Лелуша просто невозможно не любить

Закрывать глаза становится невыносимо. Хочется вставить в веки спички, чтобы видеть реальность и однотонную стену, которая меняет свой цвет в присутствии темноты. В присутствии темноты все окружающие предметы меняют свою действительность, и в мозгу словно совершается политический переворот. Мысли намеренно выходят из-под контроля. Подтасовывая воспоминания, изменяют реальность, причиняют боль. Каждую ночь, каждый чертов час безумно длинной ночи Сузаку борется с желанием заснуть и выкинуть шлем Зеро в окно. Или в камин. Неважно куда, лишь бы не видеть этого молчаливого укора темного стекла. Потому что он почти слышит, как тихо шепчут родным голосом последние слова. Почти чувствует тепло чужого тела. Почти видит черты любимого лица. Почти сходит с ума. Но каждый раз рассвет начинается раньше, чем он навсегда остается в своем собственном иллюзорном мире. Где можно улыбаться и выбрасывать длинный черный плащ. — Зачем же его выбрасывать? Ты же знаешь, что он добавляет образу эпичности, — Лелуш смеется, видя, как парень замирает в нерешительности с куском ткани в руках. — Но он ужасно меня нервирует. Даже не знаю, почему, — Сузаку пожимает плечами и откладывает плащ на кровать, скрещивая руки на груди. — Быть может, потому что он находится со мной чаще, чем ты? — фиолетовые глаза смотрят пристально и веселятся, — глупый! Ревновать к плащу совершенно немыслимо. Потому что у тебя есть явное преимущество. — И какое же? — он забывает о своих неясных тревогах и включается в эту неуловимую игру тонкого флирта. — Ты будешь сопротивляться, если тебя запереть в шкафу. — Что? — Сузаку смеется и ведет большим пальцем по острому подбородку парня, — ты забываешь про еще одно мое преимущество. Подается ближе, опаляя чужие губы горячим дыханием, все еще оставляя небольшое расстояние. — И какое же? — тихо переспрашивает Лелуш, уже понимая, куда опять зашла их игра. Прикрывает глаза и морщит лоб, слыша ответ. — Возможность отказывать! — Сузаку делает пару резких шагов в сторону, заставляя парня пошатнуться от потери равновесия. — Ах ты! Дурак! — замахивается и смеется. Почти прыгает следом и заваливает Сузаку на кровать, — ты же знаешь, что я не люблю проигрывать? — Но и я не сдаюсь без боя! — Куруруги перехватывает чужие тонкие руки и показывает язык. — Ты явно отличаешься от моего плаща! — Лелуш смеется и падает на кровать рядом, ощущая безграничное счастье от присутствия рядом этого ревнивого засранца. А Сузаку ощущает безграничную пустоту, лежа на той же кровати и сжимая руками ненавистную ткань плаща. Необходимый сейчас родной запах уже давно потерялся из-за множества стирок. И теперь холодный шелк только скользит по рукам бездушной змеей. Он сжимает зубы и скидывает тряпку на пол. Считает темные звезды, что пляшут в глазах или на потолке, но сбивается после десяти, потому что часы начинают бить. Громкими ударами по черепной коробке. Каждым звуком загоняя в собственную иллюзию все глубже. Заставляя кутаться в одеяло и закусывать губы, чтобы не вспоминать осуждающий взгляд фиолетовых глаз. — Ты опять? Сколько раз я просил тебя так больше не делать? — Лелуш тяжело вздыхает, видя, как парень мнется на пороге. Куруруги сжимает руки за спиной и кусает собственные губы, чем почти вынуждает хозяина дома затолкать себя внутрь. — Извини. — Извини? Ты приходишь и торчишь у моего дома ночью битый час, просто чтобы сказать это дурацкое слово? — темноволосый закатывает глаза и наливает в кружку горячий чай, чтобы хоть как-то согреть этого идиота. — А что ты хочешь, чтобы я сказал? Что я хочу провести этот вечер с тобой, но не могу попросить? Что я устал ждать твоего следующего шага? Что я просто… — шаг вперед и тонкий палец на губах приказывает ему замолчать. — Да. Например, это. Но больше всего я хочу, чтобы ты не пожалел о сказанном. Поэтому допей свой чай, соберись с мыслями и поговорим, — Сузаку делает глубокий вздох и залпом выпивает пол кружки. Его глаза лезут на лоб от температуры напитка, и он судорожно кашляет. — Ты меня убить хотел? — сипит он, пока Лелуш сползает в кресле, всячески пытаясь не засмеяться. — Да, конечно. Это был мой коварный план. Убийство чаем. Никто бы не догадался, — парень веселится, не замечая, как становится серьезным лицо собеседника. — Я люблю тебя, — смех смолкает, и фиолетовые глаза смотрят снизу-вверх слишком сосредоточенно для просто ответа да или нет. И Сузаку напрягается с каждой минутой молчания. С каждой минутой отчаяние от сказанных слов возрастает. Достигает критической точки от боя часов, отбивающим удары сердца, что вырывается из груди. Ему тоже необходимо вырваться из этого дома. Вырваться из плена этих глаз, из оков мягкого голоса. Чтобы не слышать слов. — Я знаю. Аккуратно встает и кладет одну руку на плечо своему собеседнику, ощущая его напряженное тело. Тонкими пальцами ведет по шее, зарывается в волосы, хватает и тянет на себя. Зеленые глаза расширяются от такой провокации. Куруруги с трудом дышит. — И что ты будешь делать теперь? После всего сказанного? Сейчас, когда мы стоим вот так. Что ты будешь делать? — каждый вопрос, как бой часов по сердцу, по сдержанности, по здравому смыслу. Ведь если по чем-то долго стучать, то можно и разбить. Вот и Куруруги не выдерживает. Подается вперед, сминая чужие губы в безнадежном поцелуе, ожидая отказа. Но ему отвечают с не меньшим желанием, кусая израненные губы. Лелуш улыбается и смотрит, полуприкрыв глаза. — Ты манипулятор. Ты знаешь это? — Сузаку улыбается тоже, все еще сжимая чужие плечи, но уже испытывая огромное облегчение. — Конечно. На то и был расчет. А теперь я прошу тебя еще раз. Прекрати кусать свои губы. Это могу делать только я, — шатен слегка краснеет от такого заявления, но кивает и порывисто обнимает Лелуша, желая запечатлеть этот момент в своей памяти. Теперь же об этом невозможно не жалеть. Запомнить. Сохранить воспоминания. Зачем вся эта глупость теперь хранится в голове, разъедая решимость и желание жить серной кислотой? Хочется снова кусать губы. Хочется сбить кулаки в кровь о стены. Хочется выжечь из головы этот тонкий образ. Отодвинься. Все, заканчивай, хватит, приехали, финал. Я не могу терпеть больше этот бесконечный скандал. Эти жесты, исполненные скорби и пафоса речи, этот взгляд, готовый меня сжечь. Меня сжечь — смешно, ей-богу. Да только я устал корчить недотрогу. Иди ты к Дьяволу. Сейчас же. Или хотя бы отодвинься и дай мне рядом лечь. Тонкие призрачные губы замолкают, и Сузаку, обомлев, пододвигается, чтобы кровать рядом прогнулась под чужим весом. Чтобы повеяло теплом и запахом мыла. Чтобы тихое дыхание нарушило тишину в предрассветной дымке. Дотронуться нет сил. Хотя бы приподнять руку представляется невозможным. А он как на зло приподнимается на локте, закрывая своей головой засыпающую луну, и пронзает глазами душу. Глазами, в которых светится ненавистный Гиасс. Смотрит и слегка улыбается. И его улыбка зажигает несуществующие свечи в комнате. — Ты слишком устал, чтобы сражаться. Бой с самим собой утомляет тебя. Поспи. Я скоро буду рядом. Я скоро засну вместе с тобой. Осталось немного. Немного боли и печали. Ты уже близко, мой Нулевой Рыцарь. Ближе, чем тебе кажется. Печаль сквозит в прозрачном голосе, заполняет воздух и заставляет закрыть глаза. Луна срывается с небосклона, как напряжение оставляет тело измученного солдата. Он засыпает. Впервые за долгое время, спокойным сном без мучительных кадров прошлого. Сузаку кажется, что теперь жизнь обрела какой-то смысл. Он улыбается во сне, пока рассветное солнце освещает смятую чужим телом постель. Начинается новый день.