локимин, где л - любовь скрыть невозможно

      Стёпа нервничал и кусал и так уже обкусанный кончик карандаша, где давным-давно по идее был ластик. Рома нервничал и смотрел на это, понимая, что всё остальное очень мало его волнует.       Стёпа злился на себя за то, что не может проникнуться любовью к математике. Рома злился на себя, что не может отвести взгляд от блядского кончика карандаша и заострённого клыка Стёпы, который продавливал мягкую древесину канцелярского предмета.       Стёпа хотел домой, потому что вообще уже устал учиться. Рома хотел домой, потому что вообще уже устал, что Стёпа постоянно маячит перед глазами со своей обворожительной улыбкой, которая адресована не ему. И вряд ли когда-нибудь будет.       Денис изредка пихал Рому локтём в бок и шипел ему о том, что рано или поздно его спалят, и репутация независимого мудака превратится в репутацию влюблённого идиота-пидораса. Рому это как-то не впечатляло. Рому впечатляло зрелище с соседнего ряда. – У тебя не мелькало идеи, что если ты начнёшь с ним нормально общаться, а не прожигать взглядом на парах, всё, возможно, сдвинется с мёртвой точки? – Рощев выглядел издевательски заинтересованно, и за такое выражение лица очень хотелось по этому самому лицу съездить. В общем-то, они на улице (хоть и на территории универа), вмазать возможность имеется, только вот есть ли смысл? Он чудовищно прав. Чудовищно. – Я… – пришлось прерваться, потому что горький сигаретный дым внезапно ударил в нос и глаза, из-за чего Рома немного поперхнулся, – я думал ему предложить его по математике подтянуть. У него ж проблемы. И только нахуй попробуй как-нибудь сейчас меня подколоть, – он сразу заметил то, в какой ухмылке изогнулись чужие губы, и успел ощериться прежде, чем над ним пошутят.       Денис был охуенным другом. Но иногда он подшучивал так, что очень хотелось познакомить его лицо с кирпичной стенкой, у которой они сейчас курили. Рома, наверное, только сейчас начал понимать, что испытывают окружающие, когда он пускает в ход своё ослепительное чувство юмора и умение в иронию.       Сразу же вспоминался Стёпа, который максимально болезненно реагировал на всё вышеупомянутое. Стёпа, который забавно сводил брови к переносице и глядел исподлобья, то ли из-за почти незначительной, но разницы в росте, то ли чтобы выглядеть более угрожающе. Стёпа, который практически на любой фотографии закусывал нижнюю губу и часто выглядел настолько уютно и приятно, что внутри, где-то под рёбрами, разливалось мягкое кисельное тепло. Стёпа, отсутствию доверия и хорошего отношения к себе Рома максимально поспособствовал.       Пока что (хорошо, если только пока что) хорошее общение, такое, какое Худякову действительно требовалось, у них было только всё в том же чате. Довольно быстро получилось так, что с остальными жителями этого анонимного клуба гиков у Ромы не заладилось, хотя он и не пытался, он пришёл сюда только за одним человеком. Повезло с тем, что они очень много и в личке разговаривали, где ему было комфортнее общаться так, как хочется, как приятно, и не бояться быть осмеянным. Стёпа его, конечно, убеждал, что никто бы его там не засмеял, но доводы не были убедительными. *       Наверное, библиотеки Стёпа любил на какую-то йоту больше, чем книжные магазины. Библиотека всегда была каким-то спокойным, тихим и даже чуточку интимным местом, в котором малейший шум воспринимался как-то неприятно. Не потому что старенькая библиотекарша могла поднять грозный взгляд из-под очков с большими круглыми линзами, и сразу вставал вопрос, откуда в таком небольшом, ослабленном возрастом теле столько негативной силы. Нет. Просто хотелось ходить между шкафами книг в тишине, оглядывая старые и не очень корешки с выцветшими местами названиями, смотреть на них так же пристально, как они смотрят на тебя со своих полок. В магазине к тебе шумно подлетит продавец-консультант со стандартным «вам помочь?», вокруг будут сновать дети с воплями «мам, ну купи, я честно буду это читать!», и обмениваться пристальными взглядами с книгами не получится. Зато в библиотеках крайне редко можно найти комиксы, и тут книжные выигрывают один балл. Но сейчас Стёпа пришёл не за ними.       Он, на самом деле, не особо знал, за чем конкретно пришёл, просто вдруг понял, что почти все имеющиеся дома книги, которые ему были интересны, он перечитал, и хотелось чего-то нового. Как раз, как он очень любил, удалось побродить меж стеллажей, пахнущих старыми страницами, немного пылью и немного средством, которым, видимо, недавно эти самые стеллажи протирали. В итоге Иванов нашёл парочку интересных для себя книг, и уже почти на выходе столкнулся (кто бы мог, блядь, подумать) с Ромой. – Методички по математике искал? – Оскалился тот, машинально снова подхватив Стёпу за локоть, то ли чтобы не споткнуться, то ли чтобы он не грохнулся от толчка. – А ты иногда ходишь в библиотеки? – Язвительно парировал Стёпа, который вообще сейчас не был готов к каким-либо конфликтам. Он мгновение назад пребывал в отличном расположении духа и был настроен на тёплый вечер в кресле под домашним торшером. – Один-один, Иванов, – скорчил кислую мину Рома. Уже через секунду он тащил его обратно к книжным шкафам, как ни в чём не бывало расспрашивал про то, что он ему может посоветовать почитать и что он взял себе.       Стёпа даже не заметил, как его увлекли в весьма интересную беседу, как они внезапно оказались уже за столиком в его любимой забегаловке, которая была рядом с универом. В такие моменты он всё больше и больше убеждался в том, что всё было бы просто донельзя идеально, если бы одногруппник не вёл себя как последнее хуйло. Вот он и сейчас сидел, потягивая из картонного стаканчика горячий кофе, который жёг губы, и с большим интересом слушал какие-то отвлечённые рассказы, которые заполняли молчание до того момента, как Роме сделают его шаурму. Что вдруг на главного «врага» нахлынуло, он решительно не знал, но ему было вполне комфортно. – …ой, ты бы знал, как она мне нужна, – Стёпа моргнул, поняв, что за своими размышлениями он упустил начало фразы, и Рома это, видимо, понял, потому что крайне снисходительно улыбнулся его обескураженному лицу. – Фотография, Стёп, мне фотография нужна. Для стенда какого-то, студсовет попросил, – он задумчиво протарабанил пальцами по столешнице, а потом вдруг словно вспыхнул идеей, мелькнувшей озорным огоньком в глазах, и наклонился ближе к собеседнику, – слушай, а может быть, ты меня сфоткаешь? Пожалуйста, давай? – Рома, блядь, из меня фотограф такой же, как математик, ты чего? – фыркнув прям в кофе, парень удивлённо взглянул на Худякова, который выглядел так умоляюще, словно от того, кто конкретно его будет фотографировать, зависит как минимум его жизнь. – Вон, попроси Евстигнеева с третьего курса, он классно фоткает, я видел. Я хуёво сделаю.       С каждой минутой диалога у Стёпы возникало всё больше и больше вопросов, которые он предпочитал не озвучивать. Например, с чего бы вдруг его вообще не пытаются как-то высмеять, разозлить, смерить презрительным взглядом? С чего бы вдруг фотография нужна именно от него? С чего бы вдруг Рома постоянно глядит ему в глаза (а кажется, что в самую душу) очень отчаянно и грустно, словно брошенный пёс, который когда-то был очень предан своему хозяину. Стёпа не задавал эти вопросы. Ему казалось, что вот оно, он дождался того, что сожжённые, ещё в самом начале знакомства, мосты не поздно отстроить заново. Что Рома как раз и пытается это делать, хоть и довольно нелепо, без какого-либо умения и желания признавать свои ошибки (потому что кое-кто вёл себя как хуйло). Но каждой же попытке надо давать шанс, правильно? Вот Стёпа и даёт. – Да не выйдет хуёво, – протестующе мотает головой Худяков, бормоча слова, уже пережёвывая шаурму, – ты же фотографировал универ для какой-то там презентации, вышло очень даже здорово, – откуда тот знает про то, что фотографировал именно Стёпа, вопрос тоже был опущен. Возможно, тот фолловит его твиттер, а туда очень много всякой информации сливается. – Универ не люди, – хмыкает Стёпа, приподнимая брови, – людей надо уметь фотографировать, а здания не позируют, здания стоят и стоят, подбирай удобное освещение и ракурс столько, сколько душе угодно. Я не справлюсь с хорошей фотографией, Ром, серьёзно. Хочешь, я могу сам Рудбоя попросить, он в хороших отношениях со мной, думаю, согласится помочь. Или через Светло с ним свяжусь.       У Ромы язык не повернулся сказать, что со Стёпой все в хороших отношениях. Все, кроме него, и, причём, не Стёпа в этом виноват. Стёпа вообще человек очень общительный, умеющий располагать к себе практически любого собеседника. – Да не надо мне Ваню, я и сам бы мог его попросить, если хотел, – выдаёт вдруг Рома неожиданно даже для себя. Понимая, что если он ещё и уткнётся взглядом в столешницу, будет совсем отвратительно, поэтому берёт себя в руки и смотрит собеседнику в глаза. Тот явно чуть не давится кофе, глядя в ответ максимально растерянно. Это определённо не то, что он ожидал услышать. Рома и сам от себя не это ожидал услышать. – Ну, ладно… Раз тебе так необходимо, хорошо. Только у меня и оборудования хорошего нет, так, старенькая мыльница в шкафу. Для нормальной фотографии не подойдёт, – задумчиво смотрит то на Рому, то на снующих туда-сюда прохожих за окном. Снова переводит взгляд на одногруппника и расцветает чуть смущённой улыбкой, замечая то, как тот оживился и заулыбался. – Фотик достанем, не переживай, – парень подмигивает, поднимаясь из-за стола, а потом тише произносит, – спасибо. *       Иванов практически никогда своего анонимного друга из чата не называл полным именем, под которым он там сидел. Даже сокращённое «Локи» не казалось ему чем-то оригинальным, потому что так его звали все, кто там сидел. Зато придумывать кучу производных от этого имени с любыми уменьшительно-ласкательными изменениями, каждый раз новыми, – это он умел и любил. Да и Локи это тоже, видимо нравилось. Во всяком случае, он не возникал. Он не возникал ни на любую ебанину, на которую иногда Стёпу распирало. карма: локилейло, универский уебан, кажется, постепенно перестаёт быть уебаном! Loqiemean: Мои поздравления, конечно, но откуда такие выводы? карма: мы сегодня здорово разговорились. как я и предсказывал, он классный собеседник. а ещё слёзно умолял его сфотографировать для какой-то там херни в универе, я прослушал, для какой конкретно. причём у нас есть ку-уча действительно классных фотографов, а он просил именно меня. выглядело очень мило, правда. Loqiemean: Да я, блядь, знаю, как это выглядело, я чуть не сдох от стыда, Стёпа. Ну, видишь, я же говорил, что всё наладится. Может быть, он осознал, что с таким человеком, как ты, надо не враждовать, а дружить. карма: а ещё ходить по забегаловкам, болтать и пить кофе. Loqiemean: Ну это вообще в первую очередь. (:       Стёпа почему-то всё никак не мог избавиться от ощущения, что Локи общается как-то очень схоже с тем, как общается Худяков. Какие-то фразочки в некоторых местах, казалось, говорит один и тот же человек, только откуда Худякову было знать про этот чат, про то, что Карма – это Стёпа, и всё остальное? Ни в каких знаниях, выходящих за рамки анонимности и того, что Стёпа сам про себя рассказывал, Локи замечен не был, поэтому Стёпа считал, что он просто сам себя накручивает. Как часто говорила мама, переносит обрывки сюжетов любимых комиксов на реальность. Мама очень любила к любым неурядицам приплетать комиксы сына, чем его очень забавляла. Это выглядело так же, как некоторые родители винят во всём компьютер своего ребёнка, только здесь были комиксы. И это не раздражало, как в случае с компьютером, а только умиляло и немного смешило. *       С фотографией всё откладывалось и откладывалось изо дня в день. Сначала они не могли нормальную камеру достать, потом локацию хорошую, а потом Рома заболел. Человек, который болел реже, чем говорил Иванову комплименты (а этого он не делал никогда), умудрился простудиться, потому что ушёл курить в ветреную погоду в одной кофте, в которой часто таскался в универ. Стёпа успел просмеяться над этим столько, сколько было необходимо, но всё равно пришёл разок к Худякову в гости, притащив с собой какую-то вкуснятину, «чтобы не унывал тут со своей заразой».       Рома, когда увидел в глазок, кто конкретно к нему пришёл, в первую очередь кинулся со всех ног закрывать открытый на компьютере чат. Чуть не навернулся, споткнувшись об собственные же ноги, перевернув какую-то коробку и взвыв от тупости ситуации и пострадавшего мизинца на ноге. – А я вот, печенье шоколадное принёс. Любишь шоколадное печенье? – Стёпа снова тонул в своём огромном шарфе, держа в руках упаковку «Юбилейного», которое Рома ненавидел всем, чем можно его ненавидеть. Но Стёпа-то об этом не знал. Но печенье с тёплой улыбкой в благодарность за него и за то, что к Роме пришли с визитом, отправилось на полочку к другим печеньям и сушкам каким-то.       Они просидели довольно долго, гоняя чаи и болтая про всё-таки найденную локацию для фотографии, про то, что окружающие в универе теперь только и делают, что подшучивают насчёт их улучшившихся отношений, про очередной супергеройский фильм, вышедший на экраны. Словом, про всё, что подвернётся под язык. – Ладно, ты лечись давай, – на прощание улыбнулся Стёпа, – а потом будем наблюдать, фотографирую ли я людей так же классно, как фотографирую здания типа нашего универа. Уже когда он ушёл, Рома вдруг обнаружил, что одногруппник забыл свой шарф. Он стоял, внимательно смотрел на шарф, спокойно оставленный на вешалке, смотрел так внимательно, словно аксессуар разглядывал его в ответ.       Внутри боролись сейчас две вещи: здравый смысл (да, и такое в закромах имеется) и что-то ещё, что даже охарактеризовать до конца не получалось. Но вот это самое что-то, неопознанное и непонятное, взяло верх, потому что Худяков шагнул к вешалке, взял приятную на ощупь ткань в руки, и уткнулся носом в шарф, шумно втянув воздух. Запах разве что в коленках дрожь не рождал. Уютный, приятный и притягательный, как и хозяин вещи. – Если бы у тебя был хвост, ты бы обязательно им повилял, а ещё взял бы с собой шарф в кровать, – скептично заявило ему сознание, пока Рома и сам себя успел пристыдить за эту спонтанную хуйню.       Но шарф действительно пах очень вкусно. Не так приторно-сладко, как обычно пахнут женские вещи, на которые часто выливаются духи целыми литрами, чтобы остальные запахи даже не имели возможности на существование. Запах Стёпиного шарфа был словно смесью кучи разных запахов, одеколон, отдалённо напоминающий Ромин, был лишь приятным бонусом. Видимо, Стёпа так часто пил свой любимый кофе в той самой забегаловке, в которой они в прошлый раз столько просидели, что шарф впитал запах напитка. Ну или Иванов пролил разок на себя этот самый кофе.       Рома точно знал, что если о подобном узнает Денис, он уже наплюет на все Ромины увещевания, что он справится с этой ситуацией самостоятельно, и пойдёт разговаривать с Ивановым. Потому как несмотря на все подколки, парочку подъебов по поводу какого-нибудь пидорства и всё прочее, Рощев всё равно просто хотел, чтобы у друга всё было хорошо в независимости от его предпочтений. И Худяков знал, что если что-то случится, то тот забьёт на все свои шутки и молча пойдёт помогать даже без просьбы об этом. *       Локацией для фотографии была самая обычная мелкая студия, ключи от которой Стёпа выпросил на вечер у какого-то своего знакомого за сделанный реферат и какие-то незначительные деньги. Он сначала не хотел фотографировать вообще, ссылаясь на своё неумение, снова предлагал Роме попросить о таком важном деле Евстигнеева или того же знакомого, на студию которого они притащились под вечер, а в итоге и сам загорелся этой идеей. Причём загорелся настолько, что вытащил Рому на эту треклятую студию, пообещал ему, что сделает не просто фотографию «для каких-то там его дел, о которых никто уже не помнит», а постарается устроить чуть ли не полноценную фотосессию.       Ваня Светло активно предлагал Стёпе стащить у «его Вани» любимый неон, но Евстигнеев и сам об этом краем уха услышал, скептично приподнял брови и спросил у «Ванечки»: а не подохуел ли тот часом? Тот только улыбнулся самой невинной улыбкой, которая на Рудбоя действовала всегда безотказно, и пожал плечами. Вопрос про неон вежливо и тихо замяли под Стёпины «ну не надо, и так много о чём вас прошу». – Я не помню, сколько у нас времени, честное слово, но если что, пизды всё равно не получим, – тихая и пустая студия оживилась увлечённой болтовнёй Стёпы и мягким светом лампочки, которая своей тусклостью намекала хозяину помещения о том, что её жизненный путь свернул в сторону собственного конца.       Рома последние десять минут дороги резко стал очень молчаливым. Он внезапно осознал, что вся эта затея с тем, что фотографировать его будет именно Стёпа, рождает какой-то приятно-неприятный комок внутри и покалывание в коленях. И непонятно, что рождало это ощущение: мысль о фотографиях или фотограф. Он не был фанатом крутиться перед камерой, а фанатом крутиться перед Стёпой очень даже, а ощущения были всё равно одинаковые. – Ну супер-позирований не жди, – ухмыльнулся Рома, поняв, что в своих мыслях прошлые слова одногруппника оставил без ответа, и в студии повисла недолгая тишина. – Мне вообще-то только для универа обычная фотка нужна. – Да-да, ты сказал это раз уже, примерно, дохуя, – отмахнулся Иванов, стягивая шарф, который сто процентов пах всё так же вкусно, – навязался мне в модели, значит, будешь выполнять все её функции. С фотографом, конечно, можешь не спать, но без хороших фотографий от Степана Кармы ты не уйдёшь. Не стиль Рудбоя, конечно, но ты будешь доволен. Пока ты валялся с температурой, я к нему на аудиенцию записался, и он мне пару штук для фото рассказал, – Стёпа поймал удивлённый взгляд и рассмеялся, – да успокойся, мы просто на перерыве между парами столкнулись в столовой, пообедали за одним столом, и я поделился с ним всей этой историей. Он почему-то выглядел донельзя радостным, когда я сказал, что ты просил конкретно меня тебя сфотографировать.       На это Рома тоже ничего не ответил, многозначительно и бессмысленно одновременно улыбнувшись.       Промаялись они с этим дольше, чем планировали. Рома поначалу ужасно зажимался, чувствовал себя максимально скованно и не особо комфортно. Увещевания Кармы, которые должны были быть поддерживающими и расслабляющими, не помогали, а только напрягали ещё сильнее, потому что они были какие-то… слишком приятные. В итоге Стёпа даже почти злиться начал, забил на мотивирующие речи, как будто охладел к процессу. Это отвлекло настолько, что Рома растерялся, и в этот же момент был пойман объективом камеры. – Надо было всё-таки у Вани попросить неон, – с довольной улыбкой задумчиво произнёс Стёпа, сидя на полу с камерой в руках и щёлкая редкие удачные кадры. У Локи в голове возник вопрос: как этому человеку получается выглядеть эстетично уютным в любой позе, обстановке и в любом виде? Даже в самой простой одежде, взъерошенным, чуточку уставшим, сидящим на ламинате, сложив ноги по-турецки. – У Евстигнеева или Светло? – Машинально уточнил Рома, подходя поближе и пытаясь взглянуть на результат убитых пары часов, но ему не дали, отодвинувшись в сторону сразу. Зараза какая, интригу решил подержать. – А есть разница? – А, ну да. Нет разницы. *       Дверной замок студии щёлкнул с внешней стороны, Стёпа убрал ключи в карман и двинулся к лифту. Он одновременно хотел домой из-за усталости и не хотел, чтобы этот день заканчивался. Чтобы эта встреча с Ромой заканчивалась. Он не знал, что конкретно у того в голове перещёлкнуло, что он так активно пошёл на контакт, словно пытаясь загладить всю эту хуйню, которая между ними творилась с сентября, но был этому рад. Зачем лезть к чужим головным червякам, когда ситуация тебя более чем устраивает? Именно, незачем. – Ну, что тогда, – Стёпа немного замялся на перекрёстке, где им надо было расходиться в разные стороны, – пока? Я тогда отредактирую всю эту котовасию и принесу. – Да можешь в универе отдать, – пожал плечами Худяков, но в ответ ему слишком отчаянно замотали головой. – Нет. Я принесу, – твёрдо сказал Карма и улыбнулся краешком рта. Так ли он хочет просто принести отредактированные фотографии или так сильно ухватился за возможность общения с интересным ему человеком, было до конца непонятно даже ему.       На самом деле, хоть хороших снимков получилось и правда совсем немного, но именно эти несколько фотографий Стёпе очень нравились. Ни на одном из них одногруппник не пытался позировать, выглядеть хорошо в кадре, натягивать маску перед камерой. Иванову повезло уловить те самые моменты, когда Рома расслаблял сжатую челюсть, смотрел куда-то в сторону, потягивался или вздыхал, сдерживая зевок. На последней фотографии он получился каким-то слишком уставшим, потому что они просидели в той студии чуть больше двух часов. Уставшим, но очень красивым.       Перед тем, как убить очень много времени на невероятно педантичную обработку в ущерб своим делам и сну, Карма просто заворожено разглядывал все эти снимки, смотря на каждый из них снова и снова, словно стараясь их запомнить до каждой мелочи. Хотя, он столько сегодня насмотрелся на свою импровизированную модель, что запомнил очень многое. И в чат так и не зашёл.