Добро из зла

Янг проснулась от холода. Завозившись, она попыталась натянуть на себя одеяло, но пальцы лишь бессильно скользнули по гладкой ткани спального мешка. Все еще в полусне, девушка попятилась спиной вперед, подсознательно уверенная, что найдет там большое горячее тело, что согреет ее, огромные сильные руки, которые обнимут и защитят от любой непогоды... но нашла лишь пустоту. Она широко зевнула и, приподнявшись на локте, огляделась по сторонам. - Плюшевый?.. Ответом ей была тишина. Небольшая комнатка, вырубленная в скале, тонула в темноте и лишь узкая полоска серебристого лунного света из крохотного окошка под потолком рубила мрак пополам. Янг неожиданно поняла, что отвыкла оставаться одна. Все эти два месяца, что прошли со дня ее ранения, Браун всегда был рядом. Когда на второй день у нее началась лихорадка, еще до того, как они успели покинуть город, прячась в одном из мертвых районов, он не отходил от нее ни на миг. Он перевязывал ее раны, втирал какую-то мазь, мыл тело противно пахнущим антисептиком, делал уколы... однажды, в один из редких моментов ясного сознания, Янг увидела его на коленях, спиной к кровати, тихо молящимся о том, чтобы она жила: «Боги... мне плевать, злые вы или добрые, благие или порочные... просто, пожалуйста, пусть она живет». Когда на четвертый день температура спала, первое, что она увидела, был Плюшевый, уснувший стоя на коленях рядом с ее кроватью, положив голову на одеяло рядом с ее ногой и крепко держащим за руку. Янг не знала, как выглядела сама в тот момент, но железный, казавшийся раньше почти несгибаемым фавн вызывал жалость: спутанные, давно не мытые темно-русые волосы сально блестели в приглушенном свете ночника; исхудавшее бледное лицо с натянувшими кожу скулами, бледными щеками в густой черной щетине делали его похожим на ожившего мертвеца. Она сомневалась, что Браун вообще ел хоть что-то эти два дня. Или спал. Он всегда был рядом. А когда уходил – всегда говорил, куда и на сколько. Нахмурившись, она села и, старательно отводя взгляд от собственного тела, поправила задравшуюся во сне водолазку. Не в первый и не во второй раз она с горечью подумала о том, что теперь от любимых топиков придется отказаться навсегда, как и от вырезов, и шорт, и... да много от чего. Подтащив подушку поближе, она положила ее перед собой. Аккуратно поставив на нее раненное колено, Янг подхватила трость и быстро, но плавно, подняла себя на ноги, стараясь опираться только на правую ногу и трость – уже ставшая рутинной процедура, отработанная сотни раз, и столь же привычная боль в ноге, которую подушка могла лишь уменьшить, но не исключить. Порыв ветра выбил упор, на котором держалась задвижка, и крохотное окошко с лязгом закрылось тонким листом жести. Над головой тут же вспыхнул маленький огненный шарик, обеспечивая необходимый свет, осветивший небольшую пустую комнату – оставленный на зиму наблюдательный пункт ближайшего города. В теплое время года рядом со скалой располагался лагерь лесорубов и охотников, к северу – поля и поселки, которые эвакуировались в город после первого снега. Прикинув, где мог бы быть Плюшевый, Янг нахмурилась – кажется, она поспешила с подъемом. Чтобы выйти наружу, ей необходимо было одеться потеплее... и отныне она не была способна сделать это стоя. Тихо ругаясь себе под нос, она завязывала шнурки – не самое простое занятие в мире, если ты с трудом можешь согнуть ногу – и думала о том, как изменилась ее реакция на собственную ущербность за эти месяцы. Было время, когда она могла лишь беспомощно плакать, даже не пытаясь скрыть слабость от спутника, покорно позволяя ему ухаживать за собой, мыть и носить в туалет. После, немного придя в себя, она пыталась спрятать худшие проявления своего отчаяния – разумеется, безуспешно. И, наконец, было время ярости и гнева, когда она заново училась жить. Янг даже не пыталась считать, сколько всего она сожгла в бешенстве, в очередной раз упав или что-то уронив, застыв, пытаясь отдышаться, посреди лестницы или коридора... Все эти чувства, каждая из пройденных стадий, все еще были в ней: и сосущее, тянущее чувство беспомощности, и черное отчаяние, и кипящий гнев... но парили где-то в отдалении, приглушенные и раздавленные новой эмоцией. Янг не могла не задаваться вопросом, было ли это то состояние, в котором она останется до конца жизни. «Я и смирение?.. Серьезно?!» Она без труда нашла его – Плюшевый не стал уходить далеко. Стоило лишь выйти за дверь и оглядеться и Янг увидела огромную темную фигуру, прислонившуюся к скале в двух шагах справа от двери. Лунный свет выхватывал из темноты лишь половину лица, странно пустого и отрешенного, делая фавна похожим на статую, одну из тех мрачных, покрытых сколами и следами от когтей горгулий, что украшали стены Бикона с внешней стороны. Не говоря ни слова, Янг бросила рядом сложенный спальный мешок, в полной тишине оперлась на протянутую руку и села рядом (слева, обязательно слева!) на импровизированную подушку. На его коленях лежал обнаженный клинок, зловеще горящий багровым даже в тусклом свете разрушенной луны. - Что делаешь? – непринужденно спросила она. Прежде, чем ответить, Браун задумчиво провел кончиками пальцев по лезвию. - Разговариваю с мертвыми, - наконец сказал он. Янг уже не раз видела такую картину – Плюшевый, когда думал, что она не видит, имел обыкновение ставить его в ножнах напротив и сверлить мрачным взглядом. Иногда он брал его в руки, раскладывал ножны в ружье, возвращал все как было... а потом тянулся вновь. Девушка знала, что ей давно стоило бы поговорить со своим парнем о том, почему он таскает с собой оружие массового убийцы, которое сделало его калекой, но... пожалуй, сегодня она впервые чувствовала в себе достаточно сил для этого. Устроившись поудобнее, Янг положила голову ему на плечо. - Я тоже иногда так делаю, - призналась она и тут же нахмурилась. – Хотя чем дальше, тем реже. Раньше ей легко было разговаривать с Саммер. Каждый раз, когда Руби требовалась помощь или совет, Янг спрашивала себя, что сделала бы мама – и старалась соответствовать этим стандартам. Но со дня ее смерти прошло уже почти десять лет – с каждым годом Янг помнила ее чуть хуже, понимала чуть меньше... а со дня поступления в Бикон ее стали волновать такие вопросы, на которые оставшаяся в воспоминаниях восьмилетней девочки «супер-мама», которая пекла печеньки и сражалась с монстрами, не могла ответить. - О чем вы говорите? – спросила она, отбрасывая собственные воспоминания в сторону. Плюшевому нужна была ее помощь. - Как всегда, - вздохнул фавн. – О том, что было и о том, что будет. Об ошибках и путях. - И как успехи? - Так же дерьмово, как и в прошлый раз. И в позапрошлый. И в самый первый. Она потянулась к мечу, игнорируя то, как дернулись его руки, пытаясь остановить, будто она могла сломать сверхпрочное лезвие... или испачкаться об него. Учитывая, кем был предыдущий владелец, обе причины казались равновероятными. Тем не менее, фавн не стал ее останавливать, когда она взялась за рукоять и переместила клинок себе на колени – лишь напрягся и впился в оружие цепким внимательным взглядом, будто доверил что-то очень-очень дорогое. - Мне кажется, ты преувеличиваешь, Плюшевый, - сказала она. – Война не началась, Айронвуд следует договору и даже Белый Клык не пытается повторить то, что сделал в Вейл. - Это только кажется, что все хорошо, Фонарик, - покачал головой Браун. – Не позволяй себя обмануть – люди и фавны уже стоят на поле боя и ждут только первого выстрела. Атлас обнаружил, что его кибер-армия далеко не так надежна, как они думали раньше – и они не могут знать, что повторить этот взлом мы не в состоянии. Они не начнут действовать, пока не будут уверены, что заткнули все дыры. Именно тогда, не сейчас, мы узнаем, насколько солдатик ценит свое слово. Белый Клык же... Вздохнув, он положил руку ей на бедро и рассеяно погладил, не отрывая взгляда от алого лезвия. Янг знала медведя достаточно хорошо, чтобы понимать, что это был не жест ласки, а скорее просьба о помощи: точно также она опиралась на его руку минуту назад, когда садилась. - Никто не был готов к такому, - тихо сказал он. – Поэтому... поэтому каждый в ту ночь поступил так, как считал правильным. В ту ночь Гримм пришли во все города, подключенные к сети SST, пусть даже и не в таких количествах, как в Вейл... и Лайон Бронз, лидер Белого Клыка в Атласе, не стал нарушать законы о Гримм – все фавны сражались на улицах против монстров, не людей. Об этом писали в газетах – ты не знаешь, потому что... была занята другим. «Рыдала в подушку, ты хотел сказать, - без труда додумала Янг то, о чем не сказал Браун. - В то время, когда ты переживал о своем народе, все, что могла сделать я – быть еще одним камнем на шее». - Так это же хорошо, - мягко сказала она, взяв фавна за руку. Впрочем, заглянув ему в лицо, она не увидела там надежды, лишь все ту же мрачную обреченность. - Было бы хорошо... если бы он не погиб в ту ночь. Я не знаю деталей, об этом точно не станут писать в газетах. Но Белый Клык Атласа остался без лидера... Я знаю следующего в очереди и Блан... намного жестче, чем был Бронз. И никто не смог бы обвинить Лайона в излишней мягкости, уж поверь. - Но мы идем в Мистраль, а не в Атлас, - заметила Янг. - Потому что у меня есть не одно, не два, а ЧЕТЫРЕ Королевства, где в любой момент все может пойти не так. Пока я пытаюсь заткнуть дыру в плотине в одном месте, прорвет в другом: не в Атласе, так в Мистрале, не в Мистрале, так в Вейл. И если я не могу латать каждую дыру, - он медленно ухмыльнулся, обнажая в оскале крупные зубы, зловеще блеснувшие в лунном свете. – То мне стоит перекрыть реку. И река здесь – это Ивори Хак. Янг взвесила в ладони клинок – длинное, чуть изогнутое лезвие оттягивало руку приятной, уверенной тяжестью. Она не была экспертом в холодном оружии, но и того, что знала, хватило, чтобы понять – непривычной формы меч, любимый на севере Мистраля, был произведением искусства. - Торус провернул все это без одобрения Хака, - напомнила она. - Да, - вздохнул Плюшевый. Приобняв девушку за плечо, он прижал ее к себе, закрывая от ветра. – Отделения Белого Клыка очень автономны. Но я не могу быть в четырех местах сразу – приходится выбирать. Мы позаботимся о Белом Клыке, Блейк – о Менаджери и своем отце, Принцесса и генерал – об Атласе... Он коротко и без капли веселья хохотнул. - До сих пор поверить не могу, что я собираюсь спасти этот гребанный мир с помощью трех несовершеннолетних девчонок, одна из которых – Шни. Прах, из всех людей на планете, почему это должна быть именно ШНИ?! - Эй, не смей недооценивать девочек! Мы крутые! И Вайс добрая. - Да, - легко согласился Браун, прижимая ее к себе чуть сильнее. – Вы крутые. - И Вайс добрая? – строго переспросила Янг. Она была старшей сестрой и знала, когда пытаются уйти от ответа. Плюшевый долго молчал. Янг, положив меч обратно на колени, потянулась к его ноге, но фавн ответил раньше, чем она успела ущипнуть его. С явным усилием, тоном, которым признаются в самых постыдных грехах, тихим, еле слышным шепотом, что едва не потонул в завываниях ветра, он сказал: - Да. Вайс добрая... Какое-то время они просто молчали. Озябнув, Янг вложила клинок в ножны, аккуратно отложила в сторону и перебралась к нему не колени, свернувшись, насколько позволяло больное колено, в клубочек. Развернув спальный мешок, Браун заботливо укрыл ее, тщательно подоткнув края. Уютно устроившись на широкой груди, она слушала, как размеренно и мощно бьется его сердце. Жар огромного тела медленно прогонял липкие руки мороза, забравшиеся под шубу, свитер и водолазку. Здесь и сейчас, в нежном серебристом свете разрушенной луны, так легко было поверить, что существуют лишь двое – она сама и парень, которого она любила. Янг позволила себе поддаться этому чувству: крепко обнявшим рукам, обещавших покой и безопасность, и мерному дыханию могучих легких, поднимающих и опускающих грудь. Так легко было представить, что она плывет на пароме домой, к папе и сестре: вдох – паром поднимается на волну, выдох – проваливается вниз. Вдох и выдох, вверх и вниз – и утром, когда откроет глаза, на причале она увидит тех, по кому безумно скучала все эти бесконечные два месяца. Неожиданно даже для самой себя, она тихо призналась: - Я боюсь, Плюшевый. Она сомневалась, что смогла бы с такой же легкостью сказать это кому-то другому. Признаться в этом Руби, любимой младшей сестренке, о которой заботилась и защищала всю свою жизнь? Папе, на которого отвыкла полагаться и надеяться еще в восемь лет?.. Нет, ни единого шанса, до тех пор, пока у нее есть какой-то другой выбор. Но вот Плюшевому... перед ним притворяться сильной было просто глупо. Он видел Янг Сяо Лонг в худшие дни ее жизни, разбитой и сдавшейся, был рядом в те дни, когда единственное, на что она была способна – плакать и жалеть себя. Он провел ее через каждый этап, не обращая внимания на истерики и слезы, протягивал руку каждый раз, когда она в этом нуждалась и с бездной терпения ждал, когда ей нужно было время. Сейчас он был единственным человеком во всем мире, который знал ту Янг Сяо Лонг, которая ходила с тростью и тратила пять минут на то, чтобы завязать шнурки. Которая потерпела поражение там, где нужна была лишь победа, проиграла там, где обещала победить. Он знал Янг целой и здоровой, знал искалеченной и сломанной – и любил каждую из них. - Я боюсь ее, - прошептала она, похоронив лицо в изгибе его шеи. – Я проиграла ей, когда не была калекой и не имею ни малейшего понятия, как смогу победить сейчас. Когда мы встретимся в следующий раз... если я не придумаю что-то, не найду какой-то волшебный способ – мне очень повезет, если она просто убьет меня, а не сделает тоже самое, что сотворила с Эмбер. Пару секунд она, замерев в беспокойном ожидании, слышала только его дыхание. Глупо было бояться его разочарования – после всего, через что они прошли, но... она боялась. - Знаешь, меня учили, что смерть – лучший друг воина, - наконец сказал он. – И когда я беру в руки оружие, то выбираю смерть, будет ли она от клыков и когтей Гримм, от меча или пули. Что смерть не приходит внезапно, не подкрадывается втихаря – она навсегда встала за моим левым плечом в момент, когда я родился. Что смерть – это вызов, который получает каждый из нас, будь он пекарем или Охотником, преступником или правителем, а жизнь – это просто поле боя, арена, на которую выпихнули каждого из нас, не спросив согласия. - Походит на тупую заумную философию. - Возможно. Я лишь рассказываю, чему учили меня. Это сработало – когда я шел сражаться с Адамом, в первый раз и во второй, последнее, о чем я волновался, так это о собственной смерти,- он невесело хмыкнул. – С другой стороны, это просто значит, что ты начинаешь бояться других вещей. Отстранившись, она заглянула ему в лицо. - И чего боишься ты, Плюшевый? Его взгляд мгновенно вильнул в сторону, а лицо закаменело в бесчувственной маске, так похожей на стальное забрало Белого Клыка. Проследив за его взглядом, Янг поняла, что он смотрит на меч Адама. - Ты никогда не станешь, как он. - Я никогда не думал, что Адам станет, как он. Улыбнувшись, она положила ладони ему на щеки и силой развернула к себе, заставив посмотреть в глаза: - Ты никогда не станешь, как Адам, - повторила она. – До тех пор, пока у тебя есть я, этого не случится, обещаю. - У Адама была Блейк. И она не смогла его удержать. Она покачала головой, не переставая улыбаться: - Я не Блейк. Если ты сделаешь что-то неправильное, я тебе об этом скажу. Если ты не сможешь убедить меня в необходимости этого, - она подмигнула. – Я надеру тебе задницу. Мгновение он просто смотрел ей в глаза, будто пытался отыскать там какое-то сомнение, хотя бы капельку неуверенности в своих словах, а после напряженное лицо расслабилось, а губы растянулись в слабой, непривычно хрупкой улыбке. Притянув к себе, он осторожно поцеловал ее в лоб. - Ты не понимаешь, Янг. Я вижу путь, по которому он прошел, мысли, которые он думал, чувства, которые подтолкнули его. Злоба, которая жила в нем, живет и во мне. - Если я не понимаю – объясни. Тогда тех, кто понимает, станет двое – и это всегда лучше, чем один. Прежде, чем ответить, он рассеяно поправил обернутый вокруг нее спальный мешок, сбившийся из-за резкого движения. - Как ты думаешь, мог ли Адам стать Охотником? – наконец спросил он. - Что? – растерялась она. – Террорист с кровью на руках? - Ты предлагала мне это, - Браун пожал плечами. – И я вполне подхожу под это описание. Сильным, по-настоящему сильным бойцам могут простить прошлое, на определенных условиях, под наблюдением и с урезанными правами, но могут. Адам был силен – только три или четыре человека в Вейл были сильнее него. Янг не нашлась, что на это ответить. Мгновение она озадаченно молчала, не понимая, куда он клонит, а после кивнула: - Ну хорошо, предположим, возможность была. К чему ты ведешь? - Охотники – очень опасная, но вместе с тем предельно простая и однозначная профессия. Ваши враги – Гримм. Обычный, среднестатистический Охотник очень редко сражается с людьми. Там никого не волнует, фавн ты или человек, дискриминация если и есть, то куда меньше, чем в любом другом месте. Это жизнь в уважении и, что куда более важно, это честная жизнь: за вами не охотятся власти, не устраивают облавы, загоняя как дикого зверя. Охотникам нет нужды прятаться. И при всем при этом – Адам выбрал Белый Клык, путь насилия и крови, где не заслужишь уважения и чести, а от принимаемых решений временами хочется нажраться до потери сознания. - Потому что жизнь Охотника не поможет фавнам, - догадалась Янг. - Да. Охотники-фавны были всегда. Были герои, были знаменитые бойцы – это не меняет ничего. Охотники не лезут в политику – это закон, соблюдаемый куда строже многих других. Ничего не изменится от того, что фавн спасет одного человека, сотню или тысячу, до тех пор, пока у нас не будет рычага воздействия на тех, кому выгодно текущее положение дел. Он замолчал на секунду. Янг закусила губу, наконец догадавшись, что он хочет сказать. - Я сделал тот же выбор. - Ты не он, - упрямо прошептала она. - На руках Адама много крови, - продолжил Браун, словно не слыша возражений. – Иногда это была самооборона, иногда – случайность, порой – результат тяжелого решения, вызванного необходимостью, ошибки, когда гибнут непричастные или справедливого возмездия. Каждая из этих смертей была лишь еще одним шагом на пути к Падению Бикона. - И ты делал все это. - Каждый из пунктов. Браун смотрел ей прямо в глаза и в этом застывшем каменном выражении лица, каким-то образом, сама не понимания как, она видела неуверенность; в тяжелом взгляде карих глаз, на самой глубине черных зрачков, различала страх. Вряд ли она смогла бы увидеть это пару месяцев назад, но сейчас... сейчас не было ничего очевидней. - Но и это не главное. Главное, что привело Адама к Падению Бикона – это отчаяние. Когда все его усилия, злые или добрые, законные или нет, не приносили плодов. Когда каждая принесенная жертва делала лишь хуже. Десять лет назад, когда он только присоединился к Белому Клыку и у власти еще был Гира, было лучше, чем пять спустя. Пять лет назад было лучше, чем в прошлом году. Чтобы мы не делали, как бы не кричали, как бы сильно не били... Становится. Только. Хуже. На этом пути он потерял всех, Янг – наставников, которые приняли мальчишку с улицы в курьеры и дали дом. Друзей, с которыми начинал этот путь. Девушку, которую любил. Ученика, которого вырастил и научил всему, что знал сам. И в тот момент, когда у него не осталось ничего... - У тебя есть я, - перебила Янг. – У тебя всегда буду я, Плюшевый. - И когда Адам, после ухода Блейк, спросил меня, останусь ли я с ним, я ответил «всегда», - горько улыбнулся он. – Я иду по тому же пути, Янг, потому что он вырастил меня, он учил меня, вкладывая себя в мою память, как... Его глаза вновь инстинктивно дернулись к оружию Адама, но Янг силой удержала голову на месте. - Как до поры клинок ложится в ножны, - закончил он. – Я это он пять лет назад. - Хрень! – вскрикнула она, даже не сразу сообразив, почему эти слова привели ее в такое бешенство. – Мы не наши родители! Она вскочила на ноги, в очередной раз забыв о своей инвалидности. Ногу тут же прострелило болью, она тихо вскрикнула, заваливаясь на бок, уже заранее готовясь к удару о холодный камень... разумеется, он не дал ей упасть: аккуратно подхватил и держал на весу, пока она вновь не обрела равновесие. - Родители? – только и сказал он. Она молчала, смущенная своей глупой вспышкой и очередной демонстрацией собственной беспомощности. - Ты ведь знаешь, что у меня и Руби разные матери? – наконец спросила она, глядя в сторону. - Было нетрудно догадаться, учитывая, что у вас разные фамилии и внешность. - Моя бросила нас с папой сразу после моего рождения. Даже само воспоминание об этом заставило слабо светиться волосы, а Эмбер внутри нее обеспокоенно завозилась – Янг пришлось приложить усилия, чтобы не дать вспыхнуть пламени. - И я знаю, что похожа на нее – внешне и во многом по характеру. Мне об этом говорили и дядя, и отец, но еще чаще – молчали, хотя я видела по глазам, что они сравнивают меня с ней. Смешно и глупо, но признаться в этом было сложнее, чем в трусости. Волосы вспыхнули ярче, сменив цвет с желтого на молочно-белый, когда она заставила себя посмотреть ему в глаза. Отражение в черных зрачках ответило ей взглядом, багровым от гнева. - Но это не значит, что я сделаю так же. На самом деле это значит прямо обратное – я никогда не поступлю так же со своим ребенком. Не существует ни одного варианта, ни одного сценария, в котором я стану такой же, как она. С тобой все точно так же: как бы вы ни были похожи, ты – другой. Его ответом было совсем не то, что она ожидала: - А из тебя выйдет отличная мать, - в этот раз по-настоящему улыбнулся он. – Мне это нравится. - Ты только что намекнул мне на детей? – удивленно моргнула она, чувствуя, как мгновенно пропадает белое сияние, глаза возвращаются к своему обычному цвету, а Эмбер удивленно отступает в глубину ее сущности. Широко ухмыльнувшись, он схватил ее за воротник и притянул к себе. Янг послушно расслабилась в его руках, тихо застонала в губы, отвечая на поцелуй, запустила руку в волосы... - Нет, - тяжело дыша, ответил ей Браун пару минут спустя. – Вот ТЕПЕРЬ я намекнул. - Как интересно, - промурлыкала она, проводя ладонью по его щеке, опускаясь на грудь, медленно спускаясь ниже. Чувствуя, как улыбка становится шире, она склонилась ближе и выдохнула ему в ухо. – И когда ты собираешься прекратить говорить и начать ДЕЛАТЬ? Вместо ответа он рывком поднялся, без труда удерживая ее на весу одной рукой и решительно шагнул к двери. Янг прикусила ему мочку уха и тихо засмеялась, услышав его нетерпеливое рычание. Перед тем, как дверь закрылась, она успела бросить взгляд назад – туда, где оставила меч, но ничего не увидела. Браун забрал его с собой.