Revenge of the Jedi

Горшок с цветком аляписто-синего цвета обычно отвлекал всех приходящих в Храм Джедаев. Но только не тех, кто с упоением занят друг другом, на пороге смерти наконец отбросив все запреты и сделав шаг навстречу тому, к кому тянет сердце. А часть души, ответственная за выполнение правил, в это время бесплодно скрипела зубами, не в силах вернуть джедаев к выполнению Кодекса. Прервав очередной последний поцелуй, магистр Винду, немного отстранившись, с нежностью взглянул на Луминару и с неохотой убрал руки с её талии. Лицо её, как и его, наверное, раскраснелось, а в глазах сверкали живые огоньки настоящей страсти. Наклонившись к его уху, Луминара быстро прошептала: — Встретимся в Силе и повторим это... И, в уже самый последний раз поцеловав в губы, быстро извернулась и, тихо посмеиваясь, умчалась куда-то вдаль. Мейс с улыбкой потёр лицо, до сих пор горящее от прикосновений мастера Ундули, и, также быстро развернувшись, направился в противоположную сторону. Там, перед Главными воротами Храма, столпилась сотня джедаев, среди которых были и умудрённые опытом магистры, и совсем молодые рыцари. Все мужчины-джедаи, оставшиеся в живых, которые смогли добраться до Корусанта, собрались в одном месте, чтобы отвлечь на себя внимание основных сил Великой Армии Республики и дать время эвакуироваться юнлингам и младшим джедаям, а женщинам попытаться провести атаку на Канцлера Палпатина. Никто не знал, что они будут делать, но все надеялись умереть, утащив с собой как можно больше бывших подчинённых. Влетев в самый центр группы магистров, Винду резко оборвал все разговоры и, подняв руку вверх, предложил то, о чём без конца думал, целуясь с Луминарой Ундули. — У меня идея.

***

По-военному чёткие прямоугольники клонов, что удивительно, возглавляемые только собственными братьями старшего звания, быстро приближались к уже ощетинившемуся сотнями врагов Республики Храму Джедаев. Чётко, словно нечто, ведущее их убивать бывших генералов, управляло не только их умами, но и телами, распределившись перед Главными воротами, бойцы приняли атакующую позицию Беш-Семь. А спустя мгновение ворота открылись. Не зажигая мечей, вытекло из них множество фигур в тёмных одеждах, и тут же, подчиняясь тем, что остались напротив ворот, разделившись на две части, они выстроились в один вытянутый ряд. На секунду по всей площади повисло тяжёлое молчание. Но прервалось оно так же неожиданно, как и появилось. Сбросив свои коричневые плащи, сотня, а их было именно столько, джедаев остались в лёгких рубашках и табардах. Широко расставив ноги, они одновременно подняли головы. И запели. — Ляг, отдохни, и послушай, что я скажу: Я терпел, но сегодня я ухожу. Я сказал: успокойся и рот закрой. Вот и всё, до свидания, чёрт с тобой. Каждый из джедаев, танцующих сейчас под прицелом нескольких тысяч бластеров, вспоминал свою такую вредную, такую самодовольную и такую любимую женщину. Кто-то вспоминал, как не признался перед боем, после которого она уже не вернулась. Кто-то с нежностью думал о той, что прошла всю войну, сохранив удивительно светлое отношение жизни. А магистр Кеноби, в чьей голове даже не промелькнуло мысли ни о Сатин, ни о Серази или Сири, внезапно нашёл в памяти образ льдисто-голубых глаз, сопутствовавших ему на протяжении всей войны. Холодные и наглые, они каждый раз бросали ему вызов не столько на поединок, сколько в лабиринт словесных перепалок, часто перераставших в откровенный флирт. Им было хорошо вместе. И плевать, что в эти моменты они сражались, пытаясь уничтожить друг друга. Он почему-то всегда знал, что она не доведёт меч до его шеи. А сам останавливался за несколько сантиметров до её. Может быть, не хотелось прекращать эти полушутливые-полусерьёзные схватки, от которых зависела судьба многих планет. А может, он просто боялся, панически боялся, что с ней может что-то случиться. Особенно, по его вине. Если выживет, он обязательно признается Асажж в любви. — Я на тебе, как на войне, А на войне, как на тебе. Но я устал, окончен бой, Беру портвейн, иду домой. А другой магистр — Кит Фисто — видел перед собой только стройную лазурно-голубую фигуру, которой и посвящал свой танец. Несколько лет назад он уже признался, в отличие от многих товарищей, ей в своих чувствах. И узнал о взаимности. Почти каждый день он любовался на неё, восхищаясь не только истинно джедайским контролем чувств, но и природной грацией, изяществом, с которым она отрабатывала приёмы четвёртой формы. В эти моменты как никогда хотелось безотрывно смотреть на неё, радуясь тому, что у наутоланов нет век, и он не пропустит ни одного движения. Только в те редчайшие дни, когда они оказывались вдвоём на малонаселённой или просто далёкой от Корусанта планете, она разрешала немного приблизиться, поцеловать. Целовать без остановки, цепляясь за её тело, как за единственное спасения от тяжестей войны. Не прекращая скользить по нежной коже, бездумно взывая к Силе, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось. Но всякий раз, когда наступает время возвращаться к своим прямым обязанностям, он точно знает: она не проявит ни капли лишнего внимания, которое может повредить кому-то из них. Если выживет, он добьётся у Эйлы права быть вместе навсегда. — Окончен бой, зачах огонь И не осталось ничего. А мы живем, а нам с тобою Повезло назло. Танец, плавные, абсолютно идентичные движения сотни мужчин, безостановочно повторяющих замедленные прыжки, ввели клонов в некое подобие транса, к которому постепенно прибавлялась тугая ноющая боль неподалёку от правого виска. Да, им было приказано убить предателей-джедаев, не обращая внимания, взрослый это или ребёнок, но указаний, что делать в таком странном случае, когда те, кто пытался захватить власть, изящно танцуют, постепенно раздеваясь. Теперь, вот, и рубашки сняли. А Глава Высшего Совета, отбрасывая от себя очередной предмет одежды, без конца радовался своей тёмно-коричневой коже, на которой не видно красноты, проступающей всякий раз, когда он вспоминал свои поцелуи несколько минут назад. Всего несколько минут прошло, а казалось, что танцуют они под направленными на них дулами бластеров целый час. Если не больше. Наверное, девушки уже добрались до Сената. Или нет? А с ними и та, от мысли о которой его сердце замирает, совершенно не обращая внимания на пируэты, без запинки отрабатываемые его телом. Сила поможет сделать всё верно, если довериться ей. Только неизвестно, как сложатся обстоятельства, и хватит ли им умений, одним — чтобы одержать победу над сотней тысяч опытных натренированных бойцов, другим — чтобы выжить на вражеской территории в схватке с ситхом. А она, как один из опытнейших бойцов, пойдёт первая и первая бросится в атаку. Если выживет, он сделает всё, чтобы не скрывать свои чувства к Луминаре. — Боль - это боль, как её ты не назови. Это страх, там где страх, места нет любви. Я сказал: успокойся и рот закрой. Вот и всё, до свидания, черт с тобой. Резкое движение рукой в сторону — и на каждом из сотни джедаев почти не осталось одежды. Единственное исключение составляли форменные разноцветные трусы, снять которые, не нарушая танца, было достаточно сложно. Второй мыслью, навязчиво выпрыгивающей из-за образов любимых женщин, являлась именно неопределённость — снимать или не снимать. Несмотря на достаточно профессиональный стриптиз, многие из танцующих являлись весьма стыдливыми личностями, и оголить ещё и самую интимную часть тела было как-то неприятно. Тем более, что вездесущие СМИ обязательно добудут кадры этого танца. А прославиться на всю Галактику как джедай-стриптизёр, о планетах, освобождённых которым, забыли все, не хотелось ни одному из сотни. Представив это как одно из движений, стоявший рядом Кит Фисто наклонился к другу детства, от которого в данный момент зависели все их будущие действия. От того исходили странные, резкие эмоции. Можно сказать, бушующие. — Совсем раздеваемся? Мейс ошарашенно покосился по сторонам и, безумно хихикнув, принял решение. — Гулять, так гулять!.. На мгновение сделав облик любимой почти осязаемым, каждый из джедаев посвятил ей и только ей своё снятое нижнее бельё. Ведь если это задержит бойцов-клонов здесь, если они опоздают на зов Канцлера, это поможет спастить их любимым. От нескольких секунд сейчас зависит то, успеют ли они уйти. — Я на тебе, как на войне, А на войне, как на тебе. Но я устал, окончен бой, Беру портвейн, иду домой. Постепенно боль неизвестного происхождения всё сильнее и сильнее пронизывает головы клонов, от чего в них проявлялись странные и противозаконные мысли. Почему они так легко поверили в то, что джедаи предали Республику? Зачем пошли в атаку на маленьких детей, ещё не успевших никак проявить себя? Почему же, в конце концов, ни один из них не воспротивился приказу 66 и каждый, без лишних размышлений, атаковал своих генералов? Чем больше сомнений появлялось у бойцов, тем ниже опускались их бластеры и винтовки, тем сильнее склонялись они от боли к земле. Пока с последним прыжком и последними словами джедаев они не упали без чувств, словно в один миг кто-то отключил их. — Окончен бой, зачах огонь И не осталось ничего. А мы живем, а нам с тобою Повезло назло. Наконец, закончив танец и попытавшись стыдливо прикрыть те места, откуда совсем недавно яростно сорвали последние крохи белья, джедаи с некоторым удивлением уставились на волну валящихся друг на друга, на землю и оружие бойцов. Будто бы песня, в которую джедаи вложили все свои силы, всю свою боль по потерянному счастью, как-то затронула чипы-ингибиторы в головах клонов. И уничтожила. Теперь джедаи могут не опасаться атаки хотя бы с этой стороны. И только солнце Корусанта всё также, не обращая внимания на творящееся под его медленно затухающим светом безобразие, постепенно скрывалось за горизонтом, оставляя площадь перед Храмом в полной и относительно пугающей темноте.