Околобаскетбола

Близились Летние олимпийские игры. Вся Федерация баскетбола России стояла на ушах и без конца тормошила то Гаранжина, то Шевцова по различным вопросам. Основным ее требованием был еженедельный доклад «о самочувствии и физической пригодности спортсменов к олимпийскому турниру». Об этом дословно поведал Моисеев, который теперь очень часто посещал тренировки обеих сборных. Изредка с ним приходил и Терещенко, который самым беспардонным образом совал нос в дела, совершенно его не касающиеся. С того самого дня, как он застукал Модестаса и Лену целующимися в подсобке, каждое свое появление он сопровождал нравоучительной речью о том, что на тренировках должна царить сугубо рабочая атмосфера, что все отношения уместны лишь в специально отведенное для этого свободное время и вообще игрокам стоит сосредоточится на предстоящей олимпиаде, а все свои «шуры-муры» отложить на потом. Терещенко взывал к Шевцову и Гаранжину, которые, по его мнению, были не слишком строги и требовательны к своим подопечным. «Совсем вы их распустили, — выговаривал он тренерам, — где это видано, что бы российские атлеты обжимались по углам и строили друг другу глазки!». Но Владимир Петрович и Игорь Иванович быстро его осадили, напомнив, что личная жизнь спортсменов касается только их самих, да и Федерации вряд ли есть дело до нее. — Федерации нужны хорошие результаты, и, по-моему, нас в этом не упрекнуть, — ответил как-то Владимир Петрович на очередной выпад Терещенко. — Ну-ну, — тот в своей привычной манере сощурил глаза. — Слишком много вы им воли даете. Американцы своих игроков вообще на военной базе перед олимпиадой держат. — Значит, не доверяют игрокам. А я — доверяю. — Так доверяете, что даже перебежчиков в сборную берете. Еще одним пунктиком у Терещенко были «легионеры» — Паулаускас и Коварж. По сути и легионерами они, как таковыми, не являлись, ведь гражданство у обоих было российское, но они все равно вызывали у него подозрения, вплоть до самых абсурдных о политическом шпионаже. — Вы, Геннадий Михайлович, это зря. У меня в сборной перебежчиков нет, как и у Игоря Ивановича, — нахмурился Гаранжин. — И, если у вас все, я продолжу тренировку.

***

Приближающаяся олимпиада внесла свои коррективы в повседневный уклад жизни спортсменов: режим стал жестче, тренировки чаще, даже питание изменилось. Обе сборные вздохнули и затянули потуже пояса — «Все для олимпиады, вся для победы!», как говорится. Времени для общения и совместных посиделок оставалось крайне мало — приходилось довольствоваться встречами в обеденный перерыв, а тем, у кого конфетно-букетный период был в самом разгаре, — пятиминутными забегами в подсобку. Если бы не постоянные тренировки и стращания Терещенко, то Аня с Ваней вообще бы друг от друга не отлипали, а Модестас и Лена не исследовали бы все темные закутки Дворца спорта (Болошев отвоевал-таки для себя подсобку). Внеплановая медкомиссия, запрошенная Федерацией баскетбола, была одним из тех редких случаев, когда двум сборным предоставлялся шанс провести время вместе и притом совершенно легально. Поэтому не удивительно, что медкомиссия проходила очень буйно и весело. — В смысле девушки первые? В бане и на медосмотре все равны! — Чачей клянусь, мне только спросить! — Софа, нет! В порядке очереди. Ну, Софааа… — Я за Серым занимал, вообще-то! — А у нас по алфавиту, Модя. Так что сиди и жди. — Жар, подвинься, ты не такой уж и маленький! — Кто бы говорил, Болошев. — Чует мое сердце, мы не пройдем психиатра… — Какого еще психиатра? В итоге медкомиссия из официального мероприятия превратилась в сплошное безудержное веселье. Гаранжин, Шевцов и Моисеев только посмеивались, глядя на все это безобразие, а вот Терещенко завелся с полоборота и метал громы и молнии. Он попытался навести порядок и тишину, но его старания оказались безрезультатными. Все свое негодование он решил выплеснуть на Модестаса. Улучив момент, когда литовец остался один, Терещенко подошел к нему и с желчью в голосе произнес: — Надеюсь, у тебя хватит совести подождать до конца Олимпиады с заключением контракта с Жальгирисом. Модестас на секунду растерялся. Да, ему действительно сделали очень выгодное предложение в Литве, но ответа он пока не давал и никому об этом не говорил. Как Терещенко удается все и про всех вынюхивать? — Если вы меня так не любите, зачем тогда в сборной держите? — с вызовом спросил литовец. — Гаранжин говорит, что у тебя пас хороший. Разве что поэтому, — презрительно сощурив глаза, сказал Терещенко и ушел, оставив Модестаса в полном недоумении. — Уезжаешь, значит? — послышалось сзади. Он обернулся и увидел Лену. — Ты все не так поняла… — начал было Модестас, но девушка остановила его решительным жестом руки. — Я все поняла правильно, Паулаускас. Хочешь уехать — уезжай, я останавливать не стану, — и она стремительно пронеслась мимо него, еле сдерживая слезы. С того самого дня Лена стала избегать Модестаса. Она вела себя так, будто его и не существовало вовсе. Конечно, разлад между ними не мог долго оставаться незамеченным, но никто не решался вмешиваться в их отношения. Девушки и парни вскоре узнали первопричину, но помочь ни одной из сторон конфликта не могли. Бывают такие случаи, когда принятие правильного решения зависит только от двоих людей. Это ссора стала кризисным моментом в их отношениях. Лена твердо для себя решила, что если Модестас уедет, им придется расстаться: она не собиралась бросать все ради него и ехать вслед за ним в Литву. Это было исключено. Но и первых шагов для прояснения ситуации она делать не собиралась. В конце концов, не ее вина, не ей ее заглаживать. Модестас три дня ходил как побитый. Он потерял аппетит (перестал просить добавку в столовой), стал молчаливее обыкновенного и был совершенно рассредоточен на тренировках. В первую очередь, это не понравилось Гаранжину и Сергею. Но Владимир Петрович не мог знать истинной причины такого состояния его лучшего форварда, и Сергей был единственным, кто мог хоть как-то повлиять на Модестаса. — Вам нужно поговорить, Модя. Хватит изводить себя и девушку, — однажды после тренировки сказал другу Сергей. — Да она меня даже видеть не хочет, Серый, — Модестас с досадой отшвырнул от себя полотенце. — Ее можно понять. Но поговорить вы все равно должны. На этом разговор по душам был окончен. Модестас молча переоделся и решительным шагом направился к женской раздевалке. Расписание тренировок у сборных совпадали, поэтому он надеялся застать Лену там. Но среди девушек, столпившихся около раздевалки, он ее не увидел. — Ромео, твоя Джульетта еще в душе, — заметив мнущегося около них Модестаса, сказала Ратникова. Баскетболист кивнул в ответ и принялся терпеливо ждать. Через несколько минут девушки разошлись, и Модестас остался один на один со своими мыслями. Он подождал еще немного, потом приоткрыл дверь раздевалки, огляделся по сторонам и зашел внутрь. Раздевалка была пуста, только шум воды нарушал тишину.

***

Хлопнула дверь душевой. Лена, не поворачиваясь на звук, громко спросила: — Алиса, это ты? Над самым ее ухом раздался знакомый тихий голос: — Нет, это я. От неожиданности Лена вздрогнула всем телом и замерла. Теплые струи воды равномерным потоком стекали по ее напряженным плечам. — Что ты… здесь делаешь? — выдохнула она. — Поговорить хочу. — У Свешниковой научился по чужим душевым бегать, да? — Лена всеми силами старалась придать своему голосу раздраженный тон. — Я не уйду, пока мы не поговорим, — упорно настаивал Модестас. — Я должен был с самого начала сказать тебе, что один литовский клуб предложил мне хороший контракт. Определиться с решением я должен до конца олимпиады. — Мне кажется, от хорошего  предложения отказываться не стоит, — сухо произнесла Лена. — Но мне придется уехать из России. — Чтобы что-то получить, нужно чем-то жертвовать, — пожала плечами девушка. — Но я не хочу ничем жертвовать. Тем более нашими отношениями, — твердо произнес Модестас. Лена не знала, что на это ответить и продолжала неподвижно стоять, прижав руки к груди. Модестас дотронулся до ее локтя и развернул девушку к себе лицом. Она, смутившись, поспешила хоть как-то прикрыться руками, но Модестас мягко остановил ее. — Не надо. Ты очень красивая. Лена нервно облизала губы и, прочистив голос, спросила как можно спокойнее и тверже: — Почему я должна верить тебе? — Потому что я говорю правду. Они несколько секунд смотрели друг другу в глаза, потом Лена, как будто что-то решив про себя, произнесла: — Ну, хорошо. Принеси мне полотенце. — Что? Нет! Какое полотенце? А мириться? — запротестовал Модестас. В этот момент дверь душевой распахнулась, и на пороге появилась Софико. Лена и Модестас одновременно придвинулись друг к другу. — Боже мой, я как всегда не вовремя! — всплеснула руками девушка. — Не обращайте на меня внимание. Я сейчас заколку свою найду и сразу же уйду…уже нашла…уже ухожу… — Ты сначала дверь закрывай как следует, а потом мириться лезь, — Лена щелкнула Модестаса по носу, едва Софико скрылась за дверью. Кому как не ей было знать, что Софа не имеет привычки носить заколки.