Потерянные страницы

      Элисия давно чувствует ответственность за норы, не зря её прозвали их Защитницей. Конечно, как могло быть иначе, совет едва ли бы смог доверить властвовать этой дурочке "искательнице приключений", последней представительнице своей ветви; и уж тем более не этот пришибленный на голову мальчишка в доспехах. Она – Архитектор, и она перестроит Армело, в этом нет сомнений!       Нужно столько всего успеть, а время утекает как сквозь пальцы песок – Его Величество всё безумствует и заходит в своих чёрных думах день ото дня, с каждым разом всё дальше и дальше. Горькое и изрядно смердящее варево из подковёрных интриг бурлит и дымиться, вызывает приступ рвоты прямо на чертежи. Собор уже почти закончен, осталось совсем немного...       Маленькие пальчики аккуратно держат карандаш, с помощью которого вносятся пометки на пергамент. Расчёты должны быть верными; все имеют шанс на неудачу и провал, но в её случае подобное непростительно и не может быть оправданно. Всё бы ничего, да только умастившееся на коленях маленькое существо и уснувшее на белой мохнатой кроличьей груди уткнулось своим холодным носом в шею, сопит и ёрзает, щекочет своими крысиными усами в попытке уловить собственный сон за пёстрый хвост.       Такое случалось не часто, в основном сон её гостьи был мерным подсасыванием – а сейчас она ерзала, копошилась и сопела, своей вознёй вызывая раздражение хозяйки дома. Впрочем, Элисия слишком гордая и не уступит этой маленькой заносе, не уступит и будет терпеть с гордо вздёрнутым подбородком и невозмутимой мордой, продолжая работать над чертежом. В конце концов, самая сложная работа уже позади, мощные стены возведены...       В какой-то момент, холодный нос извивающейся гостьи уткнулся в мохнатую щёку, дёрнулись усы в попытке понять, во что же этот самый нос уткнулся и под короткий писк большие, точно два сапфира глаза, наконец-то открылись. Повисла короткая пауза, нисколько не напряженная – крольчиха продолжала работу, не обращая внимания на неудобства, а крыса дожидалась хотя-бы какой-то реакции нынешней хозяйки поселения.       - Так всё же, почему? – Зоша не выдержала и спросила первой, почти в самое кроличье ухо.       - Что именно? – морда Элисии – камень, не тронутый эмоциями, полностью сосредоточенное на работе – только взгляд янтарных глаз на мгновение задержался на нахалке в красном капюшоне.       - Ты позволяешь мне жить, когда могла бы оборвать её – мою жизнь, бесчисленное множество раз? – маленькие, но с острыми коготками пальчики впиваются в мохнатое кроличье плечо, словно детёныш требует у мамки ещё молока.       Крольчиха долгое время молчит с тем же каменным выражением морды, но теперь задумчиво гладит большим пальцем подбородок; впрочем, нельзя понять и прочесть о чём же задумалась Архитектор – о словах убийцы или о правильном расположении восточного акведука?       Как и любой душегуб из трущоб Зоша имеет терпение и, уложив длинную вытянутую морду на плечо замирает в ожидании ответа, лишь иногда подёргивая усами у самого-самого уха, как колокольчик, как дёргающаяся ниточка паутинки, напоминание, что она говорит не сама с собой.       - Я слышала, королю... хм, королеве, нужен убийца для урегулирования пикантных и деликатных вопросов, - Элисия даёт ответ лишь закончив очередной расчёт, спустя продолжительное время. – Такой ответ тебя устроит?       Архитектор гордо выпячивает грудь даже когда работает с чертежами, она перестаёт держать осанку только тогда, когда засыпает на обитых бархатом подушках – уж Зоша это знает...       Зоша привыкла спать в канавах, в разрытых могилах, в канализации и на дороге; под дождём, ветром, снегом или даже в грязи у придорожного куста. На погостах часто дует неприятный ветер, на разбитом тракте собираются лужи от проливного дождя и смешиваются в муть с опавшими листьями. А грудь крольчихи мягкая и тёплая, сухая и от неё не несёт, чем только может нести от мест, в которых засыпала уставшая крыса. И всегда выпячена, так что умоститься на неё не составляет туда...       Молчание прерывается резким хрустом сломавшегося на сгибе карандаша. Но даже такая внезапность не может смутить или удивить крольчиху, либо она слишком хладнокровна и невозмутимо взирает на обломок инструмента в лапе некоторое время. А затем, отложив его, осторожно заключает маленькую тушку в объятья и убийца довольно щурится. Иногда нужны не только кровь на холодной стали, звон монет в кошеле или расположение короля перед другими претендентами. Иногда нужна та самая возможность обнять кого-то или просто выспаться в тёплой сухой постели.       - Ты же знаешь, меня устроит любой ответ.       В борьбе за трон нет места сентиментальности, доброте и честности, но нужно остаться собой, а не диким зверем, кровожадным хищником в попытке занять трон. По крайней мере, так кажется именно Элисии, и она постарается изо всех своих сил поддержать данный порядок даже в самой себе. Тепло разливается по телу, глаза слипаются.       - Тебе надо поспать, у тебя был тяжелый день, - крольчиха говорит тоном, не требующим возражений, и несёт лёгкую тушку убийцы на лапах.       А та и не против чтобы её носили на лапках; в конце концов, убийца помнит своё детство, где не было дорой и заботливой мамы, которая могла качать на руках и петь колыбельку, носить на ручках в беспокойные ночи. Были лишь боль, кровь и отчаянное желание не сдохнуть и не пойти на ужин оголодавшим сородичам.       Всё закончится как всегда, хотя странно замечать Зошу в подобии постоянства – крольчиха уложит гостью на расстеленную постель и та почти мгновенно засопит мерно и едва слышно, а стоит солнцу закатиться за горизонт, как комната будет пустовать – только заправленная кровать и распахнутое настежь окно. Она уйдёт на всю ночь, может даже на несколько дней или даже на всю неделю, но обязательно вернётся – мокрая, заляпанная кровью и потом, уставшая, но в очередной раз довольная, чтобы уснуть на мохнатой груди под мерное биение кроличьего сердца.       Впрочем, в этот раз на прикроватном столике остался маленький огрызок пергамента с надписью:

Не бойся теней.

      Это не в её духе крысы, но Элисия не боится – привыкла ничего не бояться. Потому что знает, что из каждой тени, из каждого неосвещённого участка, где нет света, на неё взирают два сапфира...