наблюдения

      Джонхан никогда не считал себя извращенцем или кем-то таким, да, в целом, и не являлся на самом деле. Он просто любил заботиться о младших и наблюдать за ними. Ему очень нравилось наблюдать за отношениями Вернона и Сынгвана, как они зажимаются по углам общежития и перешептываются, как обнимаются или берутся за руки, пока никто не видит — ни одногруппники, ни фанаты. А он видел, ему повезло.       Джонхану нравилось наблюдать за ними по утрам: выходя на кухню, чтобы сделать себе кофе, Юн наблюдал очень милые картины. Например, как Вернон нежно целует Бу в щеку и обнимает со спины, а тот скромно хихикает и по-детски жмурится. Сынгван всем своим видом показывал, как ему это нравится, и Джонхан был рад за них, улыбался сам и был готов провести день продуктивно.       Или же он заглядывал на кухню, а Кван, даже не умея особо готовить, пытался сделать что-то вкусное, чтобы порадовать любимого. Он каждый раз испуганно оглядывался на хена, но потом облегченно вздыхал и признавался, что встал пораньше ради Хансоля. Джонхан тогда, кажется, был готов умереть от материнской гордости за младшеньких. К горлу подступала нежность и трепетность, как весенним утром под первыми лучами теплого солнца. Он садился за стол, ворковал «если ты не против, я побуду с тобой, Кван-и» и не мог перестать улыбаться.       А бывало что, возвращаясь домой после долгих тренировок, эти нежности наблюдали все. Парни могли зайти в комнату и просто несколько минут обниматься в тишине. Уставшие, вымотанные, засыпающие, но все еще любящие и нежные. Как первые ромашки в поле. Никто не хотел портить идиллию, но почему-то эти двое всегда обнимались в проходе, и Вону просто приходилось расталкивать их по разным углам, чтобы самому обняться с постелью. Или с Мингю, но это стоит отдельной истории.       Были еще утренние объятия, которых сам Джонхан никогда не наблюдал, но о которых ему много рассказывал Сынчоль, что будил парней по утрам. Сынчоль — хороший рассказчик, что бы там и кто ни говорил. Они встречались на балконе, будто делают что-то незаконное, и Чхве начинал свой рассказ. От того ли, как старший говорит об этом или от того, что он еще и показывает, у Джонхана всегда шли мурашки по телу.       Сынчоль рассказывал, как Вернон мягко прижимается к спине Сынгвана, когда в полусонном состоянии слышит звук открывающейся двери. Как будто он пытается защитить Бу от опасности, закрывая его теплым телом словно в кокон. Как Вернон недовольно сопит ему куда-то в шею, потому что сейчас придется подниматься, а Кван хихикает и мило морщит нос, только ближе прижимаясь спиной. И будить их Сынчолю уже не очень-то хочется, поэтому он сразу уходит из комнаты — будить тут кого-либо бесполезно, все слишком милые и сонные. На них не хочется давить, они все — будто маленькие котята в корзине. Чоль рассказывал, как молча смотрит на эту парочку с минуту, и Вернон снова подает признаки жизни. Он трепетно, даже как-то необычно нежно для самого себя, целует Сынгвана сначала в голое плечо, а потом в шею. Русый не открывает глаз, делает это на автомате, и именно в этот момент рассказа Джонхану всегда хотелось закрыть лицо ладонями от смущения.       Ведь губы на шее всегда казались слишком теплыми и мягкими, от легкого, словно дуновение ветерка, дыхания хотелось дрожать, а в рассказе Сынгван поворачивается к Чхве лицом и дарит едва ощутимый утренний поцелуй. Этот самый поцелуй всегда отдавался на губах другого Чхве приятным клубнично-мятным отпечатком таких любимых Джонханом леденцов. И Сынчоль готов каждое утро наблюдать за младшими, чтобы потом вот так нежиться в объятиях с Юном и видеть его смущенную улыбку.       Джонхан любил видеть реакцию Мингю на поцелуи Вернона и Сынгвана. Тот всегда, подобно потерянному щенку, искал Вону взглядом и, если не находил, просто отворачивался, чтобы не нарушать личного пространства даже глазами. А если Чон оказывался где-то рядом, Мингю быстро подползал к нему и прятал краснеющие скулы и нос в его плече. Вону улыбался этому, но видел это только Джонхан. А вот поцелуи видели они оба.       Это было как дотронуться пальцем до пуха — видеть, как Вернон трепетно берет Сынгвана за подбородок и тянет на себя, оставляя легкий поцелуй на чужих губах. Как Сынгван обнимает парня и даже сейчас умудряется ворчать, что тот слишком высокий, хотя и выше-то Чхве не больше, чем на пять сантиметров. Вернон всегда смеялся и смеется на это до сих пор, а еще берет лицо Бу в руки и проводит языком по нижней губе, размыкает с верхней и углубляет поцелуй. Не такое и детское зрелище, как казалось Джонхану, когда он опускал голову и позволял детям почувствовать себя в одиночестве.       Скрывать отношения — тяжело, и Юн знал это не по наслышке. Поэтому он очень переживал за одногруппников, что в растерянности тянули ладони друг к другу в толпе, но потом резко одергивали — не решались, боялись осуждения. Сынгван всегда нервно, но весело оглядывался по сторонам и улыбался, подмигивал фанатам, буквально светясь любовью. Но потом, когда они уходили в тихое место, где нет камер, эта самая любовь дарилась только Вернону. Они наконец переплетали пальцы, гладили ладони друг друга и о чем-то перешептывались. Джонхан никогда не слышал сам, но Докем рассказывал, что они обещают быть рядом друг с другом пока мемберы не перестанут шутить над неуклюжестью Мингю.       Иногда веркваны ссорились, и тогда Джонхан был готов на все что угодно, чтобы помирить их. Они дулись друг на друга, не разговаривали, ворчали и жаловались старшим, как настоящие дети. И не скажешь, что еще вчера один ребенок в полночь ходил за букетом для другого, просто чтобы в очередной раз увидеть чужую улыбку.       Юн не любил слушать возмущения Сынгвана на Вернона, а Сынчоль с радостью бы зашил на время ссоры рот Вернону, и это сводило их к единой мысли о примирении детей. Обычно Джонхан находил Сынчоля где-нибудь на балконе, крепко обнимал и шептал на ухо виноватое «поскандаль со мной, пожалуйста». И Сынчолю было неловко, но он всегда соглашался, потому что это все не по-настоящему, игра. Все ради спокойствия и любви дома. Потому что цветы нужно вовремя поливать, а эти «скандалы» старших — та самая, необходимая им, вода.       Но Джонхан — хороший актер, он умел громко кричать, вовремя изображать дрожь в голосе и болезненно закусывать губы. Он всегда отворачивался, содрогался от ненастоящих слез и вытирал их же рукавом толстовки, а потом просачивался мимо младших и прятался на балконе. Он закрывался там на несколько часов, читал книгу или журналы, а когда выходил, все были тихими и осторожными.       Джонхан никогда не видел сам, но Джошуа рассказывал, как после таких ссор Вернон молча и опасливо раскрывал руки для объятий, и Сынгван сначала неловко оглядывался по сторонам, но соглашался и прятался в уютном коконе рук. Тогда никто не говорил, чтобы не расстраивать Сынчоля еще сильнее и не портить момент. Джонхан всегда оставался доволен и улыбался широко и мягко, довольно, но сдержанно. Пока что рано было выдавать, что эти громкие скандалы — просто уловка, как удобрение к молодой весенней траве.       И даже больше, чем мирить Вернона и Сынгвана, Джонхану нравилось мириться с лидером. Несмотря на то, что эти ссоры — ничто, просто помощь другим, он все равно всегда приходил извиняться. Приходил с цветами и видом виноватого щенка. Даже не говорил ничего — просто ложился рядом на кровати, оставлял букет на полу и целовал в макушку, шею, щеки, губы, глаза — всюду. Это щекотно и смешно, Джонхан никогда не сдерживал смеха от этого, и когда он смеялся — Сынчоль смеялся вместе с ним.       А в соседней комнате, как рассказывал Минхао, так же нежились веркваны — помирившиеся и раскрепощенные. Они щекотали друг друга, целовались, переплетали пальцы и действительно были похожи на двух попугаев-неразлучников. Хао рассказывал, что они замолкали только чтобы посмотреть друг другу в глаза и влюбленно улыбнуться. Было в этом взгляде что-то особенное, что не требовало слов.       Джонхан до сих пор рад, что не он один заметил это. Он так и не смог разгадать тайну этого взгляда, и поэтому наблюдает за младшими до сих пор. Опускает уставшую за день голову на плечо Сынчоля, прикрывает глаза и слушает, как Сынгван шепчет игривое «скажи, что любишь меня». Чувствует, как теплые пальцы лидера проходятся по колену, а еще слышит хансолевское «конечно, люблю».       Джонхан будет наблюдать за ними, пока это будет все таким же уютным и теплым. И как долго — известно одному только богу.       Потому что эти двое — весна. И Джонхан любит весну за ее нежность и свет.