Её мир был идеальным.
Моника думает так и улыбается, когда смотрит чуть раскосыми глазами на свои, повернутые к свету, бледные руки. В нескольких метрах от неё, под тенью голых стен разрушенного третьего этажа, все еще дергаются несколько расстрелянных тел умирающих террористов. Еще несколько минут и они, наконец, затихнут. Она, наконец – то, останется одна в этой полной и приятной тишине. Её заберут, с успешно выполненного задания, ровно пять минут спустя. Её мир – белый куб, обрамленный прекрасным серо-черным узором глянцевых линий по самым краям. Внутри него все идеально настолько, что, казалось, само время прекращало свой обычный ход и текло вдоль его обрамки медленно и неторопливо, более никуда не торопясь. Здесь любая мысль, объект или действие всегда было на своем привычном и исконно единственном месте. Протяни руку, и вот оно – лежит в пространстве именно там, где ты его и оставил. Осталось только взять его ладонью; сцепить тонкие пальцы на острых гранях и оно уже твоё. Делай с этим что пожелаешь и что хочешь… Её мир – был великолепным и идеально сочетался с реальностью. АйКью совмещала их вместе настолько хорошо и незаметно, что этого до сих пор никто не смог ни заменить, ни понять. Белое полотно вполне аккуратно и мягко опускалось на глаза, и настоящие, проступающие сквозь него теми же черно-серыми пятнами, что и узоры, были по-эстетически красивыми.Черное на белом. Белое с черным. Серый…
Идеальный! Eins und nur!*
Но в какой – то момент, она замечает внутри своего идеального мира небольшую, но очень уродливую жёлтую кляксу. Она появляется в её жизни вместе с новым оперативником в их команде и начинает жечь ей глаза с такой силой, что первое время, она едва ли от него не слепнет… Моника спускается по крутым ступенькам в их временное убежище и нос к носу сталкивается с точно такой же, только-только прибывшей тройкой. Девушка решает там не задерживаться – смысла не было. Не было того особого интереса, который присутствует у всех при виде новоприбывших и потому, оно торопилась, когда проходила мимо только что заглохшего вертолета. Она проходит весь ангар практически бегом, когда у самого выхода, все-таки решается и разворачивается, глядя прищуренным взглядом в сторону новеньких. Она смотрит… И не может более отвести глаза. Сердце Вайс пропускает несколько лишних ударов и с грохотом падает куда-то вниз. Короткие косички, торчащие из-под серой, подвернутой по краям, шапки; не выгнутые линзы в больших, даже каких – то глупых очках. Она смотрит на неё слишком самоуверенно и очень-очень нагло. Смотрит так, как смотрят только победители на нерадивых проигравших; как капитан, на какого-то зеленого новичка-пройдоху, который уже успел сделать что-то не так. Даже расстояние Монике не мешает, чтобы рассмотреть чужой взгляд светло-карих глаз в столь полной мере. Ей не нравится, что ТАК смотрят именно на НЕЁ! АйКью теряется и благополучно пропускает тот момент, когда оная как-то слишком неожиданно оказываются всего в нескольких метрах от неё. Теперь, от этого взгляда хочется сжаться в маленький, ели заметный комочек и забиться куда-нибудь в угол. Хочется сбежать, лишь бы это ехидство не жгло, будто коленным железом, тело. Тогда, она с трудом пересиливает себе. Кое-как контролируя, собственный дрожащий (почему же он дрожал?) голос, приветствует Нам в рядах их якобы «небольшой» семьи и вымученно улыбается, тонкими от природы, губами. Даже умудряется руку протянуть для крепкого рукопожатия, но… Ответа не приходит и это становится началом краха её идеального мира. На неё все так же смотрят слишком противно, только теперь, к этому раздражающему взгляду присоединяется легкая, но очень отвратительная усмешка… Усмешка настоящего идеалиста, которую охота растереть по коже плотно сжатым кулаком. Доккаиби уходит, так ничего и не ответив, а Моника, решает для себе, что больше не будет пытаться с ней контактировать. Лучше не пытаться лезть туда, где тебе не рады. Туда, откуда веет опасностью. НО что-то снова пошло не так и все вышло совсем наоборот. Проходит какое – то время и лучше не становится. С каждым прожитым днем, становится все хуже и хуже – пятен становится всё больше и больше. Они растекаются по белому таким отвратительным неоново-жёлтым, от которого нестерпимо режет глаза и противно замирает сердце. Они ломают привычный порядок на большие куски, затем все мельче и мельче, пока на месте привычных стен и балок не остается лишь истлевший желтоватый пепел. Такие полюбившиеся серо-чёрные линии исцветают настолько сильно, что перестают быть видимыми – узор медленно и верно исчезал, оставляя после себя лишь невидимое ничто. Монику от этого мутило, как от сильного головокружения. Она тянула собственные пальцы до тихого, едва слышного хруста в суставах; сцепляла руки в крепкий замок и крутила им по часовой стрелки, а затем против. Она всеми силами пыталась удержать разрушающиеся пространства собственной вечности в рамках своей привычной жизни. Терла виски до кровавых полос и много думала о том, как ей вернуть все на свои места… Доккаиби Монику бесила и первой это явно очень и очень нравилось. Она бросала какие – то колкости в сторону Вайс, когда у оной что-то было не так, лезла к ней, когда надо и не надо, да в целом строила из себя персону, которая только и умеет, что бесить других. Как – то раз, когда им пришлось выполнять очередную миссию совместно, и вместо того, что бы взломать аппаратуру противника, Грейс взломала её устройство для отслеживания. Как же её тогда ломало от гнева, когда вместо того, чтобы рассмотреть тонкое поле заложенных мин на экране, по ярко-синей электронной поверхности метался оскалившейся рогатый смайлик. Миссию тогда, они так и не закончили – все свои магазины АйКью спустила в след убегающей Нам. Но последняя капля терпения падает в небытие, когда они встречаются на ринге и Док, взмахивая широкой раскрытой ладонью, велит бою быть честным. Моника умела драться и никогда не боялась применить силу, если это было нужно. В этот же раз – это было по-настоящему необходимо. Она действует излишне жестоко и быстро. Удары идут нескончаемым градом по самым слабо защищённым местам, но к удивлению девушки, так и не доходят до своих целей. Доккаиби юлит; скачет из стороны в сторону, будто горная козочка и в целом строит из себя очень юркое и неуловимое существо. Моника сравнивает её с маленьким ужиком в светлой зеленой траве, когда её противница неожиданно переходит в быстрое, но короткое наступление и пропускает порядком трех ударов точно в свою голову. АйКью злится. На свою нерасторопность, на свою злость и на свою вмиг потяжелевшую голову. Она терпит пульсирующий комок боли глубоко внутри собственной черепушки и торопливо поднимает руки, что бы ненароком, не получить еще. Ей стоило бы сменить тактику – взять себя в руки и, наконец, подумать здраво, как бы было лучше вести бой и дальше… Замах, еще один. Блок из скрещенных пальцев рушится, оставляя Монику без единой, даже самой ненадёжной защиты. Нам более не отпускает её – теперь уже она гоняет немку из угла в угол и старается нанести как можно больше урона. И в отличие от Вайс, это ей без труда удается сделать. Она легко прокатывается по пружинистому светлому полу точно под её широко расставленными ногами, перехватывает всей пятерней её за щиколотку и дергает с такой силой, что АйКью не успевает даже толком сгруппироваться. Девушка больно ударяется лицом об края неубранного мата и давится собственным криком, когда её противница оказывается сверху и выворачивает ей руку. Секунду, две… Боль длится до тех пор, пока где – то внутри той самой вывернутой руки не начинает доноситься тихий треск ломающейся кости. Три, четыре – и по-мастерски сломанную руку Вайс отпускают из крепкого захвата, а сама виновница поднимается на ноги. Наблюдатели вокруг заходятся вполне приличными аплодисментами, довольные предоставленным шоу. Рекруты, что с них можно взять… Она ловит взглядом грубую, но вполне ехидную улыбку Грейс, ушедшую в самый дальний угол комнаты, и понимает – бесполезно. Её мир уже не вернуть. Слишком сильно подточена основа основ; слишком сильно обезображена белизна некрасивым жёлтым. Девушка захлебывается в этом противном цвете, когда кто – то из оперативников перехватывает её под спину и уносит в сторону медицинского крыла. Он пульсирует на внутренней стороне век, когда её укладывают на холодную поверхность хирургического стола и кажется… Да, точно – фиксируют руки и ноги плотными тёмно – бежевыми ремешками. Боль отрезвляет слишком хорошо. АйКью приходит в себя мгновенно. Она проиграла. Без единого точного попадания по противнику. Проиграла, как молодой рекрут более опытному солдату. Она даже не смогла ни разу повалить её на землю, и кажется, даже не смогла её вымотать. Сколько минут длился бой? Моника напрягается настолько, что крепежи на её запястьях начинают натужно скрипеть и неприятно бить по слуху. К тому времени, когда заторможенное проигрышем, сознание, наконец, находит нужный ответ, в лаборатории успевает появиться один из медиков. Стук стекла и пластмассовых склянок отдаются от стен отличным эхом – кто бы это ни был, он явно очень торопился что-то найти. Пять минут. Бой длился пять, чертовых, минут! За это время, её противница успела навредить ей похлеще, чем какой-нибудь террорист за несколько часов миссии! Как она, черт побери, смогла её победить?! Она жульничала! Боролась не по правилам!Жульничала, жульничала, жульничала! Нечестно!
- Нечестно! Она дралась нече-е-е-е… Финка печально качает головой и вдавливает поршень шприца сильнее. Голос девушки замолкает, так и не дойдя до пика своей возможности. АйКью теряется и выпадает из реальности на несколько долгих, наполненных томящим чувством безразличия, часов; посему не замечает, как к ней успевает заявится и взволнованный Док, и парочка каких-то солдат, а под начало ночи… И сама виновница сего торжества. Моника, накаченная мощной дозой успокоительного и обезболивающего, спит настолько крепко, что благополучно не чувствует, как небольшая ладонь Грейс мягко гладит её по плечу и как оная же тихонько беседует с русским доктором об произошедшем инциденте. Наутро, когда Вайс приходит в себя и более – менее удерживает себя всё в том же состоянии безразличия, в каком была ночью, Финка протягивает ей несколько пачек таблеток и говорит, что это должно помочь оккупировать последующие приступы. Она благодарит её и поднявшись, на едва ли гнувшихся ногах, уходит к себе в комнату… И не выходит оттуда более трех суток подряд. А на следующий день после столь долгого застоя, противница находит её забившуюся в маленьком помещении кладовки, со все еще перебинтованной поломанной рукой и с накинутой на плечи, явно не с её плеча, толстовкой. Нам застывает перед ней непроглядной темной фигурой, загораживая собой и без того слабый свет от покосившейся лампочки. Сейчас Вайс видела перед собой не очередного оперативника, который вот-вот должен отправиться на очередное смертельное задание, а самого настоящего демона. Рогатый хвостатый черт, в поблескивающих больших круглых очках, с фальшивыми диоптриями. Кажется, еще чуть-чуть и она кинется, будто одичалая; вцепится острыми клыками в шею и будет драть, пока пол не зальется приторно-алой кровью целиком. Моргнуть не успеешь – убьет, как пить дать! Своими же руками убьет, стоит только дернуться… Моника не смотрит ей в глаза, когда Грейс наклоняется ниже и пристально разглядывает её красное, от слез лицо. Она отворачивает голову, трёт рукавом серой толстовки дрожащие скулы – делает все, до чего только успевает додуматься, но отвлекает себя от этой надоевшей реальности и не смотрит Нам в глаза. Слишком опасно, слишком глубоко… И слишком заманчиво. Если посмотрит, считай, погибнет окончательно. Капкан захлопнется, и она уже не выберется. Это просто невыносимо! - Я так понимаю… Это началось не так давно, верно? - голос Доккаиби звучит вполне грозно для данной ситуации, но и в тоже время, как – то уж излишне тихо. Гармония между одним и другим поражает настолько, что первое время Моника будто отключается от происходящего и все-таки решается – смотрит в чужие глаза своим. На дне светло-карих глаз нет такой ожидаемой нотки издевательства, которую она ожидала увидеть. На чуть размытой обрамки зрачка есть только неизвестное ей волнение и ничем не сокрытый интерес. АйКью кивает быстро и сильно. В звенящей тишине даже слышно как хрустят напряженные позвонки от настолько резкого движения. Она могла бы спросить, о чем идет речь. Сделать вид или соврать, что совсем не понимает её… Но вот зачем? Её прекрасный мир порушен и взломан руками её собеседницы и сейчас, делать вид, что все прекрасно, просто бессмысленно и глупо. Если уж Нам так хочет – пусть разбивает её до конца. Моника мешать ей в этом больше не будет. Устала уже от всего. Просто устала. - Неделя, может две… - Две недели и три дня. Грейс вздыхает и кивает. Думает несколько долгих секунд… и садится рядом, безмолвно разглядывая едва видимые песчинки пыли в густом застоявшемся воздухе. - Мой интерес, иногда бывает слишком… Заносчивым. Неправильным, может, а в какой-то мере, небезопасным… - те угрожающие нотки, которые были до этого в её словах, плавно исчезают и Моника, будто для себя, отмечает, что теперь голос Нам кажется и не таким уж отвратительным. Можно даже сказать, приятным. – В отличие от многих моих друзей, я умею признавать свои ошибки, если таковы имеются. Действительно имеют. Если я и правда сделала что – то не то. Я не должна была с тобой играться. По крайней мере, так грубо и бестактно. Мне просто было интересно: сколько времени неустоявшаяся душевная организация сможет устоять под постоянным натиском давления извне. Тебе просто не повезло, что ты попалась мне на глаза тогда. Ты выглядела слишком уж… Ну, беззащитной, и я просто не смогла удержаться и не попытаться. Мне было настолько познавательно взаимодействовать с тобой, что я просто забыла о том, что это могло вылиться в несколько не очень приятных последствий – что, в общем-то, и произошло. АйКью… Моника… Вайс снова трет глаза и пытается опустить голову, но чужая рука, которая мягко опустилась на её плечо и потянула на себя, не даёт ей этого сделать. Немка утыкается носом в теплую тёмную ткань на груди её собеседницы и больше не желает шевелиться. Впервые, за столь долгое время, вдыхая едва уловимый запах морской соли, она чувствует себя по-настоящему спокойной… А слова, которые доносятся до её чуть притупленного слуха – усиливают это ощущение в несколько сотен раз. - Прости меня. Я больше так делать не буду. Моника мнётся, но все-таки решается. Осторожно прижимая сломанную руку к своей груди, обнимает здоровой рукой Доккаиби в ответ. Крепко и очень-очень тепло. Маленькое помещение пыльной кладовки остается пустовать в своём гордом одиночестве, потому что оттуда они уходят вместе. Жёлтые пятна становятся полосами, а чуть погодя – линиями. Они встают на место старой чёрной узорчатой сетки, на самых краях белого полотна и теперь кажутся уж не такими… Отвратительными? От них теперь не режет глаза, как это было изначально, да и сочетаются они, вроде как, с общей композиций, совсем неплохо. Моника пробует её новую реальность на вкус и чувствует, за место привычной пыльной горечи на языке, едва уловимый привкус какого-то цитруса… Лимона, если быть точнее. И ей это не кажется теперь таким ужасным. Ей это нравится. Даже сильнее, чем раньше.Жёлтое на белом. Белое с жёлтым. Солнечный…
Её мир снова стал идеальным.