Взять Оболенского, или Миссия невыполнима

Тот мужик поклоны бьет, отвечает вежливо: "Я не вор, я не шпион, я вообще-то - дух,- За свободу за мою - захотите ежели вы - Изобью за вас любого, можно даже двух!" Владимир Высоцкий

Грозовые тучи ползли над Стамбулом. Ливень барабанил по черепичным крышам, Босфор яростно бил в берега, словно грозя капудан-паше Обалдуй-оглы Таракану потопить все корабли его без боя на глазах у гогочущих правоверных. Даже греки и армяне из лавок в Фанаре, даже разгульные янычары на Этмейдане, даже старые нищие дервиши с выцветшими глазами, воры, убийцы, блудные девы и блудные отроки попрятались кто куда, лишь бы не промокнуть, как тощие стамбульские коты - которые тоже попрятались. Даже кривой Папандопуло закрыл свой притон, где после заката собирались по тёмным делам контрабандисты и венецианские шпионы. Только караулы, оберегающие столицу Блистательной Порты от мушкетов и пушек непокорных гяуров, бодрствовали этой сырой ночью. Внутри же городских стен оставался без сна и покоя только один человек. Зато какой! Царь царей, султан султанов и хан ханов, повелитель правоверных и наследник пророка, его величество Абдул-Салам-Керим-Рамазан-Эрдоган-Ахалай-Махалай III проводил время необычным и вряд ли подобающим султану образом. Отринув гарем и не приняв ежевечернюю чашу шербета, он сидел в небольшом зальчике в недрах Топкапы-Сарая и усиленно тёр мозолистыми ладонями старую непотребную лампу, которую добыл ему бродячий вращающийся дервиш. Старец в белых одеждах и с сивой бородой, уже получивший авансом большой сапфир из султанской чалмы, сидел тут же, мелко трясясь от ужаса - а вдруг не сработает лампа, и дёрнет шайтан владыку мусульманского мира собственноручно разорвать его на тысячу частей? - Не вздумал ли ты обмануть нас, почтеннейший? - с сомнением спросил турецкий султан. - Уже полчаса трём мы лампу, не ведая, что раньше покроется дырами - она или наши руки! Если тебе вздумалось сыграть с нами злую шутку, то не успеешь ты произнести имя Аллаха, как вместо холодного пола этой палаты сядешь на удобный намасленный кол. Не беспокойся, уважаемый, он будет смазан бараньим салом, а не свиным, и не осквернит потрохов столь святого человека... - Коли так, о падишах, мне нечего бояться. У меня прорезались усы, ещё когда жив был твой прадед, и я лишь рад буду предстать перед всемилостивым. Три хорошенько, о мой лев, ибо Бабудай-Ага суть один из сильнейших джиннов на свете, и призывать его надо с большим почтением! - Больно много чести для единокровного брата Иблиса, куска засиженной мухами ишачьей требухи, служившего презренному вору и пьянице Хайяму, что до сих пор таскает ноги лишь в наставление правоверным, как жить нельзя! - брезгливо ответил владыка, чьи ладони уже начали испускать белый дымок. - Тем не менее, о султан султанов, будь с ним учтив. Его род старше людского, ибо сказано в Коране: "Мы сотворили человека из глины, а еще раньше Мы сотворили джиннов из пламени"! На этом месте, когда показалось падишаху, что правая рука его уже просит каши из турецкого гороха, лампа зашипела и задымила, что твой двигатель старого ржавого автокорыта, и выдала на-гора своего слегка заспанного обитателя - огромного иссиня-чёрного и при этом полупрозрачного джинна с крайне уродливой физиономией. - Да укрепит Аллах волосы твои до самых кончиков, о царь царей! - "порадовал" джинн успевшего облысеть Абдул-Салама III. - Проклятый дервиш, да набьётся камнями его желчный пузырь, обманом залучил меня в эту вонючую лампу, но ты в великодушии своём вернул мне свободу! Чем же я, скромный Бабудай-Ага, могу вознаградить того, кому Всевышний и так послал все богатства? - Увы, о Бабудай-Ага, уже не все! - сокрушённо молвил султан. - Ибо как мухи летят на мёд, так и к нашим сокровищницам и нашему сералю подобрался ненасытный багдадский шакал, ядовитый паук, подлый клоп, пьющий кровь честных мусульман - Лев Оболенский! Ты должен знать его - ведь именно ты притащил этот кусок кизяка из-под хвоста шелудивого верблюда в Багдад! - Я исполнял тогда желание Хайяма ибн Омара точно также, как готов сейчас исполнить твоё, о краснейший из помидоров души моей, - отмазался Бабудай-Ага. - И потом, разве посрамлённый Оболенским эмир Селим ибн Гарун аль-Рашид не твой заклятый враг?! - Если бы Багдадский вор остановился на эмире, мы бы произвели его в визири и одарили нашей самой крикливой и надоедливой женою, - простонал Абдул-Салам. - Но этот выкидыш незаконнорожденной гюрзы устроил прогулку по нашим владениям, лишая нас и наших верных подданных величайших сокровищ, которые видел мир! Кто посмеялся над каирским пашой, выкрав у него из- под носа предназначенный мне клад Хеопса? Кто опустошил до последнего динара всеми уважаемый дом Синан-бея в Тунисе? Кто отнял у нашего друга и союзника - султана Марокко - жемчужину его гарема, франкскую пленницу, вступив в сговор с её разбойником-мужем?! И как будто всего прежнего было мало, этот белобрысый лис и его верный сообщник Ходжа Насреддин явились сюда, на священные берега Босфора, и лишили нас военного трофея Сулеймана Великолепного - овеянного преданьями Кара-Алмаза! И султан, впадая в истерику, рассказал Бабудай-Аге, как он хватился драгоценного чёрного бриллианта с несчитанным количеством граней, за который можно было приобрести тридцать городов. И не его одного... - Меч Магомета, с которым он брал Мекку, мы нашли под диваном у кизляр-аги. Наш парадный шлем был запрятан у великого визиря в кладовке под сушёными грушами! Наши любимые ночные туфли - в подушке прямо под головой аги янычар! Перстень, который мы изволили подарить нежнейшей Зюлейке-ханум за неутомимость и пылкость - в кармане халата паши-капысы! Разумеется, всех их мы немедленно бросили в подземелья Эди-Куле, но открыл нам верный человек, вернувшийся из Багдада, что всё это - не что иное, как обычные проделки Оболенского, да вырастет у него козий хвостик во лбу! Впрочем, мы всё равно казним этих шакалов, ибо под пыткой они показали, что успели украсть из нашей казны в десять раз больше... - Так в чём же твоё желание, о падишах? - потерял нить султанского рассказа Бабудай-Ага. - Только Лев Оболенский и Ходжа Насреддин до сих пор разгуливают на свободе, да загадят голуби их головы до полного впечатления седины! Мы умоляем тебя, о могущественный Бабудай-Ага, найди этих проходимцев и представь пред нашими очами на ковёр крови, дабы могли мы собственноручно изрубить их в капусту в назидание другим... - тоном смертельно отчаявшегося человека простонал властелин Турции. - Это твоё первое желание, о царь царей? - Первое и единственное, о благодарнейший из джиннов! С остальными врагами разберётся либо наш палач, либо наше войско. Но Багдадского вора на нас натравил за наши грехи сам шайтан, и изловить его выше возможностей смертных. Тут нам поможешь только ты, Бабудай-ага! Зато сразу же после этого ты обретёшь полную свободу! - провозгласил султан, положа руку на томик Корана в инкрустированном изумрудами футляре. - Да ну? - поразился джинн такой щедрости. - Вай мэ, твоя наглость так же безгранична, как и мощь твоего колдовства, Бабудай-ага! Султану не веришь?! - неодобрительно поцыкал зубом Абдул-Салам III. - Излови и доставь мне на суд и расправу Льва Оболенского и Ходжу Насреддина! И ступай куда хочешь! - Слушаю и повинуюсь, мой господин, - и Бабудай словно растаял в воздухе. - Как думаешь, дервиш, хотя бы он сможет достать для нас этого мерзавца? - с надеждой спросил падишах, откушивая большую сочную виноградину. - Разумеется, он же джинн, мой повелитель! Кто сыскал Оболенского в чужих краях в первый раз - сможет сделать это и впредь, - ответствовал почтеннейший аксакал. На мгновение султану показалось, что в глазах святого старца мелькнул нехороший шайтаноподобный огонёк. Но лишь на мгновение. Бабудай-Ага, конечно, почуяв свободу, немного слукавил. Султан то ли не знал, то ли не помнил, что Кара-Алмаз, помимо прочих замечательных свойств - сильнейший талисман, делающий смертных незримыми для джиннов. Но у матёрого духа был и альтернативный маршрут поисков Багдадского вора. В родном мире Льва Оболенского был у него добрый приятель, которому король багдадского преступного мира мог доверять, как себе. Звали его, кажется, Андрей, и был он, кажется, то ли поэтом, то ли художником из, кажется, Астрахани... В общем, розыски свои новоявленный джинн-детектив решил начать с него. - Кто там? - Доброе утро, уважаемая! Вы меня не знаете, я Андрей Олегович сослуживец, Ибрагим! Проездом в Астрахан, хотел День пограничника поздравить, да? - Андрей Олегович больше здесь не живёт. Он ушёл вместе с сыном много лет назад. Адреса не оставил, - ответил из-за двери сердитый женский голос. - Извините за беспокойства, да? - ответил Бабудай-Ага под личиной загулявшего в волжском городе азербайджанца и отчалил. Значит, Андрея нет. В этом мире следов его джинн тоже не видел. Кроме разве одного - книги, в которой он довольно правдиво поведал миру историю Багдадского вора с его же слов. Наткнувшись на упоминание о "тринадцатом ландграфе", Бабудай-Ага понял, куда нужно направить поиски... Если бы владеющий классическим арабским в совершенстве человек мог подслушать разговор двух небритых коммунально-маршруточных работяг в грязной "тошниловке" для гастарбайтеров у трёх московских вокзалов, то он отшатнулся бы в почтительном ужасе - на всякий пожарный случай. Памятуя, что джинны сотворены из пламени - возможно, в прямом смысле слова "пожарный". - Салам тебе, славный Большой Мухаррям! Ты не поверишь, но я соскучился по тебе после стольких веков! - Вай дод! Кого я вижу! Это же строптивец Бабудай-Ага! Ты осмелился явиться ко мне после всех твоих проделок, полный список которых протянется отсюда до Баб-эль-Мандеба? - Ты же знаешь, о великий Мухаррям, что я не держал на тебя зла тогда и не держу ныне. Забудь и ты наши взаимные обиды, как забыл я. Ибо для того, чтобы выполнить поручение нового хозяина моей лампы, мне придётся явиться в мир, Ключи от которого - у тебя, о шейх всех джиннов Среднего Востока! - Я знаю, что привело тебя ко мне, Бабудай. Но не думаю, что Скиминок-бей согласится выдать в руки султанских палачей своего друга, пусть старого и давно забытого. - Я найду для него нужные слова, о Мухаррям, - заверил младший по званию джинн. - Всё, чего я смею просить - это Ключей. - После того, как нечестивый Шаддад, приняв гяурское имя Ризенкампфа, попрал наши священные законы и возжелал отнять у Всемогущего власть над мирами, я наложил на мир Локхайма Печать, не пускающую джиннов, и никому не позволяю вскрывать её. Но отопру Врата для тебя, Бабудай-Ага... ибо жизнь моя до твоего первого заточения в лампу была гораздо веселее, - Мухаррям улыбнулся одними губами. - И что же ты хочешь потребовать от меня за услугу? - спросил Бабудай-Ага. - Это, как всегда, тайна - до тех пор, пока я сам не явлюсь за вознаграждением... Мухаррям провёл бывшего подчинённого на задворки то ли больницы, то ли кладбища, то ли музея-усадьбы - там так всё заросло, что невозможно было определить назначение этого места. Шейх джиннов скомандовал Бабудай-Аге: - Видишь, здесь сломанные стебли образуют круг? Становись туда, пока я буду творить заклинание. Мухаррям невообразимо растопырился в самой гуще зарослей и стал издавать непередаваемые ни на одном человеческом языке звуки, которые постепенно складывались в грозное для посвящённых сочетание: - АЛЬ-АЗИФ! АЛЬ-АЗИФ! АЛЬ-АЗИФ! После третьего "азифа" Бабудай-Ага обнаружил, что стоит на заднем дворе какого-то захудалого домишки. Рядом сидел хозяин - очевидно, коновал - и пользовал жеребца, а в сторонке ожидал всадник с мечом. Судя по форме рукояти, с Мечом-без-Имени. - Опаньки, - сказал коновал, обернувшись на дуновение ветерка со стороны Бабудай-Аги. - Олегыч, у меня тут джинн завёлся. - Этот, что ли? - подивился тринадцатый ландграф. - Только почему я его вижу? Я ж в завязке... - недоумевал великий маг-ветеринар Матвеич.