Она её ненавидит.
Сильно, так… Что аж дрожат коленки и глаза блестят неестественно сильно при дребезжащем свете треснутых ламп. Детство было тяжелым для Элы. Отец никогда её особо не жаловал. Говорил, что для такой известной фамилии как Босак, она была слишком слабой и непокорной. Маленькой девочке в легком бирюзовым платьице, было слишком тяжело от того объёма нагрузки, который пытались положить на её хрупкие плечи. Она просто не могла этого выдержать в силу своего небольшого возраста, но Яну было откровенно плевать на это. «Не можешь что – то перетерпеть – значит, не сможешь выжить. Все просто.» Он всегда любил Зофию больше чем её. Он делал из неё будущего лидера, который будет готов вести за собой отряды, в то время как Элу, буквально, предоставлял самой себе. Ему было все равно на её разодранные коленки, разбитый нос или же плохое самочувствие – в школе ей было сложно ужиться в мире со своими сверстниками. Сложный характер и постоянно язвительность в речи. Желание поставить себя выше других у неё никогда не ослабевало. Мальчики воспринимали её как своего противника и стремились от него избавиться всеми доступными методами. Иногда, даже самыми грязными и изощрёнными. Старшей это не нравилось. Старшая старалась её защищать от всего этого. От Яна, от сверстников и иногда, даже от самой себя. Защищала так, что бы это было заметно… Что бы она видела, кто заступается за маленькое и еще неразумное дитя……и все же, несмотря на это, она все так же продолжала её ненавидеть.
Дрожащие пальцы цепляются за высокий воротник и пытаются утянуть тонкую шнуровку сильнее. Она все еще пытается сопротивляться неминуемой смерти. Если бы у Элы были силы дотянуться до ножа, то её бы противница уже лежала рядом с ней, истекая кровью, от перерезанного горла… Зофия всегда была куда сильнее неё. Более сдержанная, более умная, более развитая, чем она. Для своих лет она была не просто миловидной – она была по-настоящему красивой. С фотомоделью, конечно, сравнивать её нет смысла, но для человека, который подставляет свою жизнь ради кого – то другого ни один чертов раз – она много кому могла понравиться. Даже несмотря на всю свою нелюбовь к старшей, это признавала даже младшая Босак. Эла никогда бы ей не призналась, что как только ей стукнуло двадцать, она начала заглядываться на неё не как на сестру, а как на девушку. Она, с каким – то странным удовольствием, рассматривала её пухлые губы, с извечными треснутыми уголками, маленькую тёмную родинку чуть выше этих самых губ и уж слишком пристально всматривалась в чуть мутноватые карие глаза. Ей нравилось подмечать такие маленькие изъяны во внешности Зофии. Тогда, ненависть, перемешивалась с какой – то щемящей нежностью, от которой перехватывало дыхание и становилось просто плохо. Она понимала, что все это неправильно и мерзко, но когда же Эле, будто бы случайно, удалось увидеть её без одежды… Стало не просто плохо – стало до отвратительного тошно. Старшая никогда не отличалась особой худобой, но зато она отличалась особо развитой мускулатурой. У неё были крепкие сильные мышцы, которые, до дрожи в коленках, хотелось потрогать руками. Почувствовать, как перекатываются под тонкой смуглой кожей напряженная плоть. Столь странное желание Элу не отпускало долго. Куда дольше, чем она предполагала и могла предположить. Оно исчезло из памяти лишь тогда, когда эти самые руки сомкнулись вокруг её горла и начали душить. Чертов Ян с его нестандартной любовью к жестокости! Он заставил её это сделать! Он свел их против друг друга на очередной тренировки! Тогда, она захлебываясь от нехватки кислорода, лежа на перемятом мате, стала мечтать о том, что бы эти руки не только её душили, но и сделали то, о чем она так долго мечтала в тихие безмолвные ночи. То, что заставляло её просыпаться на белых простынях, с испаренной на лбу и пульсирующим жаром между сомкнутых бедер. То, от чего совесть заходилась надрывным воплем о том, что её мысли ни хрена не правильные! Эла хотела прочувствовать всю ту жестокость от старшей на своей шкуре в полной мере. Младшая хотела почувствовать эту боль снова. Тогда, она потеряла сознание, так и не отрывая глаз от сожалеющего взгляда её извечной противницы. В воздухе воняет гарью и дымом. От этой смеси запахов щекочет нос и глотку. Под ними трещат доски, когда защитницу дергают и заставляют перевернуться на спину. Атакующая жестко связывает ей руки ремнём от собственного автомата. Она задыхается, когда её голову вжимают в грязный пол и уже даже не пытается вырваться. Чем сильнее Эла дергалась, тем сильнее кровоточила рана. Если хорошенько прислушаться к ощущениям, то можно без труда почувствовать, как под кожей ходят туда-сюда куски разорвавшейся пули. Пальцы старшей мягко проникают в распоротые края прострела, пытаясь их найти. Младшая Босак крупно вздрагивает и хрипло стонет, не сдержавшись. Эла кажется самой себе извращенкой.Ей плохо и ей это нравится. Ей больно и ей это нравится. Она умирает… И это тоже ей нравится. Так, когда – то, ей нравилось черничное варенье.
Зофия все слышит и Зофия не дура, что бы ни догадаться обо всем с первого раза. От боли так не стонут. Она может все прекрасно понять и без слов. Она молча заглядывает в её разбитое лицо и видит боль вперемешку с ненавистью, и лишь самой небольшой толикой такой забытой нежности. В теперь уже мутных глазах младшей отражается все то, что она скрывала все эти долгие годы.Она все так же продолжает её ненавидеть, но уже не так как раньше.
Эла стонет снова, когда холодные влажные ладони проскальзывают под ремень её тонких брюк и старшая опаляет её кровоточащие губы своим дыханием. Тёмные защитные очки сползают ниже, когда она безмолвно заглядывает в глаза защитницы, позволяя рассмотреть такие забытые темно-карие омуты. - Ян простит. Младшая сгибает ноги в коленях и тихо, но очень грязно ругается, когда чужие пальцы проскальзывают внутрь без всякой подготовки. Никакой ласки или чего – то похожего здесь не будет. Лишь банальное желание угодить чужой предсмертной воли… Даже если она не такая уж и предсмертная, а совсем уж наоборот. Главное слово тут – угодить. И Эла это понимая, но все же подается и позволяет себе немножечко забыться. Совсем на чуть-чуть. Настолько, что бы хоть на какое – то время заглушить уже осточертевшую ненависть в сторону оставшегося члена их и без того некрепкого семейства. …вот только члены семьи никогда не будут делать того, что они делают сейчас здесь. Никто из членов семьи не будет трахать другого пальцами, развалившись израненным на грязном, изрытом пулями, полу! Ей хорошо, даже несмотря на пробитый бок и слишком грубые точки. Зофия явно делает подобное впервые и не знает как нужно правильно, но Эле на это, откровенно говоря, плевать. Достаточно того, что она чувствует, как отдается эхом пульсирующие вспышки боли где – то в висках и с какой силой она сжимает сестринские пальцы глубоко внутри себя. Ей хватает всего каких – то пару минут повторяющегося темпа, что бы прийти к тому, к чему она так стремилась. Младшей, кажется, будто на старом паркете расцветают прекрасные алые розы, когда она дергается особенно сильно и замирает, боясь пошевелится. Удовольствие накрывает её быстро и точно, но и отпускает почти мгновенно. Лампочка над их головами взрывается сотнями тысяч блестящих осколков.Боли становится слишком много. Теперь ей уже ничего не хочется.
Кажется, она кричит. Нет – она лишь пытается кричать. Она снова начинает захлебываться воздухом, будто снова лежит на тренировочном мате под крепкой хваткой старшей. Вот только в этот раз, её никто не душит. Она задыхается сама, без чьей либо помощи. Зато, Эла прекрасно слышит как кричит Зофия. Сквозь навалившуюся усталость, до неё, будто сквозь толщу воды, доносятся её громкие возгласы. Ей кажется, что просьбы старшей – слишком смешные и глупые, что бы их слушать. Кажется, атакующая просит её держаться и не закрывать глаза. Просит, продержаться до прихода помощи. Но когда это Эла хоть кого – то слушала? Она лишь поворачивает вмиг потяжелевшую голову куда – то на бок и внимательно наблюдает, как увядают некогда красивые шипастые розы на разломанных досках паркета. Как ломаются хрупкие алые лепестки под её прищуренным взглядом. Почему – то, она сравнивает эти розы с самой Зофией и ей снова становится плохо. Так сильно, что когда она закрывает глаза, мир вокруг сжимается до точки, а после наступает темнота. Зофия, наконец, перестает кричать.Ненависть уходит вместе с погибающими розами.
***
- Состояние. - Тяжелое, но жить будет.
Ян простил.