Большая звезда

Наступал тусклый северный рассвет. В смежном с Малиновым кабинетом закутке, на топчане у двери спал камердинер великого князя Сергея Михайловича Фёдор. Едва слабое петербургское солнце осветило его обиталище, пробившись сквозь занавески, мужчина с кряхтением поднялся, потянулся так, что все его большое тело захрустело, приоткрыл дверь в соседнюю комнату и громким шепотом позвал: — Борька! Борька, подлая твоя душа! Из глубины темного коридора раздалось воющее позёвывание, а затем в проеме двери появился заспанный вихрастый мальчик лет двенадцати в ночной рубашке. Он тёр глаза кулаками и отчаянно зевал. — Борька, ирод! Неси воду князю и прибор для бритья! Живо, а то шкуру спущу. Мальчик, которого, по-видимому, совершенно не испугала угроза, молча повернулся и исчез в темноте. Камердинер наскоро умылся в тазу, стоявшем в углу его каморки, натянул чулки и панталоны, сверху набросил камзол и, покрестившись на красный угол, осторожно постучал в дверь Малинового кабинета, где располагалась опочивальня великого князя Сергея Михайловича. На масленицу в Павловский дворец обычно съезжалось до сотни гостей. Император обожал шумные забавы: гуляли всю неделю, начиная с мясного воскресенья и до самого чистого понедельника. В этом году помимо масленицы праздновали так же помолвку светлейшего князя Кирилла Ивановича с датской принцессой Эммой Свенвельд, которая недавно приехала в Россию, и свадьба с которой была назначена на август этого года в ознаменование союза между российской и датской монархиями. Именно в эту неделю светлейший князь Кирилл Иванович намеревался представить свою невесту двору и заодно как следует отпраздновать помолвку: кутила он был знатный. Обычно программа увеселений Блинной недели выглядела так: утром обильный завтрак в Белой столовой, после которого одни гости отправлялись в бильярдную или кабинет, чтобы поиграть, кто-то удалялся в библиотеку, кто-то предпочитал отдыхать в своих покоях, но большинство гостей, надев тёплые шубы, катались в русских санях по обширным аллеям парка, оглашая их криками и звоном бубенцов, либо натягивали коньки и рассекали по льду специально заготовленного на реке Славянке катка, причём почти у каждого поворота аллей их дожидались большие пёстрые лотки, за которыми румяные, улыбающиеся молодки или краснощекие мужики в тулупах потчевали дорогих гостей горячим чаем, сбитнем, водкой, блинами и всевозможными закусками. К концу прогулки лица гостей краснели не хуже, чем у мужиков и молодок, и когда санки подкатывали к парадному крыльцу, то хохот слышен был на несколько вёрст округ. За катаньем обычно следовал обед уже не в Белой столовой, а в Тронном зале — длился он до самого вечера, а уж после того начинались танцы, которые продолжались далеко за полночь. Весь дворец гремел и гудел музыкой, криками, стуком каблучков, возгласами, а вокруг стояла звёздная, морозная ночь с неподвижно стоящими вертикально столбами дыма из труб и потрескиванием воздуха — ядреная, крепкая петербургская мартовская ночь. Морозы в ту весну и правда стояли знатные. Князь Кирилл Иванович взглянул на свою невесту, закутавшуюся поверх шубы в большой пуховый платок и прикрывшую ноги медвежьей полостью. В карете было ещё холоднее, чем на воздухе, и красный нос его будущей жены подтверждал это. Они катили по дороге, ведущей в Павловск. Шёл третий день Блинной недели, заканчивалась так называемая Узкая масленица. Кирилл знал, что император приедет только к четвергу, и специально назначил их с невестой визит на вечер среды. — У вас не так холодно весной? — С улыбкой спросил он невесту по-французски. Девушка устало улыбнулась. У неё была бледная северная кожа, серые глаза, розовые губы и тонкая стройная фигура, и Кирилл, слывший дамским угодником, с удовольствием предвкушал женитьбу, чтобы сполна насладиться прелестями юной датчанки. — У нас бывает и холоднее, — ответила она на безупречном французском. — Правда, не весной. Если бы ты не сказал мне, что уже март, я бы не поверила. Звучный смех Кирилла отразился от потолка кареты. Глядя на него, Эмма Свенвельд подумала, как ей повезло с женихом. Он был очень красив — на мужественном лице выделялись горящие огнём серые глаза, аккуратно подстриженные усы и борода делали его похожим на былинного богатыря, хотя сложения он был скорее хрупкого. Вот и сейчас, смеющийся, сверкающий белыми зубами, в своей чёрной шубе и бобровой шапке, он как никогда напомнил ей виденные в русских книгах картинки с изображением времён Ивана Грозного — там такие бояре смачно пили водку и с хрустом закусывали ее солеными огурцами, а потом скакали на белоснежных конях, покрытых роскошными попонами, в сбруях, отделанных золотом. — Не волнуйся, душенька, — слово «душенька» он сказал по-русски, Эмма уже знала, что это значит. — Завтра мы поедем кататься на санях, а по дороге будем пить горячий сбитень и заедать блинами. Ты даже не почувствуешь, что на улице мороз, обещаю. Эмма ответила на его улыбку и зарылась носом в мех своего воротника. В этой стране все было в диковинку — ее необычайные просторы, заснеженные поля, люди, странная еда, роскошь и бедность, связанные, казалось, воедино и неразделимые, язык, обычаи — словом, все. И она с жадностью юной неокрепшей души стремилась познать этот мир, частью которого ей предстояло стать. Когда карета, гремя колёсами по утрамбованному снегу, въехала на широкую аллею, ведущую к дворцу, Эмма с любопытством выглянула из окна: навстречу им с бешеной скоростью летела тройка серых лошадей, на облучке, потрясая кнутом, стоял кучер, выкрикивая что-то непонятное, оглушительно звенели бубенцы, а из санок доносилось звучное, повторяемое много раз слово, которое Эмме было незнакомо. Она приехала всего месяц назад и, хотя старательно учила язык, могла пока произнести только несколько фраз, вроде «добрый день», «до свидания», «ваше величество» и тому подобное. Санки с грохотом и шумом пронеслись мимо, напугав лошадей, и карета дрогнула. Эмма взглянула на улыбающегося жениха. — Да, вот так и мы поедем с тобой, душенька, — сказал он, притягивая ее к себе и касаясь губами шеи. — Что ты… делаешь? — Один поцелуй, пока мы не приехали. Эмма послушно отдала ему свои губы, хотя ее гораздо больше интересовал виднеющийся вдали дворец. Он был прекрасен — золотисто-белый, с трехэтажным центральным корпусом, наверху которого был купол на колоннах, и такие же колонны опоясывали полукруглые галереи, расходящиеся в две стороны от главного входа, образуя форму подковы. Именно туда, в центр этой подковы, и подъехала карета, встречаемая бросившимися с нескольких сторон слугами в тёплых чёрных пелеринах, в треуголках на головах, и князь с невестой торжественно вошли в резиденцию, где их ожидал Сергей Михайлович с супругой. После церемонии приветствия и знакомства Эмму отвели в выделенные ей покои: они располагались на третьем этаже, в прекрасной, отделанной мрамором, комнате, где, помимо кровати, стоял столик с двумя стульями и диван, а также находилось множество скульптур, картин, великолепные напольные часы из бронзы, настенные панно и прочие произведения искусства, которые Эмма, привыкшая к строгости и скупости убранства датских дворцов, немедленно принялась разглядывать. Для ее служанки Эльзы в закутке перед комнатой была поставлена кушетка. Присланный Сергеем Михайловичем пожилой слуга также сообщил, что государя ожидают к вечеру, а после того, как «ее высочество» отдохнёт, ее ждут на обед в Тронном зале. Говорил он на прекрасном французском, чем потряс Эмму не меньше, чем роскошь дворца, в котором, казалось, не было ни одного места, ни одной детали, которой бы не коснулись руки лучших архитекторов, художников и скульпторов. Она велела Эльзе распаковать вещи и подошла к окну. Великолепный парк простирался перед ее взглядом. Ровные аллеи пересекали его во все стороны, а справа виднелся крутой берег реки, где были устроены горки: Эмма увидела множество людей, которые катились на санках вниз, то там, то тут поднимались столбы дыма, заснеженные деревья стояли, как в сказке. Она улыбнулась. Россия была прекрасна, и жизнь в ней обещала столь многое, что дух захватывало. Вечером Эмма в сопровождении Кирилла присутствовала на торжественном обеде в честь прибытия государя-императора. Трапеза была великолепна. Эмма никогда ещё не видела ничего подобного: подали очень горячий суп из раков, пирожки с разнообразными начинками, икру, финляндскую форель, телятину, холодное заливное из куропаток, жаркое, артишоки, а на десерт — вкуснейшее мороженое со свежими фруктами. Из спиртного на столе были неизменные водки — различных сортов, лимонная, брусничная, можжевеловая и прочее (ее Эмма не пила) и рейнские вина, которыми слуги без устали обносили гостей. Во время обеда Кирилл постоянно шептал ей на ухо, представляя сидящих за столом. Про многих гостей он рассказывал настолько забавно, что Эмма с трудом удерживалась от смеха. После ужина стали расходиться — император устал и объявил вечер свободным от танцев — назавтра планировалась большая охота, так что вставать нужно было рано. Когда Эмма в сопровождении Кирилла поднималась по лестнице, они встретились с невысокой девушкой лет двадцати, с миловидным круглым лицом, в кружевном платье и мантилье. Кирилл приветливо расцеловался с ней и представил: — Мария Фёдоровна, дочь великого князя Фёдора, кузина. А это Эмма, моя невеста. Эмма приветливо улыбнулась, и девушка расцвела в ответной улыбке. — Я очень рада познакомиться, — сказала она приятным голоском, пожимая кисть руки Эммы. — И рада, что мой дорогой кузен наконец женится. Ему давно пора остепениться. Кирилл засмеялся и с нежностью взглянул на девушку. Видно было, что они питают друг к другу большую привязанность. — Вы едете завтра на охоту? — продолжала Мария. — Можем вместе сесть в карету. — Конечно, — отозвалась Эмма. — Я буду очень рада. У порога ее комнаты Кирилл поцеловал ее долгим и довольно целомудренным поцелуем и откланялся. Эмма вошла в покои, отослала Эльзу, легла на шелковые простыни и взглянула на лепной потолок. В движениях обнаженных нимф и очертаниях их грудей и бёдер ей почудилось что-то дикое, первобытное. Она задумалась, как будет лежать в постели с Кириллом в их брачную ночь. Будет ли ей хотеться так же сладострастно изогнуться, как этим красивым женщинам? Что она почувствует? Каким он будет? От всех этих мыслей кружилась голова. Потом она вздохнула и задула свечу у изголовья. **** По пути в Петергоф, где было назначено место охоты, Кирилл и Мария подробно рассказывали Эмме о том, что ей предстояло увидеть. Оказывается, охота на Руси велась двумя способами: с ловчими птицами и псовая. Нынче, как объяснил Кирилл, охота будет псовая, она проводится ранней весной по твёрдому насту, чтобы мог выдержать лошадей. — А на кого охота? — Спросила Эмма. — На зайца, душенька, — Кирилл потрепал ее по плечу. — Ты все увидишь сама. Будет очень интересно. Когда карета прибыла в назначенное место, Эмма увидела, что на пригорке уже расположились посланные вперёд слуги, которые устроили целый городок: развернули и накрыли столы, приготовили несколько палаток, сиденья для дам, разожгли костры и расставили всевозможные закуски. Целая вереница карет уже стояла вдоль дороги, а всадники на лошадях гарцевали под пригорком. Штук пятьдесят борзых собак крутились у ног коней и наполняли воздух визгом и исступленным лаем. — А ты будешь охотиться? — Спросила Эмма у жениха. Мария засмеялась, а Кирилл покачал головой: — Я не люблю этой забавы. Шумно, хлопотно. Мы с тобой лучше понаблюдаем, да? — А женщинам можно участвовать в охоте? — Возбуждение Эммы усилилось после того, как она вышла из кареты и вдохнула крепкий зимний воздух, смешанный с ароматом дыма, еды, прелых листьев, лошадей и снега. Она знала, что русские женщины ни в чем не уступают мужчинам. Мария мельком взглянула на Кирилла, а тот благодушно пожал плечами: — Да, можно. Есть и такие, что участвуют. Но это не очень распространено. Когда троица поднялась на пригорок, там уже скопилось множество народу. Многие из них участвовали во вчерашнем ужине, других Эмма видела впервые. Кирилл представлял Эмму, ее приветствовали, целовали руки, женщины приветливо улыбались. Атмосфера была праздничная и возбужденная. Слуги обносили горячим вином с пряностями. — Отсюда мы увидим все, — сказал Кирилл, залпом опрокидывая рюмку водки и закусив кусочком блина с чёрной икрой. Эмма от водки отказалась. — Специально для зрителей доезжачие будут гнать зверя вон на то открытое пространство. Там будут поджидать борзятники. Охотники спустят собак и затравят его. Эмме не очень нравилась затея смотреть, как бедного зайца разорвут на куски, но в Дании королевские забавы были такими же, и она не раз видела травлю зверя, а вокруг было столько интересных людей, что пришлось смириться. Вдруг на дороге, ведущей из Петергофа, показалась ещё одна мчащаяся карета. Судя по перешёптываниям, герб, изображённый на ее дверце, был известен многим. Эмма взглянула на Кирилла — даже он с каким-то жадным любопытством смотрел на приближающуюся карету. Когда она остановилась прямо под пригорком, рослый кучер слез с облучка, открыл дверцу и подал руку кому-то внутри, и оттуда вышла потрясающей красоты женщина. Эмма увидела ее лицо под роскошной соболиной шапкой: на смуглой коже выделялись темные глаза, густые четкие брови и накрашенный красной помадой чувственный рот. Женщина была одета в великолепную приталенную шубку, подчеркивающую точёную талию, руки она спрятала в муфту, и то, как она ступала по ослепительно белому снегу, ее величавая осанка, красота и грация привлекали внимание — Эмма заметила, что присутствующие сразу зашептались, поворачивая головы, и стоящая рядом Мария негромко произнесла: — Это графиня Мельникова, жена Леонида Васильевича. Эмма не могла оторвать глаз от необычной женщины. — Кто? — Очнувшись, переспросила она. — Весьма скандальная особа, — зашептала Мария ей на ухо. — Регина Генриховна Мельникова. Она наполовину немка. Приехала из Германии в 18 лет, чтобы выйти замуж за графа Мельникова. Говорят, на родине у неё был любовник из бедноты, вот родители и поспешили выдать ее замуж за иностранца. Вообще она и здесь ведёт себя вовсе не скромно. Своенравна, высокомерна, а уж романов у неё… не сосчитать… Кирилл поднял брови и опрокинул ещё одну рюмку. Казалось, ему не по нраву были слова Марии. — Это слухи, дорогая кузина. Да и незачем Эмме знать такие подробности. Эмма продолжала разглядывать необыкновенную незнакомку. По ее величавой поступи, по руке, небрежно поданной какому-то кинувшемуся к ней слуге, помогавшему взобраться на пригорок, по медленному скользящему взгляду было видно, что она очень богата, капризна и привыкла к вниманию и почестям. Гости стали здороваться с ней, и до Эммы донеслись звуки низкого чарующего голоса. — Ты представишь ей Эмму? — Небрежно спросила Мария, откусывая от красного яблока. Кирилл кивнул. — Конечно. Графиня Мельникова присела перед императором в изящном реверансе. Тот с видимым удовольствием склонил голову. — Вы великолепны, как всегда, дорогая. А где же ваш супруг? Он когда-то любил охоту. По чувственным губам женщины скользнула медленная улыбка. — Граф приболел, ваше величество. Он просил передать свои извинения и сообщить, что постарается прибыть к торжественному ужину в субботу. Суббота была днём празднования помолвки, и Эмма знала, что готовилось нечто поразительное. Значит, эта красавица останется во дворце? Одна, без мужа? До самого бала? Женщина тем временем, отвечая на приветствия, приближалась, лавируя в толпе, протягивая руки направо и налево. Эмма вдруг почувствовала, что у неё пересохло во рту, а ладони в перчатках стали влажными. Она отступила на шаг, стараясь быть как можно незаметнее, и наполовину спряталась за спиной Кирилла. — Мой дорогой князь! — Воскликнула графиня, протягивая Кириллу обе руки. — Вы здесь? Рада вас видеть, проказник! Вы задолжали мне партию в шахматы! Кирилл взял ее узкие кисти и склонился поочередно к каждой из них. — Графиня, вы — услада моих глаз! Все хорошеете. И я помню про ту разгромную партию. Вы хотите снова увидеть мой позор? В изменившемся голосе жениха Эмме почудилось нечто неестественно-слащавое. Она взглянула на его масляно поблескивающие губы и нахмурилась. — А где же та, о которой столько сплетничают при дворе? — Взгляд графини скользнул за плечо Кирилла. — Ах, да вот же она! Эмма почувствовала, как краска заливает ее щеки, и сделала шаг вперёд, встречаясь с карими глазами, в глубине которых плясали какие-то искры. — Принцесса, — полные губы изогнулись в улыбке. — О вашей красоте ходят слухи, но они явно преуменьшены. Вы очаровательны. Дайте же вашу руку. Эмма понимала, что за приветливо-равнодушными словами не стояло ровно ничего, кроме светской любезности, но женщина была столь притягательна и красива, что не поддаться ее обаянию оказалось выше сил девушки. Она протянула руку и почувствовала легкое пожатие горячей ладони. Вблизи Эмма разглядела легкие морщинки у глаз, тонкий шрам на верхней губе, и решила, что этой женщине никак не меньше тридцати пяти лет. В ее мире это была уже почти старость, но кто бы мог думать о старости при виде этого стройного тела, затянутого в роскошный мех, этих белоснежных зубов, сверкающих глаз и обольстительно-коварной улыбки. В голове Эммы зазвенел невидимый звонок — «это крайне опасная женщина». Она слышала о таких, как Регина. Богатые привлекательные дамы выходили замуж за стариков (почему-то Эмма решила, что муж ее непременно старик), быстро оставляли их наедине с возрастными болезнями и жили в свое удовольствие, меняя любовников как перчатки. Вероятно, это была одна из них — ветреная особа, привыкшая к безусловному вниманию и обожанию. Пока она размышляла, женщина отпустила ее руку и, видимо, потеряв к девушке всякий интерес, возбужденно взглянула на охотников, толпящихся у пригорка. — Вы сегодня охотитесь? — Все с той же непонятной для Эммы интонацией спросил Кирилл у Регины. Та повернула к нему голову. — Конечно, — звуки ее низкого голоса будоражили. Эмма поймала себя на мысли, что ей хочется слушать ещё и ещё. — Я всегда охочусь, дорогой князь. А вы, как всегда, будете наблюдать со стороны? Кирилл коротко рассмеялся. — Мне не очень интересно затравливать несчастное животное, душенька. Да и не хочу оставлять Эмму. Она ещё не освоилась в обществе. При этих словах графиня бросила быстрый взгляд на порозовевшую Эмму. — Кто бы мог вас обвинить, — улыбнулась она, и слова ее отдались где-то у Эммы в животе. Ей показалось, что в невинной на первый взгляд фразе таилось что-то, чего она не смогла уловить. Что-то неприличное. Но ни Кирилл, ни Мария не отреагировали, и женщина, махнув рукой, стала спускаться вниз. — Росинанта мне! — Крикнула она, и один из слуг метнулся куда-то, а затем подвёл к ней великолепного гнедого коня, покрытого алой попоной. Эмма заметила, что все разговоры умолкли, гости с жадностью наблюдали, как Регина ловко, одним движением взлетает в седло и словно прирастает к коню. — Вот это выправка, — сказал Кирилл, и что-то кольнуло Эмму. Ревность? Она никогда ещё не была влюблена и не знала, что значит ревновать, но почему-то ей было неприятно, что жених так откровенно восхищается этой необыкновенной женщиной. Мария подошла сзади и обняла Эмму за талию. — Вы дрожите, милая моя, — Воскликнула она. — Кирилл, ты совсем заморозил свою невесту. Принеси ей горячего вина! Эмма дрожала вовсе не от холода, но было так удобно отдаться во власть домовитой и наседливой Марии, которая тут же распорядилась принести Эмме ещё одну шубу, подвела ее к огню, где были устроены сиденья для дам, и сунула в руку красивый кубок, от которого исходил пар и запах апельсинной цедры. Отпивая маленькими глотками пахучее вино, она наблюдала за охотниками, которые оглашали округу громкими голосами и смехом, и особенно за одним — стройным всадником в соболиной шубке, который гарцевал на своём коне и выглядел неотразимо среди крутящихся вокруг восхищенных мужчин. Вскоре государю, сидящему на великолепной серой в яблоках лошади, вручили рог, и он громким сигналом оповестил о начале охоты. Доезжачие рванули в лес, охотники последовали за ними, собаки, возбуждённо лая и визжа, быстро обогнали всадников. Когда вся кавалькада скрылась в лесу, Эмма взглянула на Марию. — И что теперь нам делать? Девушка улыбнулась ее вопросу. — Наше дело — ждать. Мужчины будут пить, а мы — мерзнуть и сплетничать. Но, думаю, они скоро появятся. И действительно, не прошло и четверти часа, как из леса с громким хриплым лаем выкатились четыре собаки, а за ними летел всадник — Эмма узнала императора, который гнал по насту небольшой светло-серый комочек. — Смотрите! Смотрите! — Раздались крики и возгласы дам. Собаки быстро нагнали зайца и затравили его. Государь дождался слуги, который отобрал у собак их окровавленный трофей, взял его и высоко поднял в воздух, демонстрируя ликующей толпе на холме. Большая императорская охота была открыта. В Петербурге темнело рано, Эмма уже знала это, и было объявлено, что в три часа пополудни охота будет остановлена. За время травли охотники убили больше пятидесяти зайцев. Была среди них и Регина. Она, в отличие от большинства, не вернулась в лес, а взяла свою добычу и, легко переступая вышитыми сапожками, поднялась на пригорок, демонстрируя охающим дамам кровавый ошмёток меха, бывший ещё недавно пушистым резвым животным. Бросив его слуге, она снегом почистила перчатки и обернулась, улыбаясь своей неизменной улыбкой. Эмма наблюдала издалека и хорошо рассмотрела возбужденное лицо, длинные темные ресницы, даже лёгкую испарину над верхней губой. Регина была великолепна на фоне белого снега и чёрного леса: словно Диана-охотница, она стояла с победоносным видом, глядя на обступивших ее мужчин. — Вы кровожадны и прекрасны, — сказал ей один из баронов Бутенбергов, высокий мужчина в огромной шубе, делающей его похожим на медведя. — Неужели вам не жалко несчастного зверька? Регина хищно улыбнулась. — А разве не лицемерие — с аппетитом уплетать мясо за обедом и при этом жалеть бедных коров, овец и куриц, барон? Будем честны, мы все любим мясо. И вы тоже. Кстати, о еде. Я жутко проголодалась. Она шутливо ударила его по плечу своей маленькой рукой. Эмма наблюдала, как она подходит к столу, где слуга наливает ей рюмку водки и подаёт кусочек блина, густо намазанного красной икрой, как Регина выпивает и впивается зубами в ароматную закуску, и хотя она недавно поела, в животе у неё заурчало. — Душенька, ты не хочешь уже поехать во дворец? — Кирилл, румяный от водки и мороза, подошёл к ней и присел на корточки, сжимая ее руки в своих больших рукавицах. — Уже? А остальные? Он оглянулся. — Дамы уезжают. Сегодня вечером будет бал, всем нужно приготовиться. Бал, конечно. Эмма помнила о нем и даже специально захватила два отдельных платья — серебристое для помолвки и кроваво-красное для сегодняшнего события. Она ещё никогда не бывала на крупных вечерах Петербурга и с нетерпением ожидала его. Интересно, графиня Мельникова будет на этом балу? И что она наденет? Стараясь не смотреть на Регину, Эмма поднялась и последовала за женихом и Марией, спускающимися к карете. Уже садясь внутрь, она мельком взглянула на холм, но в толпе не было видно той, которая привлекала ее внимание. Со вздохом Эмма села на жесткое холодное сиденье. Кирилл привлек ее к себе, не стесняясь Марии. Он всегда становился наглее после выпивки. Эмма не противилась пожатию его большой руки и губ, целующих щеку: мысли ее блуждали далеко.