По следам предательства

      Скрытую от посторонних глаз долину освещало яркое солнце, занявшее почётное место на небесном пьедестале. Погода на улице была почти что идеальная — тёплые лучи светила приятно ласкали кожу, а прохладное, но лёгкое дыхание ветра не позволяло воздуху душить пересохшее от жажды горло. Пожалуй, это самое прекрасное время для ничегонеделания, чем, собственно, и занимался юный ассасин, лежа в высоких густых зарослях, пряча руки под головой и с умиротворённой улыбкой на лице пожёвывая тимофеевку. Он точно не знал, сколько времени пробыл в счастливом забвении под умиротворяющим пением лесных птиц. Судя по движению солнца, отдыхал он около часа, не меньше, и мог бы проспать ещё столько же, но янтарным глазам пришлось раскрыться, когда слух уловил тембр знакомого голоса, и юноша повернул голову, чтобы получше рассмотреть кричащего. Через расплывчатые силуэты травы он разглядел старого друга, твёрдым шагом приближающегося к месту его отдыха. — Шэй, ну это так не делается. — начал с претензии Лайам, замер над другом, загородив своим телом солнце, и поставил руки на талию. — Ты же обещал помочь Хоуп в лесу. — Я обещал? — ирландец округлил брови, прокручивая в голове все недавно пережитые события и не припоминая среди них ни одного подобного слова. — Когда? — Утром. — то ли так влиял свет, то ли Шэй просто смотрел на него прищуренным взглядом, но лицо Лайма казалось расплывчатым, будто его нарисовали неаккуратными пятнами при помощи акварели. — Так ты идёшь? — Да, да… Иду. — немного замешкавшись, ответил ирландец и быстро встал на ноги, которые тут же понесли его к нужному месту. Откуда им известно? Быть может, шестое чувство…       Кормак пробирался по неведанным дорожкам и рассыпанным по всему пути камням к чаще леса, где его ждала та, чьё имя в мгновение ока разжигало в груди порхающее трепетанье. И как только он мог забыть, что пообещал помочь ей? Это просто неслыханная наглость, так относиться к предмету воздыхания, который и так не особо жалует юнца, и любая оплошность только увеличивала пропасть между ними. Впрочем, наставница никогда не упускала возможности лишний раз поиграться с ним, уколоть, раззадорить в нём мальчишеские, почти невинные чувства, которые бурным потоком выливались в окружающий мир и показывали всем молодого человека, готового на двенадцать подвигов Геракла, лишь бы получить хоть одну одобрительную улыбку. Да к чёрту улыбку! Пусть даже злиться на него за юношескую неряшливость и неопытность, только бы не забывала! Сумасшествие? Вполне возможно.       Достигнув нужной местности и замедлив ход, Шэй всё время оглядывался по сторонам в поисках Хоуп, и внезапно споткнулся обо что-то тяжёлое. Чертыхнувшись про себя, ирландец осторожно поднялся, обернулся, чтобы посмотреть на виновника падения, и в тот же миг отпрыгнул назад, уперевшись спиной в ствол дерева. На земле лежал свежий труп с широко раскрытыми глазами, в одежде светло-орехового цвета, на рукавах которой ясно виднелась символика ассасинов. Шея залита кровью — наверняка кто-то напал из-за спины и вонзил в несчастного нож или нечто подобное. Но кто это был? И как вообще проник на территорию братства? Самым пугающим во всей этой ситуации было не отсутствие ответа на желанные вопросы, а леденящее ощущение чьего-то присутствия. Убийца не мог уйти далеко, и Кормак совсем не удивится, если откуда-нибудь сверху на него свалится тамплиерский шпион. — Шэй! — его окликнул женский голос, на который ирландец сразу же обернулся, как будто юнцу приказали это сделать. К нему навстречу изящным шагом шла Хоуп. — Я вижу, ты уже понял, зачем я тебя позвала. — она кинула быстрый взгляд в сторону трупа. — Это уже второй. — Второй? — Шэй ещё раз посмотрел на бездыханное тело, как бы это могло бы ответить на вопрос, кого убили первым. — Да. И не делай таких испуганных глаза! — нахмурилась она, и Шэй тут же потупил взгляд, будто бы наставница застукала его на месте преступления, а именно за тисканьем чужой грудастой девушки. — Чем быстрее найдём убийцу, тем скорее с ним покончим. Проверь западную часть леса.       Шэй быстро закивал головой и, дождавшись, пока женщина, при виде которой у него тут же останавливалось сердце, скроется за кроной цветущих деревьев, ленивым шагом пошёл туда, куда его отправили. Он бы с удовольствием предался мечтам о кареглазом ангеле, запертом в человеческой оболочке, если бы по дороге его не преследовал стальной и таинственный взгляд, тёмной мантией тянущийся за ним вслед, и как бы тщательно ирландец не пытался отыскать следы нарушителя, ничего подозрительного ему не попадалось ни на деревьях, ни в кустах — вообще нигде. Расклад событий настораживал его ещё больше, и нервы потихоньку начинали бесноваться. Ирландец затормозил, снова повертел головой и внезапно остолбенел, когда почувствовал на носу что-то холодное. Сфокусировав взгляд на его кончике, он увидел маленькую белую крапинку. — Снег?… — задрав подбородок кверху, ассасин увидел сереющее небо, с чьего покрывала на землю летели белые хлопья. По коже, словно нож, скользнул холодный ветерок, неприятно обжигающий плоть кристалликами льда. — Что за чёрт…       Шей подумал, что у него начались галлюцинации, а потому несколько раз зажмурил и раскрыл глаза, потряс головой, мысленно встряхнулся и напоследок ущипнул себя через ткань, но видение так и не проходило. Более того, за фантастически короткий отрезок времени вся долина успела покрыться большим слоем снега, решившего вступить в свои права гораздо раньше положенного срока и поиздеваться над людьми, которые привыкли к совсем другому ходу природного цикла. Ирландец мог бы сойти за каменную статую, не будь на его лице яркий румянец, потому что он стоял, как вкопанный, боясь даже шелохнуться, будто бы одно неверное движение, и приключится ещё какая-нибудь необъяснимая аномалия, пострашнее зимы посреди лета. Его потрясение вмиг упорхнуло в свои родные, пустынные края, когда далеко за спиной раздался крик.       Кормак рванул с места и стремглав побежал туда, откуда вырвался предсмертный возглас. Как назло, ему в лицо постоянно целились острые ветки, тяжёлые сугробы обматывали ноги, всячески мешая ирландцу пробраться к злополучному, окровавленному свежими пятнами омуту, где его терпеливо дожидалась костлявая смерть, уже успевшая насытиться парочкой сладких жизней. В глаза врезалась окровавленная дорожка, которой Шэй тут же последовал и бежал до тех пор, пока перед ним не возникла невыносимая картина. Два бездыханных тела лежало на белоснежном снеге. Их застекленевшие глаза глядели в небо, куда навеки отправились их смиренные души. С губ стекали тонкие струйки крови, капая на чистую ткань красными точками. Между любовью всей жизни и преданным другом стоял человек в тёмных одеждах, чьё лицо скрывала рассвирепевшая пурга.       Не дав разбившемуся вдребезги сердцу оправиться, Шэй с яростным криком бросился на незнакомца. Опасно зашипел клинок, последовал удар в горло — мимо. Был поставлен блок, и Шэю пришлось перекатиться. Убийца обнажил меч, начал атаку, но ранить противника не успел: Кормак вовремя парировал удар вынутым из ножен кинжалом. Зазвенела сталь, лезвия неустанно блестели, не позволяя ни одному из противников склонить чашу весов в свою пользу. Шэю пришлось поменять позицию, он сделал перекат, но когда вновь задрал голову, убийца очутился в паре миллиметров от него и проехался кулаком по лицу, затем ещё раз и ещё. Потеряв равновесие и способность связывать между собой мысли, Кормак оказался прижатым к дереву, о которое его сильно ударили несколько раз, а после откинули в сторону. Ассасин закашлялся, попытался повернуться, чтобы хоть каким-то образом оказать сопротивление убийце, но он с ужасом обнаружил себя на краю земли, а внизу — кусачий лёд и утягивающую в бездну воду. Его развернули, схватили за грудки и подняли над пропастью. Перед падением в пучину горести и скорби Шэй всё-таки увидел лицо убийцы. На нём прорезался красный шрам.       С силой распахнув глаза, вместо дна морского Шэй увидел деревянные стены своей каюты с привычным барахлом, раскиданным по всевозможным углам, двумя столами и синими флагами с тамплиерским крестом. Ирландец тяжело простонал, когда к нему пришло осознание всего произошедшего, и закрыл глаза ладонью, процедив сквозь крепко сжатые зубы: — Сука…       Кормак удивился. Который раз ему снились подобные кошмары, и каждый он принимал за чудовищную реальность. Пожалуй, за столь долгое время ирландец успел привыкнуть к приходу ночных «друзей» и научился более-менее спокойно переносить их нахальные визиты. К сожалению, избавиться от их дурного влияния Шэй был не в состоянии, и определённый осадок продолжал накапливаться маленькими порциями в чаше его самообладания. Он будто заблудился в нескончаемом лесу, где к нему то и дело приставали противные букашки, которые, с какой бы яростью их от себя не отгоняли, возвращались снова и снова. Капитан принял сидячее положение, прекрасно понимая, что после таких «похождений» он больше не сможет заснуть. Ирландец сидел в неподвижном, отчуждённом состоянии, казавшимся длиной в целую вечность и наполненном скверными мыслями, до тех пор, пока в дверь не постучали громким стуком. — Капитан? — Да, Филипп, — узнав его по голосу, ответил Шэй, — входи.       В каюту зашёл человек с проклёвывающей на висках сединой. Его подбородок покрывала густая борода, глаза из-под набрякших век вглядывались в интерьер каюты, не меняющей своего облика с тех самых пор, как он ступил на борт корабль. Филипп был самым старшим матросом среди команды, но у самого Шэя служил недавно. В море бывалый моряк выходил и до этого, однако последняя вылазка закончилась весьма плачевно: судно разбилось о скалы, и лишь малая часть команды смогла уцелеть. После этого он решил завязать с морскими просторами и предаться жизни холостяка, но очень скоро его сердце вновь затосковало по шёпоту дивных сирен, без которых он не видел своей настоящей жизни. Именно так он и попал в оплот древней богини, где всем и вся заправлял капитан Кормак. Кто знает, почему он до сих пор не остепенился и не завёл семьи. Быть может, мечтает пленить прекрасную русалку?… — Давно не спите? — обратился к капитану Филипп. — Достаточно. Что стряслось? — не хотя больше затрагивать противную тему, Шэй поспешил заговорить о другом. — Мы приближаемся к Нью-Йорку. Вокруг густой туман, поэтому будет лучше, если Вы поведёте корабль в порт. — Хорошо, дайте мне пять минут. — ответил Кормак, поднялся с кровати и стал выискивать свою одежду. — Пять? — он нагло ухмыльнулся. — За это время можно не только одеться, но и… — Филипп. — предупреждающе произнёс Шэй, предчувствуя неприятную шутку по поводу своей медлительности. — Простите. — выдавил он, немного раздосадовавшись непроизнесённым словам. – Буду ждать вас на мостике.       Когда Филипп покинул капитанскую каюту, Шэй с облегчением выдохнул и продолжил накидывать на себя одежду, которую наконец-то нашёл лежащей на стуле. Отмахивая от себя приставучие мысли о навестившем его кошмаре, ирландец потуже затянул пояса, мысленно облил себя ледяной водой, чтобы взбодриться, и твёрдым шагом направился к выходу из комнаты с давящими на него стенами.

***

      Ночь. Какое прекрасное время суток. В самые поздние часы оканчивался маскарад, ставший для людей каждодневным, рутинным занятием. Трудно сыскать хотя бы одного взрослого человека, чьё лицо не было прикрыто вуалью лжи, недосказанности и высокомерия. Солнце не меняет своего хода, ровно как и люди не изменяют своей природе, изо дня в день притворяясь теми, кем они не являются, и запихивая в одинокий, скудный сундук все свои тайны. И только луна знает всё. Каждую ночь она проникает неуловимым вором в каждую дверцу, в каждое окошко, никогда и ничего не выпускает из виду, и внимательно наблюдает, как люди раскрываются перед ней и, сами того не замечая, делятся самыми страшными секретами, какие только может хранить одинокое сердце — ещё одна причина, чтобы ненавидеть тёмно-синюю старушку.       К таким людям относился и Шэй, но больше всего он ненавидел ночные кошмары, которые теперь будут досаждать ему ещё больше, а муки совести только докрасят картину «радостными» цветами. Впрочем, была одна приятная вещь, которую тамплиер никак не мог не принять во внимание: наконец-то он был дома. В родном Нью-Йорке, а не в холодных местах, где всё тело сотрясается от удушающей пурги, а согреться невозможно, даже одевшись во сто шуб и закатавшись в три пуховых одеяла. Вдобавок так хорошо начинавшееся путешествие под конец было подпорчено внезапным признанием девушки, обернувшимся тягостной песней для обоих молодых людей. Перемены не прошли мимо них бесследно, но если Шэй старался вести себя так, как и раньше, то Лилиан заметно помрачнела, и какое-то время совсем не выходила из своей каюты. Только вчерашним утром она вынырнула из своего маленького убежища, и не только нашла в себе силы посмотреть в глаза ирландцу, но и перекинуться с ним парой-тройкой слов. Она пыталась выглядеть милой, но все её старания портила выдавленная, некрасивая улыбка, на чьих дрожащих губах читалась душевная тоска.       Где она теперь? Стоит неподалёку, ждёт, пока матросы спустят трап, а ей можно будет перекочевать на берег и отправиться в тихий, безлюдной уголок города. Когда же маленькая тропка между морем и сушей была проложена, она прошла первой, не принимая никакую постороннюю помощь. Но вскоре она остановилась, пытаясь понять, в какой именно части города находилась и как отсюда выйти. Осознав, что слишком поспешила с уходом, а противный туман мешал как следует рассмотреть окружающие объекты, Лилиан бросила взгляд в сторону приближающегося Шэя, явно намеревающегося ей что-то сказать, и мрачно подняла глаза из-под густых ресниц. Как только он поймал этот понурый взор, сверкающие огоньки быстро спрятались, не в силах смотреть ему в лицо слишком долго. — Лилиан, я понимаю, что сильно оскорбил твои чувства, — начал он, встав совсем рядом, — но куда же ты пойдёшь в столь поздний час? — Ты ничего не оскорбил. — заверила она, продолжая смотреть в сторону и царапать кончиком сапога маленькие камни.— А я иду искать себе комнату на ночь. — В этом нет нужды. — Шэй никак не мог отделаться от назойливого чувства вины перед стоящим рядом призраком. — Ты можешь спокойно переночевать здесь, в моём доме. — Твоём доме? — Лилиан пару раз моргнула. — У тебя же не было… — в этот момент она обратила взгляд в сторону размытого силуэта, возвышающегося над ними, и тогда её удивление моментально испарилось. — А… Теперь вижу.       Девушка повернулась в сторону особняка, став внимательно изучать его внешний вид. Кормак какое-то время тоже потаращился на гигантский кусок кирпича, не понимая, что там можно так долго рассматривать. Пока на заднем плане доносился скрип древесины, он снова вернулся к девушке, опять улетевшей в розовые облака, но на сей раз он не посмел прервать её внезапный транс. Ирландец лишь тяжело вздохнул, ожидая того момента, когда девушка сама надумает прекратить его волнение и вернуться к реальности, если конечно ей захочется возвращаться в мир, где от утёса её мечт остался лишь маленький выступ, который вот-вот поглотит океан жестокости. — Много изменений произошло с тех далёких пор… — наконец-то заговорила она, постепенно заставляя себя смотреть ему в глаза. — И большинство из них в лучшую сторону. — Лилиан, ты не обязана… — Нет, Шэй. — перебила его девушка и перед ответом глубоко вздохнула. — Я прекрасно понимаю, что не могу заставить тебя влюбиться. Но я попытаюсь. Один шанс и, быть может, Бог смилостивиться надо мной... — Ты же мучаешь себя! Я не хочу, чтобы ты это делала… — молящие глаза ирландца пытались образумить несчастную, решившую идти по самому тяжелому пути, который только может предложить любовь. — Видимо, такова цена моего влечения… — девушка пожала плечами. — Думать о тебе, видеть, говорить с тобой и понимать, что, возможно, ты никогда не увидишь во мне той, которую готов носить на руках.       Кормак заметил, как она подалась вперёд, хотя примкнуть к нему бледными губами, но внезапно что-то её остановило. Скосив взгляд в сторону, Шэй увидел своих же матросов, переносящих ящики на берег под командованием Гиста. Их присутствия было достаточно, чтобы спугнуть растерявшую всю уверенность девушку. Когда ирландец снова глянул вперёд, то увидел лишь отдаляющийся от него силуэт женской фигуры. Её ноги передвигались торопливо, спина приняла форму полумесяца, а сама она часто потирала плечи ладонями, будто пыталась смахнуть с них прилипающее уныние. Сопровождаемая лишь сочувственным взглядом, она остановились у небольшой развилки и, наконец-то высмотрев выход, к которому следовали короткие ступеньки, покинула территорию форта и вышла в город. — Шэй, — его окликнули сзади, как показалось Кормаку, через несколько секунд, но он даже подумать не мог, что уже минуты как три смотрел в одну и ту же точку, где не было ничего, кроме пустоты, — с тобой всё в порядке? И куда делась наша юная спутница? — Ушла по своим делам… — во время поворота капитан пытался скрыть следы тоски лёгкой улыбкой, что помогло обхитрить Кристофера. — Так что нам придётся устраиваться без неё. — Думаю, ей хочется немного отдохнуть от нашей мужской компании. — поделился Гист и поправил свою шляпу. — Ну что ж, пригласишь меня в свой дом? А то у меня уже ноги ломит от такого путешествия. — Да, — немного запнулся ирландец, но затем быстро взял себя в руки, — нечего мёрзнуть на улице. Пойдём.

***

      Шэй чуть ли не каждый день был на ногах. Пока он странствовал по морям, в Нью-Йорке накопилось много дел, которые следовало решить как можно скорее. Он исходил город вдоль и поперёк по нескольку раз, выясняя отношения с торговцами и людьми более высокого чина, не выполняющих своих обязательств перед орденом. В этом нелёгком деле ему способствовали Гист и, на удивление, Лилиан. Девушка оказалась хороша в плане разведки, ведь, что бы и о ком Шэй её не спросил, она отвечала сразу же и достаточно оживлённо, а слова, проронённые женскими губами, в дальнейшем находили подтверждение в реальной жизни. Теперь ирландец точно знал, как описать её при помощи одной пословицы: в тихом омуте черти водятся.       Лилиан всячески помогала ирландцу разыскивать нужных людей, разбираться со сплетнями, а иногда просто выручала куском свежего хлеба: Кормак мог так замотаться, что не успевал даже поесть. А ещё у неё оказалась необычная привычка: появляться и исчезать в самые неожиданные моменты, причём её отсутствие могло тянуться от пятнадцати минут до получаса. Когда же она объявлялась, то тут же закидывала Шэя или Гиста необходимой информацией: кого, где и в каком часу стоит искать. Складывалось впечатление, что Лилиан самолично построила город и знакома с каждым его жителем, который, так или иначе, был у неё в гигантском долгу. По-другому просто в голове не укладывалось, как такое юное создание успевало всё и везде. Единственное, что можно сказать наверняка — девушка из-за всех сил пыталась затмить идеал, глубоко въевшийся в сердце мужчины, и использовала для этого все средства, которые могла применить. Внешне всё выглядело так, будто она ничего и ни к кому не испытывала, да и вела она себя совершенно обыденным образом. И только Шэй знал, что за каждой милой улыбкой, за каждой добродушно сказанной фразой скрывалась надежда, с каждым днём всё больше тонущая в душевной трагедии…       Кормак, ненавидящий подобные «пробежки», весь день мечтал очутиться дома и обнять мягкую кровать, но когда он, наконец, вернулся в свою скромную обитель, то привести планы в исполнение ему не удалось. Внезапно его одолели странные раздумья на тему любви и верности, и он просто сидел в своей комнате, убаюкиваемый песней дождя, одной рукой держа пояс от костюма, а другой подпирая тяжёлую от мыслей голову. Он закрыл глаза и в кромешной темноте попытался представить перед собой образ девушки с красивыми, чёрными, как августовская ночь, волосами, милыми глазами, в которых плескался буйный океан, с низким ростом и тонкой фигурой, придающие девушке образ лёгкой пушинки, так легко взмывающей в небо. Он вспоминал вкус её дрожащих губ, касание округлых скул, мягких, тёплых ладоней… Но образ маленького цветка затмевала статная женщина с тёмно-шоколадными волосами, в одеждах ало-сиреневого цвета и с привлекательными родинками на лице. Её запах чувствовался не так хорошо, как лавандовые нотки в духах Лилиан, но женщина казалась ему почти что реальной, живой, что можно протянуть руку и коснуться её рук, шеи, губ. Мысль, что Хоуп Дженсен больше никогда не заговорит с ним, моментально отлетала на второй план и забывалась в сиянии её красоты.       В дверь кто-то постучал. Шэй пару раз проморгался, выпустил из рук пояс, который он успел перемять несколько раз во время размышлений, поднялся со скрипучей кровати и повернулся в сторону двери. — Кто там? — под бодрым голосом Шэй скрыл сонливость. — Лилиан. Прости, что тревожу тебя так поздно… — она не успела закончить: Кормак открыл дверь ещё до этого. — Что-то случилось? — он не видел никакого другого повода, из-за которого девушка могла бы побеспокоить его в столь позднее время. — Да. Вернее, нет, ничего серьёзного. — она издала глубокий вздох, надеясь за небольшую паузу собраться с мыслями. — У меня есть новые данные о Джеймсе Вардингтоне. Он собирается отбыть из города послезавтра в три часа пополудни. Если ты не хочешь гоняться за ним по всему материку, следует застать его уже завтра. — Это же могло подождать до утра… — Шэй округлил глаза, ожидая дальнейшего ответа. — Завтрашним утром меня уже здесь не будет. — с заметной грустью ответила она. — Не будет? Почему? — Магистр хочет меня видеть. Я отправляюсь к нему на окраину города. А там… Я не знаю, что будет. — Ты так говоришь, будто в чём-то провинилась. — неровные брови сдвинулись к переносице. — Так и есть. — призналась она, виновато опуская взгляд. — Лилиан, — медленно, и поэтому страшно начал он, — что ты уже натворила? — Я должна была прибыть к нему ещё несколько дней назад. — обронила она и тут же попыталась оправдаться. — Но я хотела остаться здесь… С тобой… Хотела убедить, что я не хуже Хоуп. Однако я думала, что у нас будет больше времени… — Лилиан… — Шэй мог бы жалостливо всхлипнуть, будь он маленьким ребёнком, а не взрослым мужчиной, за плечами которого были и скорбь, и радость, но ограничился лишь тяжёлым вздохом. — Не в том дело, хуже ты или лучше… Просто… — ком подходил к горлу, язык заплетался, противясь говорить горькую истину и без того отчаявшейся девушке, но он не мог её обманывать, и не хотел этого делать. — Я люблю другую… И не хочу притворяться. Это неправильно… Пожалуйста, пойми меня и прости, если сможешь.       Лилиан переминалась с ноги на ногу. Её плечи дёрнулись. Радужки поблекли и забегали из стороны в сторону, затем резко уставились на тамплиера. Узкие губы судорожно заговорили: — Прощу… Если разрешишь мне поцеловать тебя в последний раз.       Шэй застыл. Подобное предложение заставило его пораскинуть мозгами и примирить две борющиеся сущности, одна из которых оставалась верна прежним идеалам, а вторая хотела начать всё сначала. Возможно ли, что один поцелуй поможет девушке затмить всё его прошлое? Она ведь уже пыталась… Тем не менее спина ирландца медленно сгибалась, голова опускалась, а его собеседница, наоборот, тянулась к нему и выгибалась, оплетала мощную шею руками. Их губы соприкоснулись. Чувствовалось, как она дрожит, как ласкает его нежной мякотью, и с каким чувством отдаёт ему всю свою душу. Она коснулась пальцами его щек, погладила длинный шрам. Лилиан целовала его так, будто никогда больше не увидит, будто прощается с единственным мужем, уходящим на войну, и как бы горько ей не было это признавать, но она знала, что он больше никогда не вернётся к ней. Почувствовался солёный привкус. Она плачет. Ресницы слипались от горькой росы и не позволяли распахнуть глаза, посмотреть на того единственного, который никогда не станет её избранником. Лилиан ненадолго отстранилась, а затем впилась в его губы ещё одним коротким поцелуем, отдавая вместе с ним последнюю частичку надежды.       Вскоре она совсем отпрянула от него. Уткнулась лбом в мужскую грудь, стиснула руками края его накидки, не желая отрывать от себя любимое искушение. Шэй неуверенно поднял руки, положил их на неритмично вздрагивающие плечи девушки, сожалея то ли о своей дурацкой преданности, то ли о её безответной любви. Лилиан всхлипнула, внезапно вырвалась из его дружеских объятий, отвернулась и, не обронив ни слова, быстрым шагом поспешила покинуть место, навеки ставшее для неё несчастным пленом. Вслед за ней тянулись мелкие лужицы из разрушившейся иллюзии, которая не захотела превращаться в счастливую реальность. Сказка по-прежнему осталась написанной историей, которая никогда не сходила со своих страниц и не видела настоящее, где почти на каждом шагу человека предостерегали разочарование, грех и страх.