Пробка

      Саша просидел рядом с Андрюшкой недолго — а смысл, ребенок жив, здоров и крепко спит — и вернулся в коридор. Омега уже успел переодеться в домашний спортивный костюм и нес на плече большое банное полотенце.       — Ярик, — позвал нашего среднего сына. — Идем, я тебя искупаю.       Ярик показал ему мокрую тряпку и несогласно помотал растерзанной, с давно расплевшейся косичкой, головой.       — А уборка? — возразил он, через кашель. — Тяте с Мишкой надо помочь сначала!       Саша имел несколько иное мнение: — Тятя и Мишка не болеют, они справятся сами. Давай-ка купаться, пожалуйста.       Ярик фыркнул, шлепнул тряпку в ведро и упрямо поджал губки.       — Нет, — ответил омежонок более чем холодно. — Не пойду. Или все вместе, или никак.       Не ожидавший столь резкого отказа Саша растерянно заморгал.       — Сыночек, — сказал омега мягко, присаживаясь возле Ярика на корточки, — у тебя температура. Тебе нельзя по воде босиком, еще хуже разболеешься.       Хмурый Ярик скорчил ему противную рожицу, чихнул, пустив из ноздрей зеленоватые сопли, утерся рукавом и тяжело, душераздирающе вздохнул.       — Эх, — буркнул, и продолжил сипло, но очень взрослым тоном, глядя на Сашу в упор: — Если мы все всегда будем делать вместе, папочка, то не получится вот это, — он обвел рукой залитый пеной коридор. — Не будут гореть сковородки, не будут падать шкафы и не будет потопов. Тятя уже понял, теперь твоя очередь. Бери тряпку в кладовке.       Ребенок был настроен решительно, уговаривать его, похоже, не имело смысла: или тоже браться за тряпку, или уволакивать силой. Саша предпочел первый вариант. Кроме тряпки омега принес совок для мусора, оказалось, им пена собирается весьма ловко, и принялся за работу. Вчетвером дело буквально полетело, мы управились за два часа вместо планированных мною трех или четырех. Вычерпали пену, протерли насухо полы, потом Саша забрал у нас тряпки, прополоскал и повесил за окно на веревочку, Ярик сам, без пререканий, отправился в душ, я остался ему помогать — омежонка буквально шатало от усталости, а Миша — добровольно — отнес в кладовку швабры и ведра. Еще через минут двадцать Ярик спал в его кроватке, переодетый в чистую пижамку и напоенный жаропонижающим сиропом, я купал Мишку — наш старший альфенок засыпал на ходу, Саша же возился на кухне, ставил чайник к припозднившемуся ужину и резал хлеб. Вместе действительно получалось быстрее в разы.       Уложив Мишку, я присоединился к мужу, мы перекусили бутербродами, покидали грязную посуду в раковину, сразу вдвоем наскоро ополоснулись от мыла под душем и завалились отдыхать. Про цветы и Яна я, вы не подумайте плохо, не забыл, просто силы закончились. Отложил оба мероприятия до завтра.

***

      Лично для меня утро настало слишком быстро. Я ж, вроде, только прилег и веки смежил, а уже светло, и на часах восемь с минутами. Как такое может быть? Саша спал, слегка откинув на подушке, назад, голову в ореоле рассыпанных волос, между мною и им лежал, обняв нас обоих, Ярик, почему-то без штанишек, похрапывая, дышал во сне через рот и сверкал голой попкой. Видимо, ребенок подскочил среди ночи, описавшийся и душимый соплями, стянул мокрые штанишки и приковылял к нам, родителям, искать утешения. Я осторожно снял с себя руку сына, сполз с кровати, укрыл омег потеплее одеялом и, схватив в охапку мою одежду, на цыпочках ушел в гостиную.       Одевшись, зевающий я заглянул в спальню альфят — тишина, сонное сопение, взял портмоне, ключи от квартиры — Сашину связку, своей не нашел, и поспешил в ближайший магазин, купить два букета, розовый — Саше, лилейный Яну, и два больших набора сладостей, для моих детей и, соответственно, соседских снизу. К розам я, поразмыслив, добавил еще коробку шоколадных конфет подороже — Саша такие любил, и поспешил обратно домой.       Мои семейные продолжали спать как убитые. Будить их я не хотел, а вот есть — очень даже хотел. Проще всего сейчас было бы растолкать Сашу и велеть ему приготовить завтрак, но это сделал бы прежний я. Я же новый, наученный горьким опытом, начал с проверки постели Ярика. Так и есть, мокрое пятно на середине матраса, и мокрые пижамные штанишки на полу валяются.       Поставив себе за сообразительность мысленно пять, я собрал прописанное сынишкой, отнес в ванную и хотел засунуть в стиральную машину, но не смог — та стояла закрытая, полная отстиравшейся стиркой.       Забыли! Мы вчера забыли про стирку! Замотались, устраняя потоп и укладывая детей, и забыли напрочь!       Ох. Если бы вы видели глаза Саши, когда он, проснувшийся примерно через полчаса, застал меня вешающим на хозяйственном балкончике мокрое белье. И не суть важно, что я вешал вкривь и вкось и в процессе вешанья, запутавшись в облепившей ноги простыне, ругал ее, упрямую тварь, шепотом, сквозь зубы, витиеватыми матюгами. Я — вешал.       Конечно, Саша кинулся помогать. Вдвоем мы легко победили простыни, потом я взял моего любимого мужа за обе руки, поцеловал, нежно-пренежно, в губы, и повел на кухню. Я жаждал научиться жарить яичницу, прямо сейчас.       А розы и конфеты… Они не пропали и стали приятным дополнением ко мне, перевоспитавшемуся. Главными сегодня были, в любом случае, не они. Именно я, счастливо излечившаяся от тупости физико-математическая пробка-астроном. Звезды из космоса точно не убегут, дождутся, пока я яичницу-то пожарю под Сашиным мудрым, терпеливым руководством. Конец.