Вспыхнешь яркой звездой ― Ты оставишь лишь пепел и дым.
Трибунал тянулся долгих три года. Вейсхаупт забрасывал разбирательство, начинал заново, спорил о приговоре до хрипоты первых лиц, размышлял о неистребимой эльфийской ненависти, безнадежности положения, немедленной казни, ее отсрочке, помиловании… Словесный поток, звучавший в главном оплоте Серых Стражей, мог бы дать рождение полноводной реке, имей он форму воды. За отсутствием единого мнения все затихало на неясный срок и спустя несколько месяцев возобновлялось. Командоров нечасто брали под суд: высоким званием награждали только доблестных и благородных Стражей, талантливых командиров, посвятивших ордену многие годы. Неприятные исключения встречались, но даже при угрозе Мора никто не совершал столь чудовищного деяния, как Герой Ферелдена. Никто в один день не сжигал городов со всеми жителями. Не отнимал у людей шанс на спасение своей волей. Этому приказу не было ни прощения, ни оправдания, лишь соразмерная кара ― ее выбирал сейчас Первый Страж. Танариэль Сурана смиренно ожидал вердикт, пока Амарантайн отстраивали заново, поднимали из груды черных камней и золы. Пламя, сперва расправившись с порождениями тьмы на улицах, перекинулось на дома, сады, порт, церковь, на тысячи испуганных людей, искавших спасения за стенами убежищ. Когда Пятый Мор подступил к Денериму, многие успели бежать: они знали, что идет орда. Амарантайн, чудом не пострадавший в тот ужасный год и теперь взятый под крыло Серыми Стражами, жил спокойно и размеренно, не боясь ужасных тварей из-под земли. Счастливое неведение продлилось недолго. Командор и сейчас помнил, как мучительно раздумывал и колебался, сминая рукава мантии взмокшими пальцами. Приказы застревали в горле. На одной чаше весов покоилась недостроенная Башня Бдения, охраняемая горсткой солдат, на другой ― многие жизни. Отчаявшиеся горожане, верно, считали его самим Создателем, явившимся в час беды к своим детям под личиной несуразного эльфа. Эти несчастные не видели, во что превращал людей Мор. Тан знал, что уцелевшие ― почти все ― станут жертвами скверны и, покинув истерзанный город, разнесут ее по всему Ферелдену или даже за его пределы. Смерть от огня была милосерднее той участи, что ожидала их, меньшим злом, которое пришлось выбрать. Сурана никогда не умел выбирать. Этот поступок понимали. Солдаты Башни качали головами, в их глазах иногда мелькали злые слезы, они шептались по ночам в казармах, срываясь порою на крик, и исподлобья глядели на Командора. Не все успели забрать родных под защиту крепостных стен. У многих в городе остались семьи. Они понимали. Но никто не простил. Не простил Алистер. Король больше не приезжал в Башню Бдения и не посещал сам эрлинг, будто приказал забыть его и убрать с карт, как черное пятно позора. Владения и Башню отписали в пользу Серых, а править ими поставили Стража-Командора, повергнувшего архидемона. Герой Ферелдена побаивался свалившегося в одночасье титула: куда ему, эльфу и магу, быть эрлом, господином над людьми и землями. Сурана не умел вести хозяйство, заниматься с солдатами, собирать налоги для казны и торговаться с дельцами ― подобные знания не давали в Круге. Тан считал себя годным лишь убивать порождений тьмы и думал иногда, что королевская воля, которую знать сочла слишком щедрым подарком для безродного остроухого, была не чем иным, как жестокой расплатой. За то, что усадил друга и брата по ордену на трон, который тот не хотел. За то, что заставил жениться на дочери предателя Логэйна. Анора тоже не простила ему Амарантайн. В редких гневных письмах она стыдила эльфа за навязанного мужа, нисколько не смыслившего в государственных делах; в чуть более частых, исполненных сухой придворной вежливости, интересовалась делами эрлинга, успехами в нелегком искусстве правления и суммами собранных налогов с искореженных скверной земель. За три года, пролетевших с того памятного дня, королевские гонцы под стягами Тейринов и Мак-Тиров не привезли ему ничего. Из Орлея перестали приходить маленькие надушенные конверты, будто Лелиана и вовсе не сражалась рядом с Танариэлем. Сурана скучал по вязи изящного письма и хотел думать, что бард снова окунулась с головою в Игру, занята, а потому не пишет, но слишком хорошо знал подругу: после случившегося не стоило ждать вестей. Зевран ― Зев, его Зев ― прислал всего одну нацарапанную второпях записку. Он выучил текст наизусть. Со временем бумага в нескольких местах истончилась, чернила стерлись, но Тан по-прежнему не вынимал письма из нагрудного кармана нижней рубахи, сделав своим оберегом. Ему казалось, что оно до сих пор тонко пахло вином, кожами и солнцем далекой Антивы, и оттого иногда нестерпимо щемило сердце. Сурана писал ему. Короткое первое послание, отправленное с торговым судном, повествовало о странных говорящих порождениях тьмы и раскрытом заговоре баннов, коим не понравилось происхождение нового эрла. Людского мага, быть может, они стерпели бы, но эльфа… Танариэль заговор раскрыл, виновных сурово наказал, и знать притихла в ожидании будущих его промахов. Во втором ― и последнем письме, растянувшемся на добрый десяток страниц, исчерканных кривыми мелкими буквами, на бумагу выплеснулся сожженный Амарантайн. Верные люди оба раза отчитались, что письма доставили лично в руки, но ответ не пришел. Тишине легко находилось оправдание: переписка могла погубить их обоих, если Зевран еще не достиг цели. Если же он расправился с врагами и занял место Гильдмастера, неосмотрительно было бы рисковать завоеванным большой кровью положением, ставить на кон годы упрямой борьбы ради недолгой связи. Тан чувствовал себя не вправе единолично решать за двоих, удерживать того, кто так отчаянно любил свободу, и он отпустил, в их последнее утро, одеваясь, выдохнув: «Поезжай». Ворона не нужно было просить дважды: расправив вольные крылья, он взмыл к облакам и затерялся средь бескрайней небесной синевы. Думать теперь по ночам о Зеве и том безумстве, что творили они в полумраке тесной палатки, не хватало ни сил, ни желания. Как там писал Зевран?.. «До тех пор созерцаю тебя во снах, довольно порочных»? Если бы красавец-убийца увидал, во что превратился его милый Страж, навряд ли бы дозволил остаться рядом постаревшему снулому эльфу, чью бесцветную внешность еще сильнее испортили ввалившиеся усталые глаза и пепельно-серые пряди в поредевших темных волосах. С их разлуки прошло три года. Тан выглядел, будто все десять.***
В один из серых дождливых дней, что часто бывают по весне в Ферелдене, в крепость прибыл гонец с гербом Серых на одежде и потребовал встречи с Сураной. Передал послание Первого Стража и письмо от короля, которое, верно, было передано ему в столице, когда он доставил копию приказа во дворец; сменил лошадь и умчался обратно в Вейсхаупт. Эльф поднялся к себе, разломал сперва сургучную печать с грифоном, затем ― с гербовыми мабари Тейринов и быстро прочел. Бумаги выпали из рук и с тихим шелестом опустились на пол. Ничего не видя, натыкаясь на скудную мебель, разбросанные книги и свитки, он добрался до узкой койки и рухнул, до боли стиснув ладонями голову. В Башню Бдения прибывал новый Страж-Командор. Его изгоняли из ордена и ― королевскою волей ― из Ферелдена.