слёзы вновь побежали по щекам, всхлипы не утихали до тех пор, пока глаза не стало нещадно пощипывать. Лишь тогда, подняв глаза на фотографию Джин Грейнджер, Гермиона судорожно прошептала: — Прости… Пожалуйста, прости меня… И вновь зашлась рыданиями. Раньше она слышала внутри себя мелодию. Такую тихую, спокойную. Непоколебимую, несмотря ни на что. Мелодия жизни. Мама говорила ей, что эта мелодия — главное доказательство того, что у неё есть душа. Мелодия души. То, что дарит ей надежду на будущее. Веру в себя и ту внутреннюю силу. А теперь… Теперь эта мелодия утихла. Навсегда?***
Дома было тихо. Едва войдя в прихожую, Гермиона взглядом натолкнулась на крючки для одежды. Пальто миссис Грейнджер висело нетронутым. Так, словно бы его обладательница никуда не ушла. На мгновение девушке показалось, что сейчас из кухни долетит божественный аромат кексов с изюмом, и выйдет мать — такая улыбчивая, солнечная, слегка запачканная мукой, в своём собственноручно сшитом фартуке. Но нет. Вокруг было всё так же уныло от потери, а все предметы, вплоть до обоев на стенах — напоминали о ней. Разувшись и повесив курточку, Гермиона и сама не знала, но зачем-то прихватила пальто матери и поплелась в гостиную. В камине уныло полыхал огонь, совсем не согревая. А, быть может, этот холод не в воздухе, а в её душе? Девушка устало плюхнулась в кресло. Взгляд упал на тумбочку рядом — всего лишь фотография и флакон духов, преподнесённых ею же на последнее восьмое марта в прошлом году. Гермиона помнила, как обошла весь Хогсмид в поисках такого чарующего аромата роз вперемешку с лимоном. Весьма странно, но миссис Грейнджер очень понравился подарок дочери. С тех самых пор она пользовалась этими духами, шутя, что совсем скоро Гермионе придётся покупать точно такие же. Но Гермиона знала один секрет — волшебные духи никогда не закончатся. Они всегда будут сопутствовать её матери, радовать её глаз и дарить аромат. Один пшик на пальто — и до неё долетает запах роз вперемешку с лимоном. На фотографии семейство Грейнджеров выглядело по-настоящему счастливым. Мистер Грейнджер обнимал миссис Грейнджер, которая, потянувшись, запечатлила на щеке мужа лёгкий и невесомый поцелуй. Рядом с ними — ещё совсем маленькая, пятилетняя девочка с непослушными кудрями, уже тогда царившими в её жизни. Все трое улыбаются одними глазами, предвкушая светлое и долгое будущее, где будет место только для доброты и любви. Место, где не будет смерти. Разве так бывает? Разве люди, полюбив друг друга, могут в один момент стать совершенно чужды друг к другу? Что такого могло произойти с ними, что их жизнь превратилась в сплошное существование и сожительство под одной крышей? Звук открывающейся двери вывел её из размышлений. Гермиона по-прежнему сидела, не двигаясь, и смотрела на колдографию. Несколько мгновений тишины вылились в шаги, оповещающие о том, что кто-то пришёл. Обернувшись, она бросила взгляд на отца. Тот даже не смотрел на неё, скидывая с себя джемпер. Девушка внимательно следила за его действиями, а когда джемпер оказался сброшен в соседнее кресло, перевела взгляд на полыхавший потихоньку огонь. Языки пламени совершали какой-то свой, никому неведомый танец, обхватывая поленья и создавая тем самым тихие звуки потрескивания, нарушавшие эту напряжённую тишину. Когда мистер Грейнджер уже был в дверях на выходе из гостиной, Гермиона остановила его вопросом: — Ты ничего не хочешь мне сказать? — ей хотелось разревется снова прямо здесь и сейчас, перед ним, чтобы он увидел и понял, насколько ей больно. Ей безумно хотелось поддержки с его стороны, хоть она и понимала, что они стали совершенно разными и чужими людьми. Но ведь всё же, они отец и дочь. Они ведь могут всё исправить? Ей нужно было это услышать от него, чтобы понять, что есть ради чего ещё жить на этом свете. Что есть куда вернуться летом.Даже если вдруг исчезло все, что есть, Ты посмотри вокруг, увидишь — жизнь идет, Как бы сложно не было терять И не легко понять, или себе сказать.*
— А что ты хочешь от меня услышать? — задал он вопрос в ответ. Гермиона затаила дыхание, — Хочешь узнать, как она погибла? Слышал ли я, как она пыталась бороться? Понимаю ли я, что её больше нет? Беспокоюсь ли я о тебе? Что из этого всего интересует тебя? Гермиона встала с кресла, держа в руках пальто, духи и фотографию. Глядя на стоявшего впереди мужчину, она совершенно отказывалась признать в нём отца. Этого просто не может быть. — Я всегда знала, что тебе плевать на меня, — смешок. Истерический. Она ожидала чего угодно, но не тех слов, прозвучавших в ответ: — Хорошо, что ты здраво смотришь на вещи. В будущем это пойдёт тебе только на пользу. Глаза расширились от ужаса понимания. — Ты… Она совершенно не знала, что хочет сказать. Слова как-то сами все вылетели из головы. Просто смотрела перед собой и понимала, что всё давно стало чужим. У неё больше не осталось здесь ничего родного. Никого. — Это ты во всём виноват, — наконец, найдя в себе силы, изрекла Гермиона и, не желая больше его видеть, стремглав покинула гостиную, вскочив на лестницу, ведущую на второй этаж. Без каких-либо оправданий, дополнений. Она влетела в свою комнату, упала на кровать и пролежала так до самого вечера, захлёбываясь слезами и воспоминаниями. Как он мог говорить о будущем столь спокойным тоном? Какое после всего этого у неё может быть будущее?! Какое, если она не могла и не желала начинать всё с чистого листа? Просто потому, что её не отпускало прошлое. Всю ночь она проведёт в кошмарах, зажав в объятиях пальто матери, а рядом оставив флакон духов и фотографию. Изредка комнату будут озарять лунный свет да неспокойные всхлипы.Шесть часов лежать глазами в потолок, И от боли уже сразу умереть.*
***
Это было так необычно. Знать, что есть гриффиндорцы, способные помочь слизеринцам. Быть слизеринкой, принявшей помощь гриффиндорца. А ещё… Отваживать его из своих мыслей, понимая, что это всё — полнейший бред и глупости. Пэнси Паркинсон чувствовала себя непонятно как. И радостно, и обычно, и хмуро, и волнующе. Пэнси Паркинсон была как на иголках, когда дело касалось представителей красно-золотого факультета. Точнее, представителя. С того памятного вечера прошло двое суток, а она всё не могла перестать думать о гриффиндорце с ярко-зелёными глазами, чёрными, взлохмаченными волосами, и супер-скоростной метлой, на которой они долетели буквально за пару минут, теперь казавшимися парой секунд, которые она могла описать досконально. Во всех деталях и подробностях. Однако об этом никто не знал. Окружение слизеринки даже понятия не имело о том, в каких мыслях и облаках она летает, оставаясь наедине. И, конечно же, Пэнси и саму это не устраивало, поэтому она пыталась бороться, предпринимая меры. А самой продуктивной казалось до смеха простая идея — просто избегать. Вспоминая картину Поттера с мелкой Уизли, Пэнси убеждала себя, что это была отнюдь лишь простая вежливость с его стороны и не более; что он презирает её и, что ей самой всё так же плевать на него. Поэтому она всецело решила погрузиться, если хотя бы не в учёбу, то в проблемы Драко, поскольку другу действительно нужна была помощь. И пусть Малфой этого не признавал на людях, но ей было достаточно одного его взгляда, чтобы броситься за ним. Это была не любовь между парнем и девушкой, наоборот, это было выше любой дружбы. Брат и сестра. А Блейз лишь помогал ей, так же поддерживая блондина. Сейчас она шла по коридору в одиночестве на урок ЗоТИ, когда её вдруг окликнула Гринграсс. — Пэнси! Слизеринка остановилась, обернувшись. Что-то случилось? — Что, Дафна? Соседка по комнате подошла к ней, выглядя решительно. В её глазах буравил целый океан. Эта девушка редко умела скрывать свои эмоции. — Мне нужно с тобой поговорить. Паркинсон усмехнулась. История повторяется, не так ли? Однако тогда у неё не было успеха, а сейчас они поменялись местами… Впрочем, в одном Пэнси не сомневалась. Дафна никогда не была лицемерной сучкой. — Хорошо, — кивок, — О чём? Гринграсс замялась. — Эмм… Пэнси не отводила от неё внимательного взгляда, ожидая начала разговора. — О Блейзе. — О Блейзе? — переспросила Пэнси. Дафна кивнула, — Ну и что там с Блейзом? — В общем, я тут давно хочу пригласить его на день рождения и… Подумала, ты же лучше знаешь его. Вы, как-никак, друзья. Пэнси кивнула, вспомнив, что у Дафны действительно день рождение через пару недель, как раз в конце марта, когда у них наступят весенние каникулы. Весь курс Слизерина предвкушал эту вечеринку. — Он тебе нравится? — напрямую спросила Пэнси. Дафна отвела взгляд и хотела было уже что-то соврать, но в итоге не выдержала и ответила: — Да. И я… Я не знаю, как обратить его внимание на себя. — Секретничаете, девчонки? — обе подпрыгнули на месте, когда непонятно откуда появился мулат, обхватив обеих за талии. — Подслушивать нехорошо, — выдавила из себя Пэнси, выпутываясь из хватки друга. Дафна только кивнула, пряча глаза. — Давай поговорим потом, хорошо? — спросила Паркинсон. И, когда Гринграсс кивнула, слизеринка кивнула другу в сторону кабинета ЗоТИ, — Пойдём, Блейз. — Даф, а ты идёшь? — спросил Забини. — Я потом, мне… Надо ещё в больничное крыло. Голова болит, — отделалась блондинка и побыстрее ушла, развернувшись, туда, откуда несколькими мгновениями ранее появился слизеринец. Когда они дошли до кабинета ЗоТИ, весь состав курса Гриффиндора уже был здесь. Слизеринцев было значительно меньше. Оглядев ряд зелёно-серебристых, Пэнси не нашла среди них Драко и обратилась к другу: — Он, что, снова решил не идти на занятия? Блейз пожал плечами. — Я не смог ничего с ним поделать. Не буду же я насильно тащить его под Империусом? Пэнси покачала головой. — Да уж. Результат наших с тобой стараний — «так себе», — пробурчала она недовольным тоном. Она рассматривала носки своих туфель, стараясь не размышлять о том, что ей придётся целый час провести в одной аудитории вместе с Поттером. Она пыталась забить себе голову двумя предстоящими серьёзными разговорами — с Драко и Дафной. Однако… Получалось всё хуже и хуже. — Ты, что, пьян, чёртов гриффиндорец? Хочешь, чтобы уже завтра по Хогвартсу поползли слухи?! А если кто увидит?! — А ты всерьёз предполагаешь, что у кого-то родятся такие мысли? — со смешком. Ученики гомонят о чём-то своём, но она совершенно не обращает на это внимания. Все её мысли собрались в одну кучу, перемешались, давили на голову, вызывая боль в области лба. Не отпуская. — Пэнси. — Мм? — Чего это Поттер на тебя так пялится? — Блейз прищуривается, подмигивая Пэнси. Девушка округливает глаза, которые становятся размером с галлеон и старается неприметно зыркнуть на гриффиндорца в ответ. И правда. — А я по чём знаю? Мулат в ответ издаёт лишь короткое «хм». Звонок колокола прерывает этот щекотливый момент и слизеринка, пытаясь прикрыть волосами покрасневшие щёки, заставляет себя отвести взгляд от Мальчика-Который-Выжил. И вправду — Избранный. Она ещё никогда не чувствовала себя настолько глупо. Даже тогда, на башне Астрономии. В дверях, неведомо каким дементором, ей удаётся столкнутся с ним. Точнее, она этого совсем не желала, но вот назойливый гриффиндорец в одно мгновение вытеснился вперёд и поддел её плечом. — Аккуратнее, Паркинсон, — лёгкая усмешка, — Так ведь и убиться можно. К чертям. Если она и дальше будет думать о нём, то правда убьётся.You're the fear, I don't care Cause I've never been so high**
— Не волнуйся, Поттер. Когда дойдёт очередь отправиться на тот свет, я пропущу тебя вперёд, — ответила в тон ему слизеринка, чувствуя небывалый адреналин. Она всё же смогла ответить ему так, чтобы он ни черта не понял и не заподозрил. А он всё же не прекратил её изучать взглядом до конца урока, прокручивая в голове всего лишь одно воспоминание. — Какого чёрта, Паркинсон? Ты вообще следишь за погодой? — Отвали, Поттер. Мне плевать, что ты там думаешь. Иди лучше к своей Уизли и целуйся с ней. — Что? — он рассмеялся, — А Джинни-то здесь причём?! Её хоть не трогай, — его лицо улыбалось. Именно улыбалось. — Как мило, Поттер, — я состроила одну из своих самых «искренних» улыбок в ответ, — Ты за неё ещё и заступаешься. «Что это, Паркинсон? Ревность?» Парень замечал, что она его избегает. Не понимал, в чём дело, но знал лишь одно — тот образ, та Паркинсон, которая была тогда на Астрономической башне, отказывалась покидать его подсознание. Ему хотелось вновь встретить её взгляд, вновь увидеть благодарность в глазах. Даже если она разозлиться, вновь услышать: «Считай, что я говорю тебе «спасибо», Поттер». И вновь ответить: «Считай, что я говорю тебе «не за что», Паркинсон».***
Этим утром Гермиона Грейнджер проснулась с первыми лучами солнца. Глядя на рассвет, гриффиндорка не испытывала ровным счётом ничего, кроме безразличия и пустоты. Сотни жителей Литтл-Уингинга, весь мир встречал новый день с распростёртыми объятьями, но не она. Ей казалось, что весь смысл навсегда утерян. Она не думала ни о чём, кроме о смерти матери. Даже мысли о ссоре с Гарри вылетели из головы. Грейнджер абсолютно не думала о Хогвартсе в этот момент. Услышав звук хлопнувшей двери, спустя мгновение она увидела в окне отца. Тот уходил на работу, или ещё куда-то, совершенно не интересуясь её самочувствием. Оно и неудивительно, после всего, что случилось. Вчерашний разговор всплыл в памяти, запечатывая навсегда неприятный осадок. Вздохнув, девушка отошла от окна и села за письменный стол. Руки сами потянулись к пергаменту и перу, оставленному в чернилах. Она всё собиралась с силами и мыслями, чтобы написать человеку. И хотела верить, что письмо не выбросят, а прочтут. Да, именно прочтут, потому что написать она собиралась никому иному, как… «Привет, Гарри.
Мне ужасно плохо. Я сейчас не в Хогвартсе, поэтому можешь не стараться искать меня. Может, ты напуган моим внезапным исчезновением. Извини меня. Дороже вас с Роном у меня теперь никого нет. Моя мама умерла, Гарри… Вчера были похороны. У меня не было возможности предупредить вас. Знай: что бы там ни случилось, я очень скучаю по вам с Роном. И люблю вас. Гермиона.» Письмо вышло каким-то совершенно скомканным. И обо всём, и ни о чём. А ведь ей так многое хотелось сказать… Понимая, что сил уже нет, Грейнджер подозвала сову. Привязав к лапке птицы конверт с письмом, Гермиона выпустила её через окно и оглядела комнату. Чисто. Вокруг такой порядок. Его наводила мама. Сглотнув ком в горле, девушка натолкнулась взглядом на фотографию и флакон, всё так же лежавшие на кровати. И, больше немедля, Гермиона достала из шкафа рюкзак. Наскоро туда были сложены фотография, духи, пальто и несколько книг. Подойдя к серванту, она извлекла из шкатулки браслет из красных розочек. Его подарила мама ещё как-то летом, когда они ходили за покупками. Когда всё было собрано, Гермиона убедилась, что волшебная палочка при ней и покинула дом, не оставив ни малейшего следа от своего пребывания в нём.***
Гарри Поттер мучился. Вот уже почти неделю он не общался с Гермионой Грейнджер, своей лучшей подругой детства. И главное, из-за чего? Ссора возникла на пустом месте: она просто решила его поучить, а он просто оказался против. Поначалу гриффиндорец желал подойти и извиниться, но что-то внутри, именуемое гордостью, отталкивало его от этого шага, заволакивая в пропасть игнора по отношению к шатенке. А теперь он начал нервничать. Её не было на занятиях уже несколько дней, и он понятия не имел, где она, потому что ни в гостиной, ни в коридорах, ни в Большом зале он её не встречал. Гарри даже наведался в библиотеку, однако и это не увенчалось успехом, поскольку мадам Пинс заверила его, что Гермионы там всё это время не было. В гостиной Гриффиндора было очень шумно. Гарри слышал это, ещё когда сидел в спальне, а открыв дверь, почувствовал безумный поток: голоса, смех, шепотки. Все оживлённые, делились чем-то друг с другом, веселились. И во всей этой суматохе Гарри сумел разглядеть лучшего друга. Тот находился в обществе Дина Томаса и Симуса Финнингана. Не желая перекрикивать через весь этот гам, он подошёл к ним и, кивнув парням в качестве приветствия, хлопнул рыжеволосого по плечу, а затем наклонился и изрёк: — Пойдём выйдем, поговорить нужно. Рон непонимающе приподнял брови, однако кивнул и, предупредив Дина и Симуса, что скоро вернётся, вместе с Гарри двинулся к портретному проёму. Они вышли в коридор, где было гораздо прохладнее и тише; Уизли сложил руки в карманы брюк и непонимающе уставился на лучшего друга. — Так о чём ты там хотел поговорить? Гарри выдохнул. — Рон, ты не видел Гермиону? Гриффиндорец пожал плечами. — Нет, — ответил Уизли. Сзади, совершенно неожиданно, раздался голос: — Гарри, ты наконец-то решил поговорить с ней? — обернувшись, он увидел перед собой Полумну Лавгуд, — Я видела её. — Видела? Где? — спохватился Поттер. Полумна пребывала в совершенно спокойном состоянии, словно какой-то транс от успокоительного. — На улице. Она вышла… Вся какая-то грустная. Прошла мимо и даже не поздоровалась, когда я её окликнула. Я подумала, что не стоит ей мешать, она явно хотела побыть наедине с собой. У неё в голове ощущалось много мозгошмыгов. — Когда это было? — спросил Гарри, чувствуя, как волнение всё больше и больше закрадывается в душу. Неужели с ней всё-таки что-то случилось? — Кажется, два-три дня назад… Точно не помню… Гарри Поттер побледнел. А затем, никому ничего не сказав, под общие восклики Полумны и Рона, развернулся и направился в кабинет Минервы МакГонаггл. И почему ему раньше не пришло в голову обратиться к декану?! Подлетая к дубовой двери, гриффиндорец поймал себя на мысли, что никогда не сможет простить себе, если что-то ужасное действительно случилось.***
Драко Малфой лежал на кровати в своей спальне, читая журнал про мировые новинки квиддича. В спальне никого не было, но юноше это даже доставляло малое удовольствие, быть наедине с собой и своими мыслями. Кстати, о мыслях. В последние дни его не покидало чувство, что за ним наблюдают. Снейп, Дамблдор, Волан-Де-Морт… Что все они обустроили вокруг своих информаторов и только и ждут его, Драко, неверного шага. Юный Малфой переживал за мать, получая короткие, но полные любви и надежды письма. Он понимал, что пока Нарцисса находится в Малфой-мэноре, ему не будет покоя. А ещё Астория. Как оказалось, гордостью Гринграсс-младшая страдала недолго, поскольку уже вновь бегала за ним хвостиком, надоедая. Блейз пытался его поддержать, Пэнси была какая-то сама не своя, потому что изредка Драко ловил её на «витании в облаках». И во всём этом хаосе, Драко как никогда ожидал появления их совместных уроков с Грейнджер, дабы оторваться на грязнокровке. Но их… Почему-то не было. Снейп отменил уже два занятия, а слизеринец не понимал, в чём дело. На уроках поднятой руки и уверенного ответа не было. Кудрявая шевелюра не маячила перед глазами, до жути раздражая. И всё бы ничего, он, наверное, даже бы и не подумал рыться во всём этом, если бы не… — Малфой! У меня для тебя прекраснейшая новость! — Нотт вдёрся в спальну без каких-либо предисловий. Драко нерадостно глянул на приятеля в ответ и спросил: — Рита Скитер пронюхала, что Дамблдор — старый маразматический извращенец и его сдали в психушку при Мунго? — Нет, — Тео покачал головой, — Но эта — даже лучше. Малфой приподнял брови. — Что же, удиви меня. Теодор Нотт на мгновение запнулся, а затем на выдохе изрёк: — Грейнджер куда-то пропала и не появляется на занятиях. Уже двое суток её никто не видел в Хогвартсе. По крайней мере, из наших. Драко опешил. Резко выровнялся и сел на кровати, отбросив журнал про квиддич, который читал несколько минут назад. Значит, ему не показалось? — Что?