— Я ненавижу вспоминать этот день, но вы снова и снова заставляете меня делать это.
27.05.1981 Давненько было дело. Тёплая весна. Природа почти на пороге лета. Всё цветёт, пахнет и, конечно же, пестрит буйной смесью красок. Среди всей этой чудесной палитры благоухает большой особняк, украшенный изящной лепниной родом из далёких времён расцвета местной архитектуры. В беседке во дворе о чём-то разговаривают гости, слушая пение птиц в саду вокруг них. Сегодня празднует свой день рождения Элизабет — хозяйка этого чудесного уголка рая. Нет, она ни в коем случае не любит считать, насколько старой или мудрой она стала, но ей определённо приносит радость мысль о том, что она прожила ещё один год. Не скрывая счастливой улыбки, именинница любуется видом с балкона, размышляя обо всём, что произошло за год. Событий скопилось много, не все были положительными, но она всё равно предпочитает думать только о хорошем. — Ма-а-ам! — донёсся из глубин коридора протяжный детский вопль. Спустя мгновение женщину чуть не сбили с ног двое озорных мальчишек. Старшему где-то семь лет от роду. Он высокий и явно бойкий, судя по тому, как сильно растрепались его волосы, пока он добежал сюда. Элизабет на это лишь покачала головой, ласково улыбаясь, а затем пригладила непослушные кудри к макушке. Младший в это время усердно дёргает маму за юбку, пытаясь привлечь к себе внимание. В отличие от своего брата, он ещё совсем не вырос, да и выглядит гораздо более хрупким. — Что такое, мои солнышки? — Элизабет поднимает подол платья и приседает на корточки, чтобы посмотреть детишкам в глаза. — Это тебе! — Мальчики торжественно вручают маме открытки. Каждая сделана с любовью и душой; от них чувствуется старание и усердие, с которыми дети их делали. Мамочка поочерёдно раскрывает каждую, восхищенно охает и смеётся, прижимая малышей к себе: — Спасибо вам, мои хорошие. — С днём рождения, мамочка. — Младший прижимается к матери, счастливо улыбаясь. Подарив маме ещё по поцелую в щёчку, дети побежали играть, пока Элизабет продолжала рассматривать рисунки на открытках.***
— Бетти, Бетти, Бетти. — На балкон вышла невысокая темноволосая женщина, с лица – как две капли с Элизабет. — Ох, боже правый, Эвелин. — Элизабет выпрямилась, только заметив, что осталась сидеть и любоваться открытками непонятно сколько времени. — Каждый раз, когда ты так говоришь, дальше следуют плохие новости. — Да брось, чушь это! — Женщина махнула рукой и добавила: — Всего лишь решила поздравить чуть раньше всех остальных. Ну же, прими мой подарок, сестрёнка. — Вечно тебе не терпится… — Элизабет взяла в руки упакованную в яркую подарочную обёртку вещь и начала с интересом распечатывать. — А что там? — А ты открой и посмотри. — Надеюсь, что-то стоящее, а не… Ох, это фотоальбом? Откуда ты узнала, что я как раз собиралась купить новый? — Именинница удивлённо улыбнулась, раскрывая большой альбом в твёрдом переплёте. — Ого, здесь даже фотографии уже есть? — Несколько памятных дат для вас с Даниэлем. Хотела подарить вам на годовщину, но мне вечно не терпится. — Очень мило с твоей стороны. Спасибо. — Долго тут не сиди, спускайся во двор, сделаем ещё одно фото в альбом. — Эвелин развернулась и размеренным шагом отправилась вглубь особняка. —Да-да, я сейчас… Бетти положила открытки между страниц альбома, а потом принялась рассматривать фотографии. Но, заметив что-то на одном из снимков, она резко захлопнула книгу, побледнев настолько, насколько можно было с её бумажной кожей. — Плохо дело.***
После затянувшейся фотосессии у гостей не на шутку проснулся аппетит. Элизабет, кажется, это было даже на пользу: длинный процесс вручения подарков сократился как минимум вдвое. — А как же мой подарок? — Обняв Бетти за талию, муж вложил ей в руки по-своему роскошный букет нераспустившихся черных роз. — Мои любимые! — Элизабет улыбнулась, рассматривая бутоны.— Красота какая. Где ты их достал? Их же уже нет в Столице. — Эвелин помогла. Ума не приложу, где она их раздобыла, но это и не имеет значения, пока они делают тебя счастливой, да? — Даниэль, будучи на голову выше возлюбленной, зарылся носом в её мягкие черные кудри и поцеловал в макушку. — Определенно, Дэнни. Прижимая к груди букет, любимая жёнушка подняла голову, чтобы взглянуть мужу в глаза, но остановила взор на большой старинной люстре, которая висела над самым центром банкетного зала. Счастливая улыбка сползла с лица Бетти, сменившись гримасой ужаса; руки сами смяли шуршащую плёнку, в которую были упакованы розы. — …Почему эта люстра ещё здесь? — Что? — Даниэль поправил очки и взглянул на потолок. — А что не так? Красивая люстра. Эвелин сказала, что грех выбрасывать такую ценную вещь. — Она убьёт меня. Меня и наших детей, Дэнни! — Кто? Эвелин? — Люстра, Дэнни. Люстра! — Элизабет ухватилась за рубашку мужа, пытаясь найти укрытие от собственного страха. — Да ну, Бетти. Она хорошо прикреплена к потолку. За столько лет не упала – и сейчас не упадёт. — Упадёт! — Тише, тише. — Даниэль нежно погладил жену по голове. — Завтра поедем и купим новую люстру. Элизабет лишь недоверчиво нахмурила брови. — Ладно, вру. Послезавтра. В ответ лишь еще более недоверчивый взгляд. — В понедельник точно купим, хорошо? Бетти закрыла глаза и кивнула: — Хорошо. — Отлично. — Мужчина ласково улыбнулся и провёл рукой по бледной щеке любимой. Налюбовавшись друг другом, молодые родители вспомнили о детях, которые за время, пока оставались без присмотра, успели что-то не поделить. —Это мой кусок! Отдай! — Младший затеял переполох на целый зал, пытаясь отобрать у старшего тарелку с небольшим кусочком торта, покрытого белой глазурью. — Марсель, — грозно молвил отец, скрестив руки на груди,— ты забыл, что обижать своего брата нельзя? —Но он съел мой кусок торта! — Я его не ел! — почти сразу перебил его младший. —Ел! Я сам видел, как ты его ешь! —Натаниэль? — Грозный отцовский взгляд перешёл на младшего сына. Не найдя никаких аргументов в свою пользу, мальчик виновато потупил взгляд. — Не волнуйтесь, — прощебетала Элизабет, взяв детей за руки, — торта на всех хватит. Идём, я дам вам обоим ещё по кусочку. Глаза обоих мальчиков резко загорелись и они со смехом побежали к столу. —Ты слишком много им позволяешь, — возмутился Даниэль. —Но ведь они всего лишь дети. — Элизабет ласково улыбнулась, направляясь к праздничному столу. Дэнни лишь покачал головой и развернулся: — Я буду у себя в комнате. Мигрень.***
Треск. Что-то периодически трещит, и Элизабет не может игнорировать этот звук. Она продолжает убеждать себя, что это просто потрескивает старый пол под ногами бесчисленных гостей, что ей всё только кажется, что то, что она представила, абсолютно нереально. Но сердце продолжает больно сжиматься, чувствуя что-то неладное. — Мам, я хочу ещё кусочек. — Натаниэль дёргает подол платья, пытаясь привлечь внимание Элизабет. — Солнышко, ты съел слишком… Последний треск был настолько громким, что посчитать его лишь наваждением уже было нельзя. Последнее, что видела Элизабет — люстра, стремительно летящая вниз, и ничего не подозревающий малыш. Её тело двигалось само по себе; она кинулась к ребёнку и оттолкнула подальше, не волнуясь больше ни о чём. В тот момент всё изменилось. Когда я открыл глаза, всё вокруг уже не было таким, как раньше. Тяжелый металл придавил беднягу к полу и сломал кости. Запачканная кровью вытянутая рука лежала до ужаса близко возле меня. Гости застыли в немом ужасе. Но в ушах почему-то звенело. Кажется, это кричал я.***
— Элизабет! После порции ужасных новостей мигрень сразу как рукой сняло. Даниэль окончательно забыл о любых планах на день и сломя голову бросился спасать жену. Банкетный зал, машина скорой помощи, больница — всё пронеслось перед глазами почти мгновенно. Когда Даниэль смог опомниться, он стоял в пустом больничном коридоре. Бетти уже была с головой накрыта тонким белым покрывалом. — Мы сделали всё, что смогли. Ложь, ложь, наглая ложь. Дэнни не верил и верить не хотел. Такой исход был абсолютно неприемлем, и… Он ничего не мог с этим поделать. Абсолютно ничего. Внутри осталось лишь отчаяние, граничащее с беспомощностью. Занавес опущен.***
— Пап, а где мама? Всё ещё болеет? Даниэль тяжко вздыхает, качая головой, и укрывает одеялом младшего сына. Мальчику уже давно пора спать, но он всё никак не может уснуть без привычной маминой сказки на ночь. Малыш натягивает одеяло под самый нос, но всё равно не сводит взгляда с отца, дожидаясь ответа. — Нет больше мамы. Спи уже. — Как это – нет? Я же видел, её в больницу увезли, — испуганно прошептал мальчик. — Она ведь выздоровеет, правда? Мы поедем её навестить? — Спи. Даниэль выключил торшер и вышел из комнаты. С тех пор со мной в спальне всегда оставались лишь темнота, пустота и жуткие тени за окном. Сначала я очень боялся оставаться с ними наедине, но потом смирился и стал их верным компаньоном.***
— Ты знаешь, что произошло с мамой, Марс? — Угу. А тебе папа не рассказал? — Он говорит, что я пойму, когда подрасту. — Он прав. Ты еще слишком мелкий. — Марс! — Тише! — Старший прикладывает палец к губам, и быстро заглядывает в щель между большими дверями банкетного зала. — Нас ведь поймают и выгонят. Тогда мы ничего не увидим. Натаниэль быстро закрывает рот руками, чтобы не проронить ни слова, и, просунув голову под рукой брата, тоже заглядывает внутрь. Видно совсем мало: горничные в суматохе что-то носят, собирают, складывают; несколько из них возятся с большим длинным ящиком с красивыми черными узорами. — В нём мама, да? — Нат прищуривается, пытаясь рассмотреть, кто внутри. — Угу. Эту штуку потом закроют и закопают. — Что? Зачем? — Малыш поднимает голову и испуганно смотрит на брата. — Так надо, Нат. — И что, она будет спать в нём одна? — Угу. — И никогда не проснётся? — Угу… — И мы её больше не увидим? — Угу… — Марсель тихонько шмыгает носом и закрывает лицо рукавом рубашки. — Ты плачешь? — Натаниэль склонил голову набок и легонько дернул брата за рукав. — Прекрати задавать глупые вопросы! Я уже большой! Это ты у нас плакса! — Старший отстраняется от двери и отворачивается. — Всё. Мне больше не интересно. Оставляя брата в одиночку стоять возле двери, Марс тихонько утопал прочь.***
Все плакали — и я плакал. Мне было жалко её, мне было жалко себя, мне было жалко всех вокруг. Эта жуткая гнетущая атмосфера выдавливала из меня всё, что было внутри. На меня тогда внезапно свалилось осознание ситуации, в которую я попал. Я впервые почувствовал нехватку чего-то. Острую нехватку. Я ждал и ждал, когда это ощущение пройдёт, когда кто-то заберёт меня подальше отсюда, погладит по голове и убедит, что мне незачем волноваться. Папиной руки, которая сжимала мою ладонь, было мало. Он был такой же, как и все вокруг. Подавленный и разбитый. Это не то, что было мне нужно. То, что нужно, ушло в сырую землю вместе с ней.***
— Ты ещё здесь? — Эвелин зашла внутрь особняка и скривилась, столкнувшись с мужем покойницы-сестры. — Я же говорила тебе собирать вещи. — Никуда я не поеду!— Даниэль недовольно скривился. — Это дом моих детей, моей жены. Значит, и мой тоже. — Размечтался. Элизабет нет – возвращайся туда, где прописан. В ту дыру, из которой она тебя вытащила. — Значит, детей я тоже заберу. Чтобы ты больше не пела, как тебе их жалко и как сильно ты хочешь заменить им маму. — Забирай. Они мне даром не нужны – у меня своих ещё сто будет. — А если не будет? — Будет. — Эвелин хмыкнула, измеряя Даниэля недоверчивым взглядом. — У меня вся жизнь впереди. А ты что? Жизнь прожита, а ты как был беден как церковная мышь, так и остался. Всегда только был нахлебником, жил припеваючи за её счёт. Больше ты и копейки не получишь, так и знай. Даниэль скривился сильнее обычного, нахмурил брови и процедил: — Подавись. В тот же день папина машина увезла нас далеко-далеко. Навсегда.Кажется, я всё рассказал. Но я всё ещё не закончил. Собственно, потому что и эта история всё ещё не закончена. Она просто перестала двигаться.