***
Орион открыл глаза и привычно зафиксировал серый безынтересный потолок. Для него сейчас всё было серым. Точнее краски-то присутствовали и всё было так, как раньше, просто воспринималось... никаким. Эмоции снова отошли на задний план, позволяя вздохнуть с облегчением. Прохладная муть безразличия ко всему вокруг позволяла спокойно существовать в реальности, успокаивая боль в искре. Рядом зафиксировалось движение. — Орион. Ты в порядке? Бывший лидер автоботов повернул голову и вздрогнул. Рядом сидел Шоквейв. Десептикон. Точно. В голове прояснилось и последние воспоминания встали на место. Значит, он потерял сознание. Интересно, почему? Впрочем, не важно. Внешний вид живого призрака больше не вызывал желания оторвать твари голову, однако всё равно было неприятно. Шлак! Ну, почему же он выбрал именно этот облик? Если в функциональности двух здоровых рук сомневаться не приходилось, то вот лицо... Шоквейв потянулся к его плечу и Орион отшатнулся, резко садясь на платформе. — Не прикасайся ко мне! В тихом голосе кипел гнев, но за ним скрывалось что-то ещё, пониманию не поддававшееся. — Я просто хочу помочь, — спокойно произнес десептикон, не убирая руку, но, впрочем, так и не касаясь его. — Ты упал... — Мне не нужна имитация заботы, со мной всё в порядке. Просто не трогай меня, — Орион раздражённо цедит слова, но вспыхивающая злость вновь и вновь затягивается серым безразличием. Словно огненные всполохи под пеплом. Они погаснут, дай только время и прекрати раздувать. Но нельзя. Надо продолжать дергать, тревожить, не давая сомкнуться, закрыться в броне, и тихо угаснуть. Против такого исхода восстают и старые планы, и новые эмоции — не любовь, но зарождающееся со-чувствие, тревога, жалость, печаль… резко вздыхая, Шоквейв пытается успокоить растревоженные чувствами мысли. — Посмотри на меня, Орион. Что не так? Я не собираюсь тебе вредить. Война закончилась. Пакс послушно поворачивается, но молчит. Линзы снова наливаются яркостью — злится. Не понятно на что, но злится так, что подавляется эмоциональный контур. — Орион... — Прекрати изображать того, кем ты не являешься. Шоквейв, которого я знаю, умер много орн назад. Ты, может, и обладаешь его памятью, а теперь и внешностью, но являешься кем угодно, но не им. Избавь меня от этого спектакля, десептикон. Он передёрнул плечами и резко встал, делая несколько быстрых шагов от платформы. Хватит разлеживаться. Работа поможет избавиться от мыслей — благо её много. И может быть, за ней он забудет, кто стоит рядом с ним… Но внезапно из-за спины послышалось настоящее рычание — и он удивленно повернулся, ведь ни Шоквейв-десептикон, ни тот, кого он помнил, не издавали таких звуков… А потом его схватили за локти и опрокинули на платформу. В сиянии синих линз Орион увидел настоящий гнев — нет, даже ярость, с какой на него никогда не смотрели ни сенатор, ни десептикон… и в ответ на этот взгляд в груди что-то жалобно задрожало. — Знаешь, я тоже могу разозлиться, Орион, — тихо прорычал Шоквейв. — Не трогай меня! Он дёрнулся, но десептикон быстро перехватил его руки и зафиксировал над головой. Сейчас он был сильнее и намного быстрее ослабленного автобота. — Не заставляй меня идти на крайние меры, Орион, — выдохнул он чуть тише, а затем вдруг несильно провёл пальцами по центру раскрытой ладони, заставляя вздрогнуть — маленькая старая тайна Ориона Пакса. Бывший носитель Матрицы почувствовал внутри зарождающуюся пугающую дрожь. — Ты умер... — прошептал он. — Уйди. Оставь меня в покое. — Ты тоже, — ответил учёный, прижавшись сверху. — Ты тоже умер, приняв Матрицу. — Тогда просто отпусти меня, и мы вместе уйдем в Колодец… — Нет, — Шоквейв налег сильнее, словно чувствуя судорожное, болезненное биение искры автобота. — Я сумел вернуться… пусть еще не до конца… и ты тоже вернешься. Не отпущу. Я не прежний — теперь я не буду ждать, предоставляя тебе время на бесконечные раздумья. Я помню — тебе очень просто было решиться на что-нибудь самоубийственное, но вот сделать шаг к счастью ты не находишь сил… Корпус под ним задрожал и в голубых линзах на миг промелькнуло тоскливое отчаянье. Он отчаянно боялся поверить. — Прекрати это... — Нет. Шоквейв осторожно прижался губами к углу искривлённого в муке рта. Он подозревал, что ему самому и вполовину не так больно, как автоботу, пытающемуся глушить искровый зов. — Ну, же! Неужели ты, действительно, так хочешь умереть? — Яростно прошептал Шоквейв, прикасаясь губами к подрагивающим антеннам. Его искра снова дрогнула, разворачивая и усиливая поля, натыкающиеся на отрицание, страх, старую ненависть, обиду, обреченность и желание уйти. Кануть в сияющую бездну, частица которой так долго жила в его груди… Орион всхлипывал, жмурился и пытался сжать кулаки, но чужие пальцы, поглаживающие ладони, каждый раз не давали этого сделать. Все внутри дрожало и скручивало, искра металась в ложементе, словно сумасшедшая. — Давай вернёмся… вернёмся вдвоём... — Не верю, — шепчет он. — Я устал. Ты снова уйдешь. — Если я уйду, то и вернусь. Просто путь назад был очень долгим. Чужие губы нашли его рот, а свободная рука опустилась на грудные стёкла. — Открывай. Голос у бывшего сенатора был тихий и мягкий. Он просил, как просят самых близких — и Орион не обязан этому подчиняться. Достаточно просто... не сопротивляться. Мелкая дрожь прошла по корпусу, оставляя после себя невыносимую, неприятную слабость и… Орион обмяк, выдыхая и устало роняя шлем на платформу. Грудная броня тихо щёлкнула, надламываясь, совершенно без участия разума, только в оптике стало подозрительно мутно. Это было невероятно странно — и словно в старых романтических повестях, слияние искр без интерфейса, ради спасения жизни — любовь, осознанная при угрозе потери, в единый миг и навсегда… Но он не знал, была ли она, эта любовь. Он не знал этого Шоквейва. Он не верил ему. Он подозревал, что открытие искры могло быть вызвано каким-то искусственным образом — жестокость экспериментов Шоквейва-десептикона была хорошо известна. Он открывал броню, наполовину надеясь, что тот сейчас скажет что-то вроде «опыт прошел успешно», или просто протянет руку и раздавит беззащитную камеру. Но этого не происходило… десептикон продолжал его целовать, не отрывая взгляда ни на мгновение. Треск его собственной брони прозвучал ярким громом, несмотря на шум вентиляции и скрип металла. — Спасибо, — тихо шепнул Шоквейв. И в следующее мгновение обнял его, сталкивая две сияющие звезды, словно не давая себе и шанса передумать. А потом пришла боль. Казалось, кто-то вылил в грудь расплав или едкую кислоту. Вентиляция судорожно кликнула, и он инстинктивно попытался оттолкнуть то, что причиняет эти муки, но Шоквейв снова перехватил его, не давая пошевелиться. Судорожный вздох напротив свидетельствовал, что и десептикону непросто, но тот держался. — Тише-тише... это пройдёт... надо только подождать. Слияние искр — связь напрямую, не искаженная передача эмоций, мыслей, предпосылок решений и выбора действий. Слияние искр — самый личный процесс, то, что должно происходить с самыми близкими партнерами, после ворнов жизни вместе, после абсолютной уверенности в доверии и любви… как это возможно между ними? Между врагами, и больше того — калеками… зачем Шоквейв делает это? Почему не хочет отпустить? Любовь? Орион в нее не верил — не от Шоквейва. Не от того, каким тот стал. «Зря, — отчетливо прозвучало в его разуме. — Ты делаешь себе только больнее. Прислушайся, пойми и прими». «Больно…» «Знаю. Это ведь… моя боль». Что? Оглушенный растерянностью, бывший Прайм замер в чужих руках. Соприкосновение искр путало его чувства — он испытывал чужой гнев, на себя и «не себя», из-за того, что не понимают, из-за того, что он не может сказать правильно. Он испытывал чужой страх — из-за того, что «этот» исчезнет, погаснет, и остаться одному? Снова одному, на всю вечность? Он испытывал то, что его сознание трактовало, как боль. Боль, словно кто-то вылил в грудь расплав — так в сознании Шоквейва преломилось ощущение любви, забытое и возвращенное. Разве это любовь? Орион помнил её совсем другой... Он помнил тепло и доверие, полное и безоговорочное. Заботу и сочувствие. Глупые, сентиментальные мелочи, романтично-легкомысленные... От той любви не могло быть больно. «Ты собрался мучить нас обоих?» «Правда, я это делаю? Это я пытаюсь погаснуть? Вспомни себя…» «Моя боль давно прошла…» «А моя возвратилась. Стоило ли мне восстанавливать себя, чтобы ты отрекся от меня и решил уйти в Колодец?» «Ты хочешь убедить меня, что стал прежним?» «Шлак, нет! Я не стал прежним, это невозможно — с чувствами или без, я пережил войну, я принимал решения, я делал то, о чем раньше не смог бы даже подумать! Я вернул себе возможность испытывать эмоции, и вспомнил то, что я чувствовал к тебе. Я любил тебя, но тогда между нами не стояло все, что я не буду перечислять, и ты не пытался убить себя от того, что реальность не соответствует твоим представлениям о ней!» «Я не пытаюсь!» «Тогда прекрати себя калечить!» — Сильные руки впились в плечи до боли и скрипа брони. — «Хватит, Орион. Жизнь не кончилась...» И наконец, он почувствовал чужую тревогу за себя. Ту, которой хотелось поддаться. Отступить и отпустить всё, что мешает. Просто позволить... «Выбирая между гордостью и жизнью, помни, что утраченную жизнь восстановить нельзя…» С неслышимым хрустом сломалась стена, окружавшая Искру, та, о которой он даже не подозревал. Боль освобождающая — точно выдернули из раны осколок чужого клинка, и становятся на место медленно смещающиеся детали… сметающий всё вихрь чужих и собственных соединенных чувств захлестнул с головой, унося сознание в водоворот воспоминаний, оставляя после себя медленно растекающееся в системах умиротворение. — Видишь? Ничего страшного. Все хорошо. Хорошо, да. И стоило ли лгать себе? Когда сейчас он наконец-то чувствует правду, самую глубокую, самую истинную, как свет Матрицы, как свет Искры… тот, кого он любил, кого по-прежнему любит, кто любит его и будет любить — сейчас и навсегда они вместе, и знакомый голос обещает всегда возвращаться, что бы ни случилось. И больше ничто не имеет значения.***
— Все-таки обжегся. Искрочтец сидит на столе и грызет кристаллы, а Шоквейв устало падает в кресло — броня на груди выцвела и немного оплавлена, но улыбка на лице сияет счастьем. — Спасибо, что поддержал. Без тебя бы я не решился. — Пожалуйста, — Голдвайсп соскакивает на пол, внимательно осматривает обновленного стратега. — Как новый опыт? — Здорово! Но странно — я все же чувствую… чувствовал иначе. В один момент он меня так взбесил, что я испугался… — Нормально. В смысле — нормальная реакция на раздражитель. Ты ж его не ударил? Значит, все в порядке. — Но контроль… мне кажется, что я не был таким! — Ерунда! Именно таким ты и был, просто раньше твой партнер тебя не бесил. Вы друг друга любите, и будете любить, а любовь в абсолютной гармонии… может и бывает, но очень редко. — Рад, если так… — Даже Тарн периодически спорит со своим кумиром. А вам расскандалиться будет вовсе глупо — вы полюбили друг друга не вдруг, вы сумели вернуть любовь, когда она практически погасла… самое опасное для вас теперь, это воображение — искушение представить на месте партнера идеализированный и преломленный памятью образ. Так что, если Пакс иногда будет тебя бесить — это хорошо, это полезно. Снимает радужные линзы. А твоей задачей сейчас станет показать ему, что любовь любовью, однако, ты не снимаешь с себя ответственность за свою фракцию и свое прошлое. Ты ведь не собираешься сказать: «это был не я»? — Нет, конечно… — Ну и хорошо, — Голдвайсп улыбнулся. — Ладно. Дело сделано, пациент спасен, желаю вам счастливой совместной жизни, успехов в работе и всего остального… а я побегу — Рэтчет еще просил заглянуть. До встречи! Шоквейв проводил взглядом яркую черно-золотую броню Искрочтеца, уходящего вниз по лестнице, и тихо задвинул дверную створку.