Неопубликованная повесть Белкина

Она опустилась на колени перед суровым воином и, плача, продолжала умолять его не губить судьбу молодых людей. Тот опешил от неожиданности — женских слез полковник боялся пуще вражеских пуль. Он растерялся вконец и только бормотал, поднимая ее: — Ах ты боже мой… да зачем же так… да что ж вы делаете… Затем, будто пораженный новой мыслью, взял почти бесчувственную женщину за плечи и, вглядевшись в ее лицо, проговорил: — Постойте-ка… Вдова Корша… Так ведь он на багуловской дочке женился! Вы… вы уж не дочь ли генералу Багулову?! — Вы… знали папеньку? — Знал?! Знал?! Да я боготворил вашего отца! Да что там я, мы все молились на него! Что это был за командир, э-э-эх, нет более таких… Что ж вы раньше не сказали, что вы Багулова? До чего ж нехорошо вышло… Он протянул ей сомнительной свежести платок, и Анна Павловна, утирая мокрое лицо, поняла лишь, что виды на ее просьбу изменились. И тут спасибо папеньке, царствие ему небесное! — А есть в лице нечто от батюшки, есть! Ладно уж, рыдать-то прекратите. Сейчас зальете мне тут все, а я флотом-то командовать не обучен, — попытался грубовато пошутить старый солдат, выглядевший теперь сконфуженно. Она же смотрела на него с надеждою. — Делу я хода не дам, так и быть. Участникам велю помалкивать, да они и сами знают, не дураки, чай. Раны невеликие, представим как неосторожное обращение с оружием. — Он строго посмотрел на баронессу, которая все еще всхлипывала. — Однако делаю я это вовсе не из страха перед царственным гневом, сударыня! Бедная посетительница лишь часто закивала головой. — Единственно ради памяти батюшки вашего нарушаю Высочайшее предписание и рискую собственною шкурой. Так что уж и вы, будьте так любезны, не чирикайте о происшествии сем с подружками. Ежели узнают — быть беде, и офицеру вашему уже и я не помогу. А кстати, за которого из двоих вы, собственно, просите? Заплаканное лицо Анны Павловны стало еще и пунцовым. Все дамские уловки красоты пропали втуне, и вид ее представлял сейчас довольно жалкое зрелище. Запинаясь, она смущенно пролепетала: — За Гаранина… Даже имя его удалось ей выговорить с трудом. Все, все, что касалось его, внезапно стало стыдным, запретным и тайным. — А вот это правильно! — неожиданно обрадовался полковник. — Прекрасный офицер, и пойдет далеко! А второй — так, дрянь человечишко. Я б и не взял его к себе, да… впрочем, неважно. Ступайте, сударыня, умойте личико, успокойтесь, ничего с вашим Гараниным не станется, послужит еще под началом вашего покорного слуги. А батюшку вашего вся армия в молитвах поминает, уж будьте уверены. В порыве горячей благодарности она бросилась к старому псу, наградила его поцелуем в щеку, немало тем смутив, и выбежала вон. 18. Дома, едва дав Марфуше раздеть себя, она забылась наконец беспокойным сном, но и сон был все про то же. …Когда она сидела у постели его и смотрела на распростертое тело, ей стало ясно, что она любит Михаила Петровича, любит страстно. Она, не допускавшая в себе способности к нежным чувствам, она, с ее холодной, ясной головою, с ее наблюдательным и насмешливым умом! Теперь же ум этот будто бы говорил ей — ты попалась, голубушка, ты в ловушке и никуда не денешься! Этот спокойный сильный человек, с его шрамом через все лицо, с его привычкой стоять молча, скрестив руки на груди, стал бесконечно дорог ей, дороже всех сокровищ мира, дороже самой жизни. Как могло произойти все это с нею, с той, которая отвергала не только всех поклонников, но и саму идею любовной страсти? Сперва она научилась уважать его ум, его честную и прямую натуру. Чувствуя себя в безопасности рядом с ним, будучи огражденной от его ухаживаний, она привыкла к нему и подружилась с ним. Теперь, однако, самая дружба эта представляла непреодолимое препятствие. Он не любит ее, это ясно, даже красота ее оставляет его равнодушным. В кои-то веки могла бы пригодиться эта проклятая красота — и вот, поди ж ты! Она усердно припоминала его поведение с ней — ничто, ничто не указывало на ответную страсть. Однако, героиня наша не собиралась сдаваться, не такою натурой была Анна Павловна! Она твердо решила пробудить в нем любовь к себе. Чтобы преуспеть, она вознамерилась было поощрить его, но поняла, что не знает, как это делается. Те дамские ужимки и ухищрения, что наблюдала она в обществе, претили ей. Кроме того, слишком хорошо помнила она выражение, с которым Гаранин отвечал на попытки кокетства с ним губернских красавиц. Михаил Петрович приобретал такой вид, будто у него нестерпимо болели зубы… О нет, только не это! Уподобиться этим безмозглым созданиям, вызвать его холодное недоумение, презрение… нет, ни в коем случае! Но что же делать? Еще вчера приехать к нему было прилично, а теперь сделалось неприлично… Все, решительно все поменялось в один день! Прежде она держалась с ним свободно, нынче же ее охватила странная скованность, даже робость. Она не смела не то что навестить его, но даже не писала к нему — ибо в тех попытках, что были предприняты, весь тон казался ей неверен. Будто тигрица, металась она по огромному дому, не находя выхода чувствам, что обуревали ее. Наконец, сев к бюро, решила написать ему письмо с признанием. Но вывела только «Я к вам пишу…» и, скомкав, тут же бросила в корзину. Что, если он осудит ее, отделается холодным нравоучительным наставлением? Она не переживет этого, она умрет от стыда и горя. Все те выражения влюбленности, что прежде вызывали в ней насмешливую досаду, — о, как хорошо теперь она понимала значение их! Сгорать от страсти, к примеру… Она вполне уяснила себе, что от страсти и вправду сгорают, — жестокий и требовательный огонь пылал в ней самой. Она, прежде презиравшая тех, кто говорил «жить без него не могу», нынче и впрямь не могла жить — то бишь, встречаться с людьми, писать им, вращаться в обществе, да что там… даже есть и спать не могла — все мысли ее были заняты только им, для него одного билось ее сердце, а все чувства необычайно обострились. Марфуше приходилось раз по пять на дню сновать между домами, то с фруктами, то с лечебными настойками, да на словах передавать пожелания скорейшего выздоровления и справляться об состоянии дел больного. Поборов лихорадку, тот быстро шел на поправку — вот баронесса слышала, что он уж начал понемногу проявлять аппетит, вот встал с кровати, вот прошел с помощью Трофима по двору… Герой мечтаний Анны Павловны и не подозревал о том, какую бурю вызвал в ее душе. Ему, конечно, рассказали об ее участии в его лечении; ежедневно горничная приносила посылки от нее. Он всякий раз просил благодарить сердечно, решив, что как только сможет подняться на ноги, засвидетельствует почтение лично. Почувствовав себя способным ходить, отправился он, однако, сперва к командиру. Гаранин знал, что наказание за дуэль будет суровым, но приготовился к нему и даже желал его — побег от нее при том решался сам собою. Против ожидания, полковник пожурил его вполне отечески и заверил, что хода делу не даст и оставит в полку даже без понижения чина, будто и не случилось ничего. Штаб-ротмистр был ошеломлен и не мог придумать, что сказать на это. — Благодарю вас, ваше высокоблагородие, право, не знаю, чему обязан… — Не меня благодарите, а красавицу вашу, дочку багуловскую. Вот уж не подозревал за вами такой прыти, Михаил Петрович! Она уж тут и грозила мне, и умоляла, и рыдала — как мог я отказать такой жар-птице? Чем вы взяли-то ее, ума не приложу… — Это не то, господин полковник… — сдавленно выговорил Гаранин. — А по-моему, именно то и есть! Впрочем, дело ваше, считайте, как хотите, не стану вмешиваться. — Ваше высокоблагородие, я все же должен просить о переводе в другой полк. — Да ведь я сказал вам, что нет в том нужды. И будьте так любезны, дела ваши с Грамовым уладьте, вам служить еще вместе. Это из-за него у вас охота к перемене мест приключилась? — Нет, ваше высокоблагородие. Но я… в самом деле хотел бы уехать отсюда. — А, дела сердечные… Вот мой вам, штаб-ротмистр, не приказ, а совет старшего друга. Пожелание ваше я понял, однако рапорт ваш придержу до завтрашнего дня. А сейчас отправляйтесь да благодарите баронессу — она ведь спасла вам жизнь, как я слышал… Прогоню взашей этого пропойцу, доктора нашего! О чем бишь я? Да, а завтра — если все же захотите переводу — препятствовать не стану, скатертью дорога. Прощайте, голубчик, ступайте уж. Гаранин щелкнул каблуками и отправился к Анне Павловне. Собравшись с духом, он переступил порог ее дома. Баронессу он нашел в гостиной и был поражен ее необычайной бледностью. Вовсе не похожа на счастливую невесту, подумал он. …Она ждала его беспрерывно, ежесекундно, не думая ни о чем другом, но все же он застал ее врасплох. Внезапно растерявшись, она смогла только пробормотать скомканное приветствие, а потом замолчала, сконфузившись и усилив тем самым обоюдное замешательство. Ей было страшно смотреть ему в глаза. Опустив голову и глядя в пол, она услышала только, как говорит он, что пришел благодарить за все и прощаться. Земля покачнулась под ее ногами. — Вы, стало быть, уезжаете? — прошелестела она, едва дыша. — Отчего же? — Перемены повсюду, — криво улыбнулся Михаил Петрович. — Вы, Анна Павловна, выходите замуж, ну, а я… тоже решил произвести изменения в моей жизни. Никто на свете не услышал бы, как дрогнул при этих словах его голос. Но она была так чутка, так внимательна, — ибо все чувства ее были тысячекратно усилены и направлены на него — что она уловила эту дрожь и воспылала надеждой. — Я? Замуж? С чего вы взяли? Он отчего-то растерялся. — Мне сказали, что все уж решено, и сроки… названы. Теперь она подняла голову и смотрела на него во все глаза. Взгляд ее сделался ищущим, требовательным. — Зачем же вы сплетников-то слушаете, Михаил Петрович? Князь Э. и вправду сделал мне предложение. Однако я отказала ему. Сердце Гаранина остановилось. В одно мгновение она оказалась близко, совсем рядом с ним. Закинув голову, она смотрела на него снизу вверх, и глаза ее сияли. — Почему? — враз охрипшим голосом выговорил он. — Потому что я люблю другого, — быстро и уверенно ответила она. Он молчал, все еще не смея поверить. — А вы… вы что же… совсем меня не любите? И только тогда Гаранин упал к ее ногам. К о н е ц Примечание издателя: Здесь заканчивает свою повесть скромный Белкин. На его месте я продолжил бы эту волнующую сцену и написал о том, что благонравный граф собирался было сначала венчаться, так что Анне Павловне пришлось взять все в свои руки… минуты этак на две. После чего он взял все в свои руки. Ну, и о том, что, когда дня через три они вышли из спальни, то сразу поехали в ближайшую церковь, где стали мужем и женой. Жаль, но рукопись заканчивается там, где заканчивается.