Корень из минус одного

Он постоянно появляется на публике, излучает только позитивную энергию, заряжая тем самым подрастающее поколение, которое, как и он, уже грезит мечтами о космосе. Но, пройдя в свой темный, душный номер отеля Ритц, серые глаза наполняются тоской. Сдавленный выдох вырывается из его груди, пальцы мнут морщину между бровей. Голова повисает на сутулых плечах. Монополизация рынка идет полным ходом с девяностых годов. А уж о коммерческой космонавтике в России можно забыть. Илье Маслину говорили это постоянно, даже сейчас. И это правда, в которую ему верить не хотелось. Он подходит к электрическому чайнику, нажимает черную кнопку и устало смотрит в окно. Ему надоело чувствовать себя главным героем антиутопии Замятина. В этой стране, для этих коррупционеров и казнокрадов, он всегда будет лишним √-1*. Чертовый Роскосмос, который однажды даже перепутал космодромы. Космодромы! Тупые, косорукие неудачники, которые вовсе не думают о прекрасном будущем. Они, словно стая гиен, пытаются отобрать последнюю копейку у стариков, которые их ещё и боготворят. Корень из минус одного. Эта мысль отскакивает от стенок черепной коробки Ильи, чтобы удариться ещё сильней. Синусоида плывёт перед глазами, когда он делает первый глоток горячей жидкости. Трехмерное пространство или компьютерная симуляция — как вам угодно, читатель, - не терпит Илью с момента, как он отказался впервые от распила бюджета. С тех пор ветви параболы в этом квадратном уравнении и в его жизни направлены только вниз. «А» теперь всегда меньше нуля. Не думайте, что он дурак, что он не хотел бы мигрировать, скрыться из этой дыры, в которой его рано или поздно, но убьют. Когда он случайно скажет что-то лишнее в интервью. Когда он намекнет едва заметно, что на его грандиозных проектах обворовывают налогоплательщиков. Конечно, эти намеки заметит сначала думающая интеллигенция, которая следит за жизнью Ильи, словно он муравей под лупой. Интеллигенция, как нахальный сорванец ожидает, когда система сожжет Илью солнечным лучом, но вместе с тем мечтает, чтоб сего не произошло. Потом с высших кругов эта информация опуститься в самые низы. И когда каждая собака будет гавкать на проезжающую депутатскую машину с мигалкой, Илью прибьют тяжелым камнем. Его не выпускают. И не выпустят. Во-первых, он кормушка для многих обрюзгших, мерзких депутатов. Во-вторых, всей мировой арене станет ясно, что в России снова не ценят думающих и с радостью переманят умы к себе. «Илья,— однажды сказала его подруга, склонившись над ухом нашего героя, чтоб слова её были слышны сквозь громкую музыку клуба,— тебе надо умереть,— Илья от удивления вскинул брови, переведя взгляд на её белоснежные волосы, которые от прожекторов сияли неоново-синим,— вот тогда они будут тебя ценить. Памятники ставить, рассказывать о тебе на классных часах в школе. Документальные фильмы на каждый юбилей будут снимать. Вон, какой фильм в честь двухсот лет Лермонтова сделали! Ах! И ведь до сих пор помнят его, Мишеля!». Сталин репрессировал генетиков, например. Пока на западе открывали ДНК, в Союзе генетиков вычисляли по наличию в квартире мушек дроздофила. А о Королеве рассказали общественности только после смерти. Ах, да! Он сидел со сломанной челюстью, с обаятельными сгнившими зубами и, насколько не изменяла Илье память, с цингой. Занимался тяжелым трудом. За науку или шалость, каждый имеет свое отношение к Королеву, его отправили на колым. А Циолковского считали сумасшедшим, как и Маслина сейчас. Этот великий человек был вынужден жить в дыре под названием Калуга, черт побери! Вспомните ещё, как Бродского осудили за тунеядство. Илья где-то на литературной лекции услышал, что если бы Иосиф не уехал, то не увидел бы в жизни Нобелевской премии, как своих ушей. А как Высоцкого пытались сделать оружием пропаганды? Да Илья может продолжать этот список до бесконечности! До бесконечности и обратно! И как Павлу Дурову позволили уехать? Вот как?! Даже если бы не позволили, Илья знает, что эта своевольная бестия хоть через Сибирь, но обогнет землю и придет пешком в излюбленный Дубай, где нет налогов и где есть все условия для его мирового мессенджера. Бежать — слишком легко для Ильи. Он иногда думал и так. Вырос наш герой в не богатой, скорее нищей семье на самой окраине необъятной России. Этот населённый пункт настолько неприметный, что и название упомнить сложно. Потом, будучи подростком, некоторое время он жил в так называемой «Колыбели космонавтики». Из названия верно лишь одно. Город настолько скучный, что усыпляет. У входа в один из парков города была раскинула белыми буквами по дешёвому, выкрашенному в синий цвет железу, цитата Циолковского: «Земля — это колыбель разума, но нельзя вечно жить в колыбели». И поняв, что в Калуге он уже достаточно проникся мыслями и учениями Циолковского, он поправил свой мокрый свитер, который пропитался каплями дождя, и побрел в сторону знакомого дома. Мысли крутились в его голове, он предвкушал новую жизнь. Но мысли эти были скорее похожи на черные дыры, которые, кружась в смертельно опасном танце по кругу, сливались в одно. Будем честны, чего ожидать подростку из стран СНГ, который бросил учебу и уехал от родителей ради мыслей о космосе? Зайдя в подъезд, он услыхал музыку и сразу понял, что вечеринка началась без него. Хотя увольте, это скорее попойки. В квартире, которая не обновлялась со времен правления совецких тиранов (именно так Илья называл те портреты на стене, которые следили за демоническими выходками его лучшего друга), витал запах апельсинового сока и водки. Гул усиливался, когда Илья неспешно ступал ногою в мокром носке по деревянному полу, оставляя за своей сутулой фигурой быстроисчезающие следы. — Виктор? — на коленях у друга уже сидела девушка, перебирая тонкими и изящными пальцами серые волосы юноши. — Ребят, — он вскинул голубые глаза на Илью, подняв стакан, обращая на себя тем самым внимание беснующихся, — это тот самый Маслин! Трезвенник, поэтому не наливайте. Задрот и ботаник! Если какая-то девочка, а может парень, сможет его соблазнить, то плачу наличными! Смех, скорее добродушный, чем злой, оглушил Илью со всех сторон. В ответ он натянуто улыбнулся и вяло помахал рукой, оборачиваясь. И тогда все вновь занялись своими делами. Кто-то играл в шашки, используя вместо фигур рюмки. Кто-то отгадывал фигуры, а некоторым уже не терпелось уединиться, например, в комнате Виктора. Однако пошляков ожидает разочарование: дверь закрыта на ключ, посему остается только воспользоваться туалетом. Впрочем, забудьте об этой пьяной толпе, как забудет Илья через пару минут. А пока он разговорился с Виктором, на аккуратном лице которого появились морщины от негодования, когда Маслин сообщил о скором уезде из Калуги. Они решили отложить разговор до ночи или завтрашнего дня. Все зависит от того, насколько Виктор будет пьян. Илья взял толстую и пыльную тетрадь с полки и направился в комнату родителей Виктора, которая сейчас была, очевидно, без хозяев. Он с удивлением заметил, что дверь открыта. Хорошо, ведь не придется отвлекать седовласого. Однако встретить целующуюся, слюнявую парочку тоже не хотелось. В комнате не было уже привычного запаха табака, от которого у Ильи всегда чесался нос. Приоткрыв дверь, он учуял аромат духов и мужского одеколона. Серым глазом осмотрел территорию: на окне сидела одинокая фигура. Тогда Илья прошел в комнату, закрыв дверь. Массивная деревянная махина оградила двоих от порочного мира, где сейчас пели скучные песни о любви. Знаете это чувство, когда остаетесь с кем-то в одной темной комнате? Довольно интимное чувство, словно вы сейчас будете обсуждать секреты вселенского масштаба, о которых людям за бортом не догадаться. Антуражу придавал так же звук бьющихся о железный подоконник дождевых капель. Илья застыл, словно безмолвно спрашивал разрешение на проникновение в чужую территорию, в чужие мысли. Но парень на окне не спешил даже обращать на него внимания. Его большие руки держали массивную книгу, а глаза были обращены к дождю за окном. Настолько приторно-слащаво запомнил Илья эту встречу, что каждый раз у него рвотные позывы от воспоминаний. — Меня зовут Илья, — он уселся на накрахмаленное покрывало, забравшись на кровать с ногами, — а Вас? Серые глаза встретились с голубыми, сурово щурясь. — Алексей. Ты со всеми на «вы»? Мы же ровесники, — фигура кашлянула в кулак, обращая свой взор снова на книгу. — Увы, но да. А что читаете? — Карл Маркс «Капитал», — он отвечал словно через силу, словно сильно устал для своего юного возраста. Если сидящий в этой комнате Илья был похож на Циолковского, ради которого он, собственно, и приехал в Калугу, то Алексей был Печориным, которому надо отправляться в Персию на погибель через пару часов. Который от всего устал. Которому всё надоело. — Почему сидите тут? — не унимался Илья. — Виктор попросил. Он сломал замок в ярости, когда узнал, что здесь кто-то занимается, — Алексей тяжко вздохнул, — ты понял. Илья открыл тетрадь и начал выводить цифры, размашистым и неаккуратным подчерком, который обычно бывает у математиков. Покупайте сразу огромную тетрадь, ибо восемнадцати листов вам хватит, наверное, на две задачи, если вы, конечно, истинный математик. — Я за братом слежу, он приехал ради какой-то девчонки, — сказал Алексей, громко захлопнув книгу, — устал читать. Маслин кивнул, долго и пристально сверлил взглядом стену, обдумывая, не напортачил ли он со знаком при переносе, и вновь уткнулся в тетрадь. Продолжалось это ровно до тех пор, пока коренастая и высокая фигура, слишком развитая и не по годам громоздкая, не упала на широкую кровать, вытянувшись во весь рост. Алексей мечтательно сцепил руки в замок, подпирая голову, прикрыл глаза. — Мы не местные. В детстве жил в Орле, может знаешь? Это рядом. А в Калуге много знакомых у родителей. И пока они у своих, мы у своих. Моего брата Олег зовут, кстати. — А зачем вам читать Маркса? — Илья понял, что незнакомец не даст покоя и решил податься. Он вылитый Печорин. Ради того, чтоб заполнить скуку, играет другими. — Стану адвокатом, когда вырасту, — отчеканил он, зевая. — Вы? Адвокатом? — Илья изогнул бровь, — да вы же мне разболтали всю свою жизнь только что. — И? — непонимающе нахмурился Алексей, ожидая ответа. — Помните мои слова: будете себя дальше так преподносить, ни одного дела вам не выиграть. К тому же, у дона Карлеоне, как говорил, если не ошибаюсь, Солоццо, больше знакомых судей, чем у чистильщиков обуви медяков. — К чему это ты? — Да к тому, Алексей, что всё куплено. Вам нужно стать либо легендой адвокатского дела, чтобы этих коррупционных пиявок заставить присосаться к телу конституции и международного права, либо стать лекарем, который будет считать лечение пиявками пережитком прошлого. И, наверное, бороться с этим мракобесием. — И что же выбрать? — Алексей засушился речами Маслина, приподнимая могучее тело на локтях. Его белокурый локон выбился из прически, ласково щекоча скулу. — Никто не запрещает выбрать вам сразу всё, — парень облизал засохшие губы, на которых была запекшаяся кровь: уж очень любит кусать свои тонкие губы, когда думает. Он поднял глаза на Алексея, который оказался ближе, чем предполагал Илья. За дверью раздались визги, включили группу «Земляне», песня «Рокот космодрома». Зрачки Маслина заискрились, он вскочил и направился к источнику веселья. — Моя любимая песня, — объяснил Илья, открывая дверь в мир порока, — Удачи вам Алексей!