Второй шанс

Глаза слезятся, а воздух, кажется, с трудом наполняет легкие. Руки дрожат, и тяжелая катана вот-вот коснется бледной кожи. Алые глаза все еще подернуты легкой дымкой, но это не мешает ему ехидно щуриться. Его губы растягиваются в усмешке. Насмехается… И не боится. Зря. Острое лезвие касается кожи и тут же оставляет тонкую кровавую полоску. Алые капли быстро огибают шею и растекаются по подушке. Ухмылка становится еще шире. – Мышонок, ты такой страстный… – Заткнись! – О! Голос прорезался? Надо же. Стоило вставить тебе раньше. Мне нечего ответить, и я только сильнее сжимаю зубы. Медленно гладит мои бедра и обхватывает за ягодицы, тянет повыше, на живот. – Эй! – Что? Вроде недавно ты был не особо против, малыш? – В том состоянии я был бы не против лечь под кого угодно. В таком дерьме я оказался… – Ну так, может, стоит иметь хоть каплю благодарности за то, что я тебя из него вытащил? – Я буду иметь каплю благодарности, а ты будешь иметь меня? Так, по-твоему? – Ну, я не против. Рука по-хозяйски скользит на живот, тонкие пальцы гладят кожу, проводят по ребрам. – Я сказал: нет! – выкрикиваю эти слова так, словно сам хочу поверить в их правдивость. – Я… В глазах темнеет – кажется, сама ночь упала сверху. Голова кружится, и на мгновение я даже позабыл весь тот кошмар, через который мне пришлось пройти. Смех? Откуда? Снова Арбитро? Сжавшись в комок, нахожу силы открыть глаза. И опять вижу его: лежит на боку, подставив руку под голову, все с той же усмешкой. Катана лежит между нами. Ха, даже не позаботился о том, чтобы ее спрятать. – Ты уже получил свою «каплю благодарности», разве нет? – Голос дрожит, черт, да и не только он – все мое тело покрылось липкими мурашками. – Как дешево ты оцениваешь собственную жизнь. Да и нет у тебя особого выбора. – Я твой… пленник? Презрительно фыркает и откидывается на спину. – Ну что ты, мышонок. Ты волен идти куда хочешь, только вот… – Только вот что? Сладко улыбается мне: – Арбитро. Голова дергается, как от удара. Это имя… Оно одно заставило меня съежиться и вжаться спиной в холодную стену. – Что «Арбитро»? – шепотом и пересохшими губами. – Сутки, а может, двое. На улицах тебя найдут и притащат обратно, к нему. И, будь уверен, в этот раз он хорошо позаботится, чтобы ты не улизнул. – Не хочу… Противный ком перекрывает горло. Закрыть глаза и провалиться в спасительную тьму. Не позволяет мне сделать это. – Но ты можешь остаться здесь в качестве моего питомца. – Чем ты лучше? – Ну… Я не зашью тебе глаза и не вырежу голосовые связки. Не буду устраивать кровавые оргии и смотреть, как тебя имеет куча обдолбанных, искалеченных рабов. Лихорадочно соображаю. Что же делать?! А он продолжает: – Выбор, как ни крути, небогатый, но… тебе же было хорошо со мной? Сглатываю. Отвожу взгляд и еще глубже кутаюсь в покрывало. Зябко. – Согласен… – Как лезвие в горле застряло – так тяжело мне далось это слово. Еще одна усмешка. Двигается и сгребает меня поближе, проводит пальцами по губам. – Больно не будет, если не попросишь. Молчу. В растерянности. Прикрывает глаза и оценивающе изучает мои губы. – Дай сюда язычок. Сглатываю и приоткрываю рот. – Еще. Его язык находит мой и скользит по нему. Медленно. Мне страшно, жду боли. Сейчас укусит, сейчас… Но он не торопится, вылизывает мой рот и лениво играет с языком. Вздрагиваю, когда прикусывает губы, тут же зализывает и мягко сминает их поцелуем, таким же медленным и сладким, как патока. – Не стоит так дрожать. Я научу тебя ПРАВИЛЬНО реагировать на мои прикосновения. ОН запугал тебя, но мы исправим это. Теперь ты, поцелуй меня. Пытаюсь возразить. – Тш… Я не разрешал тебе спорить. Правило первое: делай то, что я говорю, и тогда… у меня не будет повода тебя наказать. Медленно киваю, а все мое внимание сосредоточено на тонких губах моего «хозяина». Мои пересохли, и я быстро прохожусь по ним языком. Тянусь повыше и едва касаюсь его губ своими. Легкий поцелуй, без языка. Чуть отклоняюсь и делаю это снова, но в этот раз тяжелая ладонь ложится на затылок и не дает мне отстраниться. Касаюсь языком приоткрытого рта, ровных зубов. Так страшно… Предчувствие боли не отпускает меня. Вздох – и еще одна попытка. На этот раз захожу чуть дальше и прикасаюсь к его языку своим. Ничего не происходит, и тогда я делаю это снова, смелее. Поцелуй, если это можно так назвать, длится чуть дольше. Опускаю голову и подбородком упираюсь в острую ключицу. Глаза бездумно скользят по бледной коже в темной росписи старых шрамов. Много, очень много тонких фиолетовых полосок. Высвобождаю руку из-под пледа и пальцем провожу по одному из них. Перехватывает мою кисть. – Откуда столько? – Правило второе: никаких вопросов. Все, что тебе нужно знать, я расскажу сам. – Зачем я тебе? Скучно? В детстве щенка не подарили? Что будет, когда тебе надоест играть в «доброго хозяина»? Его лицо меняется, становится жесткой маской. Задел за живое? Что именно?.. Грубо зажимает мой рот ладонью, наклоняется и зло шепчет: – Правило третье: наказание. Отпихивает меня, садится на матрац. Натягивает футболку, застегивает штаны и только потом одаривает меня презрительным взглядом. – Я прощу тебя на этот раз, но не забывайся, рыбка: ты не мой любовник, ты – моя подстилка. Ты здесь, только пока я этого хочу. И моли дьявола, чтобы это желание не пропало как можно дольше. Вопросы? Отрицательно мотаю головой. – Умница. Быстро схватываешь. Я прогуляюсь. Пара часов, чтобы подумать, у тебя есть. Уйдешь сейчас – я не буду тебя искать. Первый и последний шанс. Думай, зверек. Кровать скрипит, когда он встает. Натягиваю плед по самый нос и молча наблюдаю, как он одевается. Возвращается к кровати, чтобы забрать катану. Ни одного взгляда в мою сторону. Так, как будто меня здесь нет. Пустое место. Дверь закрывается с негромким стуком. Что мне делать?.. *** Закрываю глаза и подтягиваю колени к груди, стремясь стать как можно меньше. Вслушиваюсь в тишину: стук настенных часов эхом отдается по комнате, будто в длинном каменном коридоре, в подземных лабиринтах. Тело прошивает словно током, глаза широко распахнуты, страх накатывает липкими волнами. Резко озираюсь по сторонам, но в глазах лишь туман. От страха грудь сдавливает так, что не выдохнуть. Туманная дымка превращается в силуэты белого кабинета. Привязанный к креслу. Рядом с моим лицом – блеск скальпеля, такого тонкого и бритвенно-острого. Тело словно чужое, но панический ужас придал мне сил. Путы на запястьях оказались не настолько прочными, чтобы удержать меня, а испуганные хирурги не препятствовали мне. Черные тени за спиной. И этот голос… смеется и зовет по имени. Дальше – снова провал. Сжимаю виски и пытаюсь отогнать наваждение. Постепенно дымка проясняется, и я снова вижу обшарпанные стены и облезшие оконные рамы. Осторожно опускаю ноги, встаю. Начинаю метаться по комнате как загнанный зверь, лишенный воли, без права выбора. Я не хочу быть послушным песиком и подстилкой. Не хочу принадлежать кому-либо, словно бездушный кусок металла. Шики… Что это было? Минутная прихоть? Желание отобрать чужую игрушку? Я не смогу стать бездушным манекеном, преданной шавкой, как Ину. Не прогнусь – он сломает меня. Наиграется и выкинет. Тупик? Но… выбор всегда есть. Даже сейчас. Остановить все это. Прервать бесконечную полосу неудач. Эмма, Арбитро, а теперь Шики. Все они играют мной как пешкой. Казнить или помиловать? Наказать или пожалеть? Хватит! Я должен просто прекратить это. Выход кажется таким очевидным и единственно верным. Сознание проясняется. Ледяное спокойствие накрывает с головой. Осталось только… Оглядываюсь по сторонам в поисках того, что поможет мне осуществить задуманное. На потолке только одна лампочка, которая на соплях висит, на окнах – решетки, а в аптечке пусто. Лезвий тоже нет. Вот мудак. Он катаной, что ли, бреется?! Чтоб ты башку себе отрезал, ублюдок! Блять! Даже ножей на кухне нет! Ебануться! Захочешь сдохнуть – и то не получится. Возвращаюсь на кухню и проверяю за ящиками: кроме пыли ни хера нет. Думай… Когда он вернется, будет уже поздно. Уже ни на что не надеясь, заглядываю под кровать. Может, там у него есть еще какое-нибудь оружие? Или одинокий «самурай» предан своей боевой подруге? Сука, как тут только мох еще не вырос? Оп-па… Что это там у стенки? Удача! Маленькие женские маникюрные ножницы. То, что надо, с острыми концами. Ржавые немного, но мне сейчас явно не до гигиены. Выдыхаю и опускаюсь на кровать. Теперь без паники. Решение принято, обжалованию не подлежит. Закатываю рукава рубашки. Сначала левая. Осторожно, но резко прижимаю острый конец к изодранному запястью, и холодный металл входит под кожу. Медленно провожу полоску. Тянется красный след, края ранки расходятся и наполняются алой жидкостью. Почти не больно. Кровавые струйки медленно огибают запястье и каплями падают вниз. На белые простыни. Теперь правая. Здесь надрез чуть глубже. Мне кажется это недостаточным, и я закатываю рукава выше, чтобы достать до вен на внутренней стороне локтя. Рубашка пачкается кровью. Морщусь. Хотя какая мне разница? Пара глубоких вздохов… Острый конец прижимается к кровавой корке. Вот сейчас. Я смогу. Смогу. Черт… Больно. Еще одна попытка. Голова кружится. Ну же… Смог только уколоть себя. Это ощущение… такое знакомое – непередаваемая смесь ужаса и паники. Дежавю. Пытаюсь отодвинуться, дергаюсь, и тонкая игла протыкает вену насквозь. Больно! Кровь брызгает и пятнами оседает на белом халате. В панике отбрасываю ножницы и воспоминания вместе с ними. Кровь на запястьях уже остановилась и запеклась. Вот черт! Да и я тоже ебанат: вскрыть вены ржавыми маникюрными ножницами! Гениально! А что, если все-таки уйти отсюда?! Найти Рина, Кейске… Какой же я идиот! Рин. Ну конечно! Парень знает Тошиму как свои пять пальцев, он поможет мне выбраться! Вот и надежда забрезжила на горизонте! Я нашел выход. В два прыжка оказываюсь у входной двери. Дергаю разболтанную ручку, забыв про боль. Распахиваю дверь и застываю в проеме. Красные угли прижигают меня насмешливым взглядом. Стоит, сложив руки на груди, опираясь о стену прямо напротив порога. – Что так долго, мышонок? Я уже заждался. – Ты… с самого начала… Зачем?! – Еще никогда мой голос не звучал столь убито. – Это же так интересно: дать тебе надежду, а потом безжалостно отобрать. Ты так эмоционален. Я хочу видеть на твоем лице все: боль, му́ку, унижение… – говорит негромко, но каждое слово – словно пощечина. Вспоминаю его слова. Значит, вот оно что: эта иллюзия выбора – и есть мое наказание.