Второй шанс

Безразлично изучаю красные обои на стенах. Действие скорее неосознанное, так как заняться тут попросту больше нечем. Нет, конечно, меня прямо-таки разрывает от желания разнести к хуям конфетный кабинет этого урода, но… нельзя. Поэтому я стоически жду, пока он явится. Мое нетерпение выдают только пальцы, которыми я барабаню по подлокотнику кресла. Заставляет меня торчать тут, мразь. Что ты пытаешься этим показать? Это ТЫ, а не я полностью зависим от этой дряни в капсулах. Это ТЕБЕ она необходима, чтобы поддерживать ту иллюзию, которую ты называешь властью. Вопрос в том – зачем это мне? Месть? Скорее одержимость. Но за столько лет… она стала почти призрачной. Да и сам я гоняюсь не более чем за фантомом. Нагоню ли когда-нибудь? А если и нагоню? Что дальше? Последнее время это часто терзает меня. В тишине и одиночестве становится особенно невыносимо. Мысли одолевают меня. Душат. Может, поэтому я притащил мальчишку? Столько вопросов… Устало прикрываю глаза. Пальцы автоматически находят замок на кейсе. Вот он, лежит совсем рядом, на полированном столе. Глаза открываю одновременно с негромким щелчком. Ровные ряды райна, смертоносной «капли». Но и они же дают силу. Силу… Пальцы автоматически тянутся к капсулам, цепляют одну. Сколько раз… А что, если?.. Шаги в коридоре. Черт. Стряхиваю наваждение и возвращаю наркотик на место. Вот так. Все правильно. Я не нуждаюсь в нем. Закрываю крышку кейса и придаю лицу скучающее выражение, а капли пота на лбу скроет длинная челка. Дубовые двери открываются, и в кабинет медленно вплывает Арбитро, а следом ползет его любимая игрушка – Ину. Мне всегда было жаль этого мальчика, впрочем… он сам виноват. Быстро сломался, признав своего хозяина. ЭТО проходит мимо меня и занимает свое место за столом, а его песик тихонько забивается в угол. Ну конечно, папочка же рассердится, если ты будешь мешать ему. Фу. Так противно, что меня передергивает. – Ты опоздал. Когда-нибудь мне надоест это терпеть. – А ты куда-то торопишься? – Приторно сладкая улыбка. Морщусь, а он продолжает: – Уж не к моему ли сладкому мальчику? – Мальчик уже МОЙ, Арбитро. – Я так надеялся, что ты приведешь его с собой. Ну зачем тебе игрушка, Иль Рэ? Верни его папочке… – Твой послушный песик, – киваю сторону паренька в маске, – уже наскучил? – Ох, покорность приедается так быстро. Он совсем не противится моей воле, а сопротивление того котенка оказалось таким интересным. К тому же, хм, мы еще с ним не закончили. – М-м, а мы только начали. Знаешь, мальчик такой горячий. Любит проявлять инициативу. Что это тебя так перекосило? Все-таки не успел его трахнуть? Даже маска не скрывает его истинных эмоций. Ожидание определенно того стоило. Жаль, что только на пару секунд, а потом справляется с эмоциями и снова надевает эту фальшивую улыбку. Откидываюсь в кресле и легко толкаю кейс в его сторону. Открывает, проверяет целостность ампул. Удовлетворенно цокает языком и убирает чемодан. – И все же, зачем он тебе? – Голубые глаза из прорезей маски смотрят вполне серьезно, без привычного безумного веселья. Ты далеко не так прост, как хочешь казаться. Безумный масочник. Удержал бы ты наркосиндикат в своих руках, будучи просто клоуном? – Нужен же мне кто-то, кто сможет вскрыть тебе глотку, когда ты перестанешь приносить пользу. – Не стоит возлагать таких надежд на маленького сломленного мальчика. – Не стоит этого мальчика недооценивать. И ты забываешь: у него хороший учитель. Щурится. Прячет улыбку за сложенными в замок руками. Готов поспорить, что то же самое ты думаешь и обо мне и уже нашел кого-то, кто сможет заменить меня при случае. Поднимаюсь с кресла и перехватываю катану за середину ножен. Уже у самых дверей меня нагоняет ответ: – Только вот сможешь ли ты выдрессировать его, добиться полного подчинения? Оглаживает взглядом фигурку, скрючившуюся в углу. Ину… Он бесполезен – и мы оба знаем это. Антураж, красивая вещь, секс-игрушка. Сломленный, изуродованный ребенок. О нет. Я не буду ломать своего зверька, напротив, я обучу его. Заставлю преодолеть страх. А ты, Арбитро, будешь финальной стадией обучения, заключительной. Твоя главная ошибка в том, что ты уже списал его со счетов. Напрасно. Посмотрим, как дорого тебе обойдется это заблуждение. *** Декабрь. Плащ и перчатки становятся колом на морозе. Черт. Еще пара кварталов, а я уже не чувствую пальцев, что уж говорить об открытых локтях и лице. Первый раз в Тошиме так аномально холодно. На улицах пусто, и поэтому я могу позволить себе сутулиться и шататься из стороны в сторону. Устал. Устал от торчков, Арбитро и райна. Устал сам от себя. Мне опротивела Тошима с ее бесконечными разборками и вечными воплями, поэтому я спешу забиться в свою нору и спрятаться там от всего мира хотя бы на пару-тройку часов. Уже в темном коридоре вспоминаю про своего маленького пленника. Дверь незаперта, но ты же не настолько глуп, чтобы попытаться бежать еще раз? А, мышонок? Просевшая дверь мерзко скрипит, когда я толкаю ее. Словно старый пес не хочет пускать самозванца в хозяйский дом. Ну ничего, недолго осталось. Я редко задерживаюсь в одном месте больше пары месяцев – предпочитаю менять жилье. Усмехаюсь и вспоминаю, чего мне стоила «маленькая неосторожность». Безобразный шрам от ожога служит хорошим напоминанием. Так или иначе, надо присмотреть новое убежище. И чем скорее, тем лучше. Но это завтра, а пока… – Где ты, маленькая рыбка? Размытое белое пятно скользит по дальней стене. Ага. Вот он ты. Оставляю катану в старом кресле и направляюсь к свой цели. «Цель» не особо рада моему вниманию. Жаль. Мечется из стороны в сторону. Замирает. Сжимается, пытается стать как можно меньше. – Боишься? Напрасно. У меня не осталось на тебя сил. – Убийства так утомляют? Улыбаюсь одними уголками губ. Дрожит от страха, но продолжает дерзить мне. Просто превосходно. Появляется желание поиграть с ним. – А ты быстро приходишь в себя. Уже не шарахаешься от каждой тени? Молчит, отворачивается. Глаза привыкли к полумраку, и я вижу, как он нервно покусывает губы. Значит, все-таки страшно? Тянусь к нему и касаюсь острой скулы. В панике отталкивает мою руку и отчаянно душит зародившийся крик. – И что это было? Хрипло дышит, скорее панически давится воздухом. Вспоминаю слова Арбитро – неужели чертов масочник был прав?! – Я жду ответа. Прикрывает глаза, пытается подавить панику. Жду. – У тебя руки… холодные… Че, бля?! – И что? Принцесса желает только теплых объятий? – звучит так желчно, что, кажется, во рту отдает горечью. Еще один глубокий вздох. Наконец-то смотрит мне в глаза, уже без всепоглощающей паники. – У него тоже были… холодные руки, в перчатках. Вот оно что. А если я сниму перчатки, ты станешь податливым и на все согласным? Заманчиво. Но… ты должен побороть этот страх. Сейчас. Шаг. Теперь лицом к лицу. Так близко, что он вжимается в стену, стремясь хоть как-то увеличить расстояние между нами. Зря. Не поможет, рыбка. – Не дергайся. Замирает. – Смотри на меня. В глаза. Вот так. Смотрю на него в упор и запускаю ладони под рубашку. Такого ужаса, как в этих огромных глазах цвета ртути, я не видел нигде и никогда. Часто открывает рот в попытке глотнуть воздуха, как выброшенная на берег рыба. Бесполезно. Хрипит и почти задыхается. Глажу его спину, прохожусь пальцами по ребрам, сжимаю бока… и снова по кругу. Даже через перчатки чувствую, как кожа покрывается мурашками. Тонкие пальцы сжимают мои локти так сильно, что мне даже больно. Наверняка синяки останутся. Метки. Меня изрядно веселит эта мысль. Хмыкаю и продолжаю его откровенно лапать. Извивается и поскуливает. – Не надо! Перестань… Пожалуйста! Хватит! – Ну так умоляй, плачь. Что еще вы, девочки, делаете? О, сколько ярости во взгляде! Отлично. Это даже лучше, чем я рассчитывал. Давай, малыш, ненависть придаст тебе сил. – Не называй меня так, – медленно и очень зло. – Или что? Откажешься играть с «папочкой»? Блять… Эта прекрасная, жгучая ярость сменяется паникой и истерическими воплями. Дергается. В ответ отвешиваю затрещину и прикладываю затылком о стену. Всхлипывает и извивается ужом, пытаясь избежать прикосновений. Тогда хватаю его за подбородок и заставляю смотреть в глаза. – Мое имя. Отвечай. Быстро! – Ши… Шики. – Умница. Шики, не Арбитро. Не он, а я. Я, слышишь? Кивок. – И трогаю тебя сейчас я… Медленно, чтобы не спугнуть, прикасаюсь к его животу. Дергается. – Тш. Всего лишь я. Помнишь? – хрипло, шепотом. Пальцы двигаются выше: солнечное сплетение, грудь. Подбираюсь к ключицам. Он напряжен так, что я чувствую, как мышцы перекатываются под пальцами. – Ну же, расслабься. Это совсем не страшно, даже приятно. Наклоняюсь и трусь носом о мочку его уха, прикусываю и едва касаюсь губами шеи. Не отвечает и все также дрожит с плотно сжатыми веками. М-да. Бесполезно. Это становится скучным. Ну что ж… Отпускаю его и молча направляюсь к креслу, скидываю плащ и принимаюсь за ремень. Чертовы заклепки мешают его вытащить. Снимаю кресты. Иду на кухню: метровая каморка без окон, тут днем-то темно так, что хоть глаз выколи, чего уж говорить про вечерние сумерки. На ощупь нахожу холодильник. Разумеется, он не работает без электричества, но привычка – вторая натура, как говорится. Достаю бутылку воды и пачку солида. Ну-ка, посмотрим, где там мой мышонок? Уже забился в свой угол? Хм, ан нет. Так и стоит у стены. Прохожу мимо и сажусь на кровать. Прижимаюсь спиной к стене и отвинчиваю пластиковую крышку. Не спеша подношу бутылку к губам, наблюдаю за ним из-под опущенных ресниц. Глоток. – Что ты собираешься делать? – Мой голос звучит слишком громко в тишине комнаты. Морщусь. Он наконец-то смотрит на меня, вполне осмысленно и без страха. Во всяком случае, так мне кажется в темноте. – Тебе нужна просто подстилка. Почему ты спрашиваешь? – Мне неинтересно трахать ничтожество, которое вот-вот сдохнет от страха. Ну, так что? – Что «что»?! А что я могу сделать?! – Перестать ныть для начала? Зло смотрит на меня и только яростно дышит. Что, ответить нечего? Хлопаю по простыне рядом: – Иди сюда. Аккуратно подходит и настороженно опускается. Протягиваю ему упаковку солида: – Ешь. – Я не хочу. – Просто жри этот блядский бичпакет и не коси под истеричку. – Эй! – Да, умница, не делай именно так. – Да пошел ты! – Уйду и брошу тебя здесь одного. Хавка рано или поздно закончится, и тебе придется выползти на улицу. И что дальше? – Не знаю… Найду друзей и… – Да что ты говоришь, наивный ребенок. На первом же повороте тебя загнут и отымеют, пустят по кругу и выебут в твой милый ротик. Как больше угодно. И знаешь, что ты сделаешь? Ничего. Ты впадешь в ступор и будешь плакать, как сучка. И все потому, что Арбитро погладил тебя по попке? – Да что ты обо мне знаешь?! Что ты вообще знаешь? – Только то, что ты мне показываешь. – Да ты… Ты… – Пытаюсь заставить тебя очухаться, придурок. Мне не нужен послушный раб. Мне нужен ты, каким ты был в нашу первую встречу. Я хочу, чтобы в твоих глазах появилась дерзость, а ты дрожишь от каждого взгляда, как трусливая псина. Может, я в тебе ошибся? И стоило просто перерезать тебе глотку, а? – Мой голос звучит устало и… бесцветно? Нет в нем ни презрения, ни злобы, ни раздражения. Вся усталость навалилось разом. Сейчас я почти уверен, что Арбитро был прав. Я оставляю тебе это «почти». Тонкая соломинка, мышонок. Переубеди меня. – Ты притащил меня сюда и выебал! Поставил херову тучу условий! Домогался! Это, по-твоему, помощь?! – Ну… – пожимаю плечами, – как умею. Шумно выдыхает и опирается на стену рядом с моим плечом. – Ты псих. – Здоровый бы не стал бегать по мертвому городу с катаной наперевес. Хмыкает, а я делаю еще глоток из бутылки. – Давай заново, а? Ты забудешь про свои идиотские условия, а я буду послушным мальчиком. Ну, по мере возможностей… Ну что? Вполне приемлемо, хоть и неожиданно. Только вот… – И никаких вопросов о моем прошлом. Я не испытываю ни малейшего желания рыдать на твоем плече, предаваясь ностальгии. И вообще никаких заведомо дурацких вопросов. – Я понимаю… зачем это мне, но тебе-то это зачем? – Никаких дурацких вопросов, я сказал. – Значит, не ответишь? – Значит, не отвечу. Ну надо же, за сегодня ты сказал больше, чем за всю неделю. Прогрессируем. – Это потому, что ты не ведешь себя как придурок. – Это потому, что я просто устал. Молчим оба. Осторожно вытягивает у меня бутылку из пальцев и жадно глотает. Отрешенно наблюдаю. Находит пробку, закрывает бутылку, вертит ее в пальцах некоторое время, а потом решительно откидывает назад. Перебирается ко мне на колени. Да ну… Сил удивляться уже нет, я в каком-то сонном коматозе. Берет мою руку и стягивает перчатку. – Давай сначала так?.. Не шевелись. Просто дай мне привыкнуть немного… – неуверенным шепотом. Молчу. Тогда он осторожно берет мою ладонь и проводит своими пальцами по фалангам, касается сбитых костяшек, очерчивает тонкий крестообразный шрам. Кусает губы. Что, так интересно? – Забавная у тебя мордочка. Так и тянет сделать глупость, а? – Ага… Подносит мою кисть к губам и языком обводит контуры шрама. Тянется за второй рукой, стягивает перчатку и с нее. Таким он нравится мне определенно больше. Как мало, оказывается, нужно: видимое равноправие – и ты спокоен. Веки становятся совсем тяжелыми, а мышцы противно ноют. Завтра такой же день – ничем не хуже, но и не лучше. Бесконечная, непрерывная череда неудач. – Ты спишь? Не боишься, что я тебе глотку перережу? – Повторяешься. Моя смерть не даст тебе ровным счетом ничего. Разве что выбора не оставит. А пока я жив, ты можешь отсиживаться в относительной безопасности. Не забывай об этом, глупая рыбка. И прекрати ерзать, или твое «давай сначала так» закончится «не надо! Я не хочу! Прекрати, гребаный извращенец!» – Ты же держишь слово? – А я ничего тебе не обещал. – Разве? – Угу… Его голос словно через ватное одеяло пробивается. Едва разбираю слова. Говорит еще что-то, но могу понять только интонацию. Звуки же полностью сливаются. Замолкает. Приятная тяжесть исчезает. Решил-таки слезть с меня? С трудом разлепляю веки и наклоняюсь, чтобы снять ботинки. С удовольствием вытягиваюсь на кровати и откатываюсь к стене. Только сейчас замечаю, что пледа нет, и не только его. Чертыхаясь, приподнимаюсь на локтях и оглядываю комнату. Вот оно, белое пятно, в старом кресле. – Эй. Я не помню, чтобы разрешал тебе уходить. Бурчит что-то неразборчиво, последний вяк отчетливо напоминает посыл по известному маршруту. – Подрывайся и тащись сюда. Не провоцируй меня. Закрываю глаза, жду. Медлит пару секунд, потом все-таки встает. Матрац рядом прогибается под весом еще одного тела. Надо же, укрыл меня. Пытается отодвинуться как можно дальше и замирает на самом краю. Тихонько матерится себе под нос. Звучное «блять!» – и это недоразумение оказывается рядом. Прижимается лбом к моему плечу и отчаянно краснеет. – Тебе не кажется, что уже поздно думать о приличиях, а, Белоснежка? – Заткнись-и-не-называй-меня-так-у-меня-имя-есть! Хватаю его за подбородок и пристально вглядываюсь в серые глаза. Сглатывает и едва различимо шепчет: – Акира…