Прощай, птенчик

      Телепортировавшись, Нора не выдержала. Новая глава огромного подземного комплекса, грозно именуемого Институтом, упала на колени посреди своей спальни и зарыдала в голос. Боль от новой утраты съедала её. Женщине казалось, что она наконец обрела новую семью, что призраки прошлого наконец оставили её. Но тут появляется Шон, и в её сердце разгорается когда-то угасшее пламя. Ради сына она отказалась от новой жизни. Если выживание в Пустоши можно назвать жизнью.       Но разве те тёплые деньки, проведённые под старой церковью в подвалах, не были насыщены чем-то новым, доселе ей не испробованным. Неоднократно в компании новоприобретённой семьи Нора могла поклясться, что чувствовала себя счастливой. Например, когда Дорота, светловолосая оторва, гроза всех гулей, притащила почти полный ящик тёмного пива в штаб. Дездемона тогда знатно повеселилась. Наблюдая за игрой главы Подземки и Каррингтона в «кто кого перепьёт», Нора тихо хихикала в углу со своей бутылочкой. Дьякон тогда, к удивлению большей части штаба, опьянел после двух бутылок и через час уже не по-детски храпел на своём матрасе, но в кабинете ПАМ.       — Ты должна придумать себе кодовое имя, раз ты теперь с нами.       Девушка озадачилась не на шутку.       Оригинальностью она никогда не отличалась, а тут надо придумать себе кличку на всю оставшуюся жизнь. Независимо от того, насколько долгой она будет. Нора сняла шлем от брони и встряхнула длинными чёрными волосами. Её лицо выражало крайнюю озадаченность. Она обвела задумчивым взглядом помещение с внушительными подтёками на стенах, но люди, встретившие её и сейчас тихо перешёптывающиеся, вселяли больший интерес, чем ободранный сырой подвал. Девушка так же внимательно посмотрела на парня, уверенно державшего винтовку. Он выглядел так, будто замочил уже с сотню рейдеров и замочит ещё столько же, только дай ему волю. Потом на девушку с яркой рыжей шевелюрой, назвавшуюся Дездемоной. Интересно, она хотя бы читала Шекспира? Покорной и наивной эта особа точно никому не показалась с первого взгляда. Да и со второго ты только убеждаешься в том, что эта женщина способна на многое, пользуясь отнюдь не своей мордашкой и истинно девичьими качествами. Руководитель подземки тихо разговаривала с мужчиной, стоявшим рядом с ней. Он смахивал на Элвиса Пресли на пике своей популярности. Нора слегка сощурила глаза:       — Это что, парик? — совсем негромко произнесла она, но мужчина, девушка могла поклясться, на миг бросил на неё взгляд, пусть и был в тёмных солнцезащитных очках.       Он что-то ещё сказал Дездемоне и они оба выжидающе посмотрели на так называемого новобранца.       — Ты придумала?       — Да, меня будут звать птенец.       Нора смотрит в белоснежный потолок, лёжа на 'своей' кровати в 'своей' спальне. Впивается острым взглядом в этот идеальный низкий свод. И кажется, что ещё немного, и по потолку пойдут трещины, а после и весь Институт развалится, погребённый под землёй вместе со всеми этими снующими туда-сюда убийцами.       Слёзы давно высохли. И глаза настолько пекло от этой сухости, что пришлось их закрыть, останавливая процесс мысленного разрушения своего нового 'дома'. Всего на пару минут. А потом снова распахнуть и вскочить. Смотреть сквозь стекло на бурлящую жизнь. Такую до невозможности идеальную, без грязи, без крови, без изъянов.       И на это она променяла прошедший почти год? Женщина с ужасом осознавала то, что натворила. Она совершила непоправимое. Волна вины и ненависти к самой себе накатила с особой силой. А сердце рассыпалось ледяной крошкой. Вдох — рваный, выдох — практически несуществующий.       Женщина снова закрыла глаза и запрокинула голову. Теперь от осознания собственной глупости. От мысленных проклятий своего слабого существа, не сумевшего противостоять устоявшимся в голове соблазнам. Да, она хотела найти сына. Больше всего на свете. Она хотела жить счастливо. Хотя в этом новом для неё мире, в котором просто «жить» это уже подвиг, «счастливо» — давно забытое всеми слово. И она хотела жить. С каждым днём это желание жгло грудную клетку и придавало сил идти вперёд.       Слеза скатилась по щеке. Горячая слеза осознания. А она ведь жила. В штабе «Подземки». С каждым новым заданием. Каждый раз, когда очищала землю от гулей. Каждую грёбаную секунду в компании неизменного напарника. Познавала искусство жить.        — Знаешь, а ведь Дьякон это не моё имя.       Женщина окинула идущего впереди человека удивлённым взглядом:       — Знаешь, а я вроде не такая глупая.       Мужчина промолчал. Они возвращались на базу. Дьякона слегка поцарапал по ноге синт 2-го поколения, но мужчина всё равно горделиво шёл быстрее, чуть ли не грудь выпятив. Кажется, совсем наплевал на своё здоровье, любитель повыпендриваться.       — Возьми его себе, — он протянул Норе Спасителя, резко остановившись.       — Но у меня уже есть пушка… И не одна, — женщина нахмурилась на вытяную руку с пистолетом.       — Лишняя никогда не помешает. Мне нравится его имя. Символично, не правда ли?       Он улыбнулся. Нора осторожно приняла оружие, тут же умело пряча в кобуру. Символичность она разглядывать не стала, а вот мужчина, который продолжил путь, присвистывая какой-то незамысловатый мотивчик, вызывал весьма противоречивые эмоции. С самого знакомства.       Больше Нора не хотела ошибаться. Слишком много она совершила непоправимого. Настолько много и настолько непоправимого, что она просто не заслуживает…       Чего?       Жить?       Она уже не живёт. Её жизнь оборвалась там, в катакомбах. С удивлённо распахнутыми глазами Дездемоны, которые не было времени прикрыть, с испуганным бледным лицом Барабанщика. С покорностью, неимоверно тесно граничащей с этим словом на «л» или «д», или «напарники навсегда», в последних объятиях Дьякона. Нет смысла дальше воспалять свою голову ненужными мыслительными процессами. Да, она не сможет искупить свою вину, исправить ошибку. Но кое-что она точно в состоянии сделать, даже, наверное, должна. И пронзительно звонкая мысль о том, что это п р, а в и л ь н о, греет, казалось, заледеневшее в конец сердце.       — Да, Дьякон, весьма символично.       Последняя пуля её любимого Спасителя с грохотом выпущена в раскалённый мозг. Больше она никому не сможет причинить боль, а свою заберёт с собой. Пожалуй, прожила она достаточно, и выглядела прекрасно для двухсотлетней старухи.