локимин, где л - любовь скрыть невозможно

– Ну что, Иванов, ты как-нибудь будешь решать эту задачу? – В Стёпу упёрлось сразу два ужасно похожих друг на друга взгляда – преподавателя и одногруппника – насмешливых, снисходительных.       Будто эти люди сейчас смотрят не на Стёпу у доски, а на глупенького кота, который опрокинул вазу со шкафа: вроде бы и бесит, но что с него, несмышлёного, взять. Преподу, может быть, ещё простительно, потому что он глядит на мотающееся у доски тело перед собой уже минут десять, и эти десять минут он мог бы посвятить чему-то более нужному, чем наблюдению за беспомощным студентом, но обладателю второго взгляда – нет. – Да у него одни блёстки да комиксы про романтичное спасение супергероями разнообразных пышногрудых дам на уме, не решит он её, – слышится едкий ответ на вопрос с задних парт, и Стёпа чувствует, что даже дышать начинает тяжелее и чаще от резко подкатившего комом к горлу возмущения. Рому забыли, блядь, спросить. Если бы не Пётр Фёдорович, парень бы именно в такой форме и поинтересовался: кому это вдруг стало интересно мнение Худякова? – А что, ты решишь? – Стёпа вздёргивает брови, пытаясь выглядеть максимально безучастно и спокойно, но желание вмазать по самодовольной роже возрастает прямо пропорционально тому, как широко ухмыляется Рома.       Вообще-то, вопрос максимально тупой: уже понятно, насколько глубокий и беспросветный тут проёб. Худяков, если не брать в учёт невероятно ссученный характер, задиристость и любовь почесать кулаки об чужие лица, – вполне смышлёный парень. Смышлёный именно в точных науках, ведь математику он и любит, и понимает, не то что некоторые. И с таким вызовом задавать такие вопросы Роме, которому задачка наверняка кажется чем-то очень лёгким, наверное, очень глупо. Вот на парах русского или английского языка Стёпа еще может повыёбываться, но не на математике.       Остаётся молиться, чтобы этот семинар закончился поскорее, а желательно весь семестр сразу с этой чёртовой математикой. Ну не его это.       А Рома что? Рома, даже не дожидаясь позволения Фёдоровича (ну а действительно, зачем), встаёт из-за своей парты и вальяжно и весьма грациозно, словно крупный породистый пёс, движется к доске. Глядит на одногруппника, который уже успел подсознательно сжаться под хищным тяжёлым взглядом, который, кажется, сквозь ребра проникал в душу, улыбается. У него улыбка сильно на оскал похожа, и Стёпа всегда думает про то, что ему осталось только начать гавкать и всё, сможет жить в стае собак и не отличаться от них. Тот, кажется, специально так близко встаёт, что немного наклонись – ткнёшься носом в плечо. Рома довольно грубо отпихивает парня в сторону локтём и берёт в руки мел. Глядит на доску пару секунд, а потом ухмыляется и принимается усердно что-то писать.       Стёпа делает пару шагов назад (один из-за толчка, второй целенаправленно), упирается поясницей в первую парту, с интересом наблюдает за тем, как одногруппник с легкостью справляется с тем, над чем он сам бы простоял еще не один десяток минут. – Садись, Ром, всё, как всегда, отлично, – преподаватель вздыхает, переводя взгляд на Стёпу, который свой взгляд тут же машинально потупил, – а тебе, Иванов, неплохо бы дополнительно заниматься. – Да хотя бы со мной, – с ухмылкой вворачивает Худяков, проходя мимо. – Только, блядь, не с тобой, – тут же вскидывается Стёпа, не успевая прикусить язык и сразу получает выговор от преподавателя: мол, такие выражения на своих парах он не потерпит. Рома фыркает, снова улыбается-скалится и идёт к своей парте собирать вещи, ведь пара уже подошла к концу. *       На улице холодно, хотя, вообще-то, по календарю апрель, но российскому климату природные законы не писаны. Стёпа ежится, кутаясь в большой шарф, который спустя миллионы стирок с разноцветными вещами из светло-бирюзового превратился в какой-то сероватый и скучный. Вскидывает руку, переводя взгляд на наручные часы, которые ему папа отдал за ненадобностью, и недовольно цокает языком: автобус либо уже проёбан, либо будет проёбан через две минуты, а от главного корпуса до остановки четыре минуты быстрым бегом, про шаг лучше молчать.       Прекрасно, что ещё насобираем для полного комбо отвратительного дня?       Это самое прекрасное долго ждать себя не заставляет, Стёпе приходится лишь сделать несколько шагов по направлению к лестнице крыльца. Стёпе выражение «смотреть под ноги» совершенно незнакомо, потому что обледенелые ступеньки не получают должного внимания и нагло этим пользуются. Если бы не подхватившая его цепкая рука, он бы растянулся на этих самых ступеньках самым глупым образом. «Как в дешёвых романах», – думает Стёпа, пока выдергивает локоть из хватки Ромы и угрюмо глядит на него. – Не за что, – тот явно хер клал на угрюмый взгляд. Потому что не может угрожающе выглядеть человек, шарф которого больше чем он сам, и весь он какой-то растрёпанный, неуклюжий, нескладный и смешной. А ещё любит блёстки и комиксы про романтичное спасение супергероями разнообразных пышногрудых дам.       Стёпа глядит на до неприличия довольного Рому, унимает в руках зудящее желание съездить по счастливому оскалу худощавыми костяшками, вздыхает и, развернувшись, быстрым шагом спускается с лестницы (спасибо, не поскользнувшись). – Ты же автобус проебал, да? – Слышит Иванов вдогонку, причём весьма дружелюбно, даже на мгновение оторопев. Он поворачивается обратно, щурит глаза из-под шарфа и кивает. Решение про вопрос о том, откуда Худяков знает расписание его автобуса так хорошо, быстро склоняется в сторону «поинтересоваться потом», потому что сейчас важнее, для чего он это спросил. – Лошара, – так же дружелюбно дополняет Рома, заходясь чуть хриплым смехом после того, как возмущённо вытягивается Стёпино лицо, – удачно тебе дойти до дома, копуша несчастная.       Рому в который раз за день посылают нахуй, и Стёпа, красный от злости, топает до дома пешком. Весь путь до заветного блока квартир занимают грёзы о том, как Роме на голову падает что-нибудь тяжёлое, его загрызает уличная псина, на которую он так похож, или он попросту задыхается в своём противном дыму тяжёлых сигарет. Тот как-то разок выдохнул едкое облако Стёпе в лицо и у него аж глаза заслезились, но подступивший к горлу спазм кашля он героически перенёс. * – Ты чего недовольный такой? Опять с Ромой поцапались? – Иванов-младший вздыхает, страдальчески закатывая глаза на отцовскую наблюдательность, кивает и быстренько проскальзывает в свою комнату, закрываясь дверью от последующих расспросов.       Удивительное дело, но Стёпа был единственным человеком в этой небольшой семье, которому решительно не нравился Рома Худяков. Как одногруппник, на самом деле, несколько моментов общения вне стен универа и чужих глаз оставили приятный осадок и желание повторить, но не суть. В основном парни пересекались в универе, соответственно, именно отношения как между студентами-одногруппниками и считались основными. Что до родителей, — они души в Роме не чаяли, хотя почти его не знали. Видели в нём прям эталон подростка и сына.       Рома умненький («хуюмненький», – мысленно огрызается Стёпа), Рома мужественный и внушающий уважение, в состоянии и помощь оказать, и за себя постоять, и в страхе держать. Стёпа не знал, что там Рома за одну случайную встречу с его семьёй успел внушить его родителям, но ему он внушал только желание взять в руки всё, что может служить оружием для нанесения тяжких телесных повреждений.       Естественно, в лицо родители Стёпе никогда не говорили, что иметь такие «девчачьи» увлечения как: побаиваться драк и дружить с большим количеством девочек, наверное, как-то неправильно (точнее, несоответствие стереотипам о стандартном парне), но наверняка так думали. Особенно, раз ставили ему в пример самого ненавистного одногруппника из всех, что имелись. А Стёпа в целом это сборище не очень любил, там этих ходячих стереотипов, как раз, было просто пруд пруди.       Он плюхнулся на кровать, уткнувшись лицом в подушку, тяжело вздохнул и замер. С одной стороны, неприятно, конечно, с другой – ужасно интересно. Он ведь никогда не был таким вспыльчивым, его довольно сложно было вывести из себя, обидеть, задеть, на остальных он так не реагирует, зато Рома для него – огонь для сухой травы. Как это работает, Стёпа с начала и до конца не понимал, как только этот Рома в начале года пришёл, пошутив про пидорские замашки ещё первого сентября. Тот моментально просёк, что Стёпу это задело, и начал только чаще и больше шутить, лучезарно улыбаясь крупными зубами на все испепеляющие взгляды. Сукин сын.       Нет, Стёпа тоже пытался подкалывать в ответ (выглядело это как отчаянное нападение во имя защиты), но Роме эти попытки явно были до пизды: они его не задевали, больше смешили. Это бесило ещё больше: почему это у него получается задевать что-то внутри, делать обидно и злить, а самому хоть бы хны? Это совершенно несправедливо и нечестно.       На сайте с анонимным гиковским чатиком было тихо, включённый пятнадцать минут назад компьютер молчал. Стёпа тоже молчал, всё еще так же валяясь на кровати лицом в подушку. Странная хуйня такая: внутри как будто щёлкнуло от обеспокоенного «ты же автобус проебал, да?» и вполне дружелюбной улыбки. Они знакомы с начала сентября, но Стёпа уже не доверяет дружелюбию этого человека. Надежда на нормальное общение рухнула со сразу же начавшихся злых шуток и успешных попыток высмеять перед окружающими.       Но от всех этих мыслей утопленника отвлёк звук нового сообщения и «проснувшийся» экран компьютера. Стёпа поднял голову, прищурил глаза и надеялся на то, что это не тот самый чат, который он никогда не игнорирует, потому что вставать не хотелось от слова совсем. Но это был именно он. Loqiemean: Поздравьте меня, я отбил девочку у трёх уличных собак.       Стёпа совсем не помнил, как именно этот пользователь сюда попал. Он крайне хреново разбирался в разнообразных комиксах, и когда по этому поводу велись активные дискуссии, он обычно молчал, но был той ещё душой компании, поэтому эту неосведомлённость ему прощали. Поболтать с ним было приятно всегда: человек имел и чувство юмора, и умение поддержать беседу нужным образом. карма: может быть, они приняли тебя за своего. – Как-то очень некстати вспомнился Рома, и Иванов сморщил нос, излишне резко вдавливая кнопку «enter» в клавиатуру. карма: у сообщения есть подтекст довольного педофила?       Большинство имён пользователей, которые были здесь (а их было не так много), Стёпа объяснить не мог. Как и своё, кстати, тоже. Оно придумалось давно, спонтанно и совершенно наобум. Но после этого «наобум» имя прижилось не только в чате, но и в твиттере, и как псевдоним для каких-то небольших статеек, поэтому его часто так и в универе звали.       Был здесь один чувак, который всё время пытался докопаться до чьего-нибудь имени, будучи донельзя любопытным, но обычно его нахер посылал каждый, к кому он лез. За этим было очень забавно наблюдать со стороны, на самом деле. Loqiemean: Можешь думать, что да. Loqiemean: Вообще-то, я этих собак подкармливаю постоянно, эти суки должны меня обожать, а одна мне чуть руку не отгрызла, когда я их разгонял.       Локи, как все привыкли сокращённо его звать, Стёпе нравился. Своим чувством юмора и частыми забавными подколами он чем-то напоминал «того самого ненавистного одногруппника», только он, в отличие от Худякова, не пытался публично высмеять. Из этого, кстати, Стёпа делал вывод, что если бы не вышеупомянутая особенность, Рома бы ему очень даже нравился. *       Вообще-то, Рома не мог до конца сказать, какие чувства он испытывает к «любителю блёсток и комиксов», как он сразу его окрестил.       Его ужасно умиляло то, как тот легко ведётся на любые его подколы и шутки. Из-за того, что он злился, у него краснели кончики ушей и лицо освежал здоровый румянец, будто парень только-только в помещение с мороза зашёл. Ему нравился контраст внешнего вида и поведения: Стёпа обожал таскать какую-нибудь кожанку, выглядеть как растрепанный после драки с котом воробей, но при этом в таком виде сидеть и мило ворковать с какой-нибудь одногруппницей про творчество Егора Крида. Нравилось наблюдать за тем, как Стёпа пытается на чём-то сосредоточиться, прихватывая губами, которые постоянно трескаются и сохнут, кончик карандаша. За тем, как начинает немного паясничать, если замечает направленную на него камеру, то ли пряча смущение, то ли пытаясь намеренно испортить кадр. Скорее всего, первое.       Наверное, из-за всего этого «нравится» Рома и пошёл в этот самый чат, услышав краем уха разговор Стёпы с кем-то про него. Так здорово, оказывается, с ним общаться, когда он не ждёт постоянно какого-то подвоха, подъёбки или обидной шутки, как сам иногда в шутку может назвать Рому котиком или разглагольствовать о том, что «локи» – его любимый человек среди всех здесь присутствующих.       Худяков уже раз примерно дохуя успел пожалеть о том, что сам поспособствовал тому, что доверие к нему свелось к нулю чересчур быстро.       Худяков уже раз примерно дохуя сказал сам себе, что он долбоёб, который проебал все возможности, что ему были предоставлены. – Ты какой-то очень загруженный, – Денис, как всегда, впрочем, наблюдательнее шпиона на задании.       Рома отмахивается, отворачивается, копаясь сначала в карманах, а потом ключом в замочной скважине. Как истинный джентльмен, впустил в квартиру друга, закрыл дверь и пошёл на кухню искать, что можно заточить с голоду: тратить лишние деньги не хотелось совсем. Еще неплохо было бы перебинтовать руку, потому что собака неплохо так содрала зубами кожу, и несмотря на то, что кровь уже не шла, саднило прилично и неприятно. – Дэн, разбуди комп, сейчас с обедом что-нибудь поглядим, – слышится с кухни таким тоном, словно говорящий держит что-то в зубах. Денис даже не сразу понимает, о чём его просят.       Когда хозяин квартиры появляется на пороге комнаты с тарелкой бутербродов, Рощев очень озадаченно глядит на него поверх очков в круглой тяжеловатой оправе: – Ром, я не знаю много народу с именем «Карма». Я знаю вообще только одного. Ты помимо Иванова из своей группы знаешь ещё кого-то? – Рома морщится, как от зубной боли, закатывает глаза и отпихивает друга от компа, открывая новую вкладку для поиска какого-нибудь фильма. Оба молчат какое-то время, Денис тактично ждёт, когда ему ответят, но когда всё-таки открывает рот, чтобы задать вопрос ещё раз, Худяков нехотя отвечает. – Это и есть Иванов из моей группы.       Денис, который уже успел запихнуть в рот бутерброд, этим самым бутербродом закашливается и переводит изумлённый взгляд на друга.       На друга, который с начала учебного процесса довольно жёстко и обидно стебётся над бедным Стёпой, заставляет его краснеть то от возмущения, то от смущения, то от злости, бесит его каждым своим мгновением существования. На друга, который сейчас мило с ним переписывается в каком-то чате, название которого рассмотреть не успелось. Приходится всё-таки сначала дожевать бутерброд, откашляться и поинтересоваться: – Это выглядит так, будто он тебе нравится, а ты это максимально стараешься не показывать, – очередь поперхнуться обеденным перекусом переходит к Роме: он чуть и не выплёвывает несчастный хлеб с колбасой на клавиатуру. У Рощева, кажется, глаза на лоб сейчас полезут, – бля-я-ядь, Рома, серьезно!?       Рома что-то бурчит и мямлит сквозь бутерброд, усерднее и громче тарабаня пальцами по клавиатуре, молясь на то, чтобы вспомнить хоть какой-нибудь первопроходной фильм, и чтобы от него отъебались. Но отъёбываться от него не собираются вовсе. – Ну, не то, чтобы нравится, – голос такой неуверенный и хриплый, что Рома готов дать себе смачную оплеуху, потому что такому голосу никто никогда не поверит, даже если говорить правду. – Пиздец, – а его уже и не слушают, Денис просто подводит итог роящимся у него в голове мыслям и откидывается на спинку дивана, забыв про недоеденный бутерброд, – и давно? – приходится кивнуть. С неохотой, будто его кто-то сильной рукой пригнул за волосы вниз, но кивнуть. Слышится ещё одно «пиздец», и Дэн какое-то время просто молча ест бутерброд.       Они так же в молчании включают какой-то фильм – его никто не смотрит, он просто скрашивает давящее на мозги молчание – и доедают оставшийся перекус. Потом Рощев всё-таки поворачивается всем корпусом к хозяину квартиры, последний вздыхает. Когда Денис так делает, значит, что предстоящий разговор очень его волнует и будоражит, а значит, быстро и легко поставить в этой теме точку не получится. – А ты знаешь про то, что к человеку обычно не так подкатывать надо? – В голосе какой-то гремучей смесью плескаются одновременно насмешка, беспокойство и основная мысль о том, что Рома – долбоёб. Но Рома и так об этом знает. – К тебе никто не плюхнется в объятия, если ты будешь продолжать так изводить этого своего Стёпу. – Он не мой, – моментально огрызается с неприятной ухмылкой Худяков, глядя куда-то в сторону и грызя изнутри щёку, – и вообще, у тебя с ним даже лучше общение, вас вполне можно назвать друзьями. – Ещё бы, – зеркалит ухмылку Дэн, – я не пытаюсь высмеять бедного парня перед всем универом за любовь к комиксам, Криду и дружбу, а не отношения, с большим количеством девушек. *       Стёпу впервые за долгое время никто не донимает. Рома с ним просто здоровается после того, как почти опрокидывает ему на кофту свой суп, когда они пересекаются в столовой. Взгляд машинально сползает на задравшийся рукав, который открывает вид на перебинтованную руку, а потом возвращается к глазам напротив, взгляд которых стал более обеспокоенным, что ли. – Что с рукой? – Неожиданно для себя интересуется Стёпа, стараясь себе внушить, что ему похуй должно быть, вообще-то, и к этим надеждам на нормальное общение остаётся прибавить только стокгольмский синдром. – Не твоё дело, – неожиданно для себя резко отвечает Рома, одёргивает рукав и уходит к столам, за одним из которых в ожидании обеда Рощев меланхолично залипает в телефон.       Иванов остаётся у стеллажа с подносами краснеть кончиками ушей от накатившего обидного возмущения.       Сука, вот пытаешься идти на нормальный контакт, несмотря на то, что уже видеть этого человека не можешь, а тебе снова в душу плюют! Ну что за ебанина, Стёпа, заканчивай жить мечтами о дружбе, вернись в реальность. А потом дома поной Локи в чат о том, как тебя заебал универ и твои одногруппники. Схема простая и рабочая, тебя пожалеют, кликнут сердечко в диалог, и тебя отпустит.       Никто только не знал, что на том конце электронной сети под именем Локи будет сидеть не Рома Худяков, который на момент происходящего ушёл в душ, а его лучший друг. Этот самый лучший друг даже не думал о том,что так делать, может быть, не стоит, когда садился за компьютер, который мигнул новым сообщением в чате. карма: локи, прикинь, универский уебан тоже с рукой перебинтованной. эта сучка просто гаркнула, что это не моё дело, когда я поинтересовался, что случилось. ну и к чёрту тогда, самое время похерить все надежды на нормальное общение. Loqiemean: Может быть, просто не в настроении? Надежды умирают последними, чувак. – Денис чуть не написал обращение «Стёп», уже будучи готовым клацнуть на кнопку отправки сообщения, благо, вовремя вспомнил про анонимность. карма: а всё, что было перед ними, уже умерло, остались только они. когда-нибудь я обязательно перестану тебе ныть о том, что если бы он не был таким уебаном, в остальном он был бы таким же охуенным, как ты, но это совсем другая история, прости. Loqiemean: Главное, не переставай надеяться, а так, ной, сколько влезет. <3 * – Денис, блядь! – Вопль на половину имеющихся в доме этажей известил Рощева о том, что хозяин дошёл до компьютера. Он победно улыбнулся, потягивая чай из чашки и всё так же залипая в телефон. И бровью не повёл, когда злой Рома со взъерошенными мокрыми волосами появился на пороге кухни, сыпля ругательствами в сторону друга, между ними вставляя информацию о том, что его никто не просил лезть в чужую жизнь и отношения с другим человеком. – Ты, Ром, главное, не проеби эту самую жизнь и отношения с другим человеком в реальности. Сам видел,у него уже надежды иссякают, пока ты шлёшь ему сердечки по интернету и залупаешься в универе, – прерывает шумный поток слов Денис, допивая чай и спокойно глядя на друга поверх очков, который тут же затихает и смотрит на него как-то слишком грустно. Это очень диссонирует с горящим взглядом секундной давности, и Рощеву кажется, что не у одного Стёпы надежды на нормальное общение иссякают.