Город кривых зеркал

29 ноября 2015 года. Нью-Йорк

      Килгрейв раздраженно потянулся к кофейнику и, с печалью осознав его пустоту, похитил почти остывшую чашку так и не явившейся на завтрак Джессики. Во всей этой суете он забыл сказать Лорану и Альве, что стол больше не обязательно сервировать на двоих, если только кто-то из них не желает присоединиться к нему, но это оказалось весьма кстати: бессонная ночь отчаянно требовала бодрости, а если уж ее не смогла принести подушка, то оставалось уповать лишь на дымящуюся коричневую жижу. Кофе, к сожалению, не слишком помогал. Пятая порция за последний час имела свои побочные эффекты — по телу разлился жар, а кровь, кажется, бежала так быстро, что можно было почувствовать все её нехитрые перемещения в теле, но головная боль, тяжесть в веках, нервозность и лёгкое, характерное для мимолетных погружений в сон дёрганье так никуда и не делись.        Нервы, впрочем, объясняли, а не дополняли бессонницу. Проклятый дом был ловушкой воспоминаний не только для Джессики, Килгрейва самого ощутимо потряхивало в его стенах. Приятные моменты с покупкой мебели и размещением вещей на полках с легкостью перекрывались отравленной надеждой, преданным доверием и последующими часами в наполненной водой камере. Казалось бы, у него все карты в руках, чтобы воскресить былые страх и неприязнь, наплевать на Джонс и полностью сосредоточиться на своей цели, но закопанный топор войны и осознание того, что здешний Килгрейв это заслужил, лишь терзали его душу тоской и пониманием. Странно было чувствовать вину за чужой грех, но иначе не выходило. Нельзя с точностью сказать, как поступил бы он сам, не будь у Джессики иммунитета, зато легко можно было вспомнить, что ему удалось сделать даже без этого маленького бонуса.       Претензии его Джесс ограничивались тем, что сказка о двух супергероях, способных изменить мир, на поверку оказалась банальными прятками в роскошных номерах, саморазрушительно скатившимися в мошенничество, кражи и случайное убийство, а затем, спустя год, обернувшимися уже целой цепочкой убийств, невинной девушкой в тюрьме, откровенно поехавшим Симпсоном, угрожавшим Триш и ей самой… Да, немало, но эта Джессика и сама рада была помочь ему найти следы из прошлого, без всякого принуждения делила с ним постель, рассказывала о страхах и проблемах и в ответ с готовностью выслушивала его, знала, в конце концов, что поднадоевшая женушка Люка была далеко не святошей… Говоря о ней, в их реальности мисс Коннорс (или уже миссис Кейдж?) сама спрыгнула с крыши, думая, что ей, зажатой в угол, иного выхода нет, но даже этого факта хватило, чтобы Джонс, еще недавно глубоко к нему привязанная, впечатлилась достаточно сильно, чтобы сбежать домой, а не проверить, выжил ли он в аварии, вытащить, вылечить, продолжить жизнь уже без страха и пряток…       Даже им, некогда увлеченным друг другом, понадобилось почти два года, чтобы сначала прекратить пытаться друг друга убить, затем — не следить друг за другом и не ждать подвоха, ещё позже — снова научиться доверять. Вереницу бессонных ночей и отдельно заказанных обедов не сразу прекратили не только совместные расследования, но и не по разу спасенные друг другу жизни. Килгрейв прекрасно помнил, что уже почти отчаялся что-либо между ними изменить, когда однажды в очередной мало чем примечательный день Джессика рассмеялась над его шуткой, а ее улыбка при этом не напоминала хищный оскал. В тот миг что-то в нём ёкнуло и оборвалось. Совместный быт давно отшлифовал его привязанность из «вновь затащить в постель» в «заботиться, оберегать, защищать», превратив некогда горячую и подростково-импульсивную влюбленность в почти отцовскую опеку, но именно звук беззаботного смеха напомнил, чего он действительно хотел. Не секса и глупых романтических признаний, а доверия, искренности, психологического комфорта. К тому времени что-то незаметно изменилось и в нем самом в целом, а не только в отношении к Джессике. Перемирие унесло с собой желание мстить и разрушать, риск испортить постепенно установившееся доверие отучил решать дела излишним кровопролитием и психическим насилием. Килгрейв знал, что способен держать себя в руках и без Джессики, то ли чтобы не огорчать её, то ли потому что сам давно всё это перерос.       Смех стал индикатором — он прощён, так что терзать Джессику своим присутствием больше не обязательно. Тем же вечером он, набравшись храбрости, сообщил ей об этом и уже едва не дошёл до двери, когда его догнал оклик: «Да, знаю, ты больше не навредишь, но неужели тебя совсем не волнует наше расследование? А если какие-то улики всплывут ночью? Мне тебя по всем ресторанам тогда искать?»       Два года, двадцать четыре месяца, семьсот тридцать дней — а ведь проблем у них было вдвое меньше. Что было бы, если бы к ним добавились регулярное физическое и психологическое насилие, убийство под контролем? Килгрейв не был уверен в том, что на его счету было множество изнасилований: нередко женщины знакомились с ним сами, когда рот его был занят кофе или шотландским виски. Дорогой костюм и «аура» плохиша вкупе с изысканными манерами и британским акцентом были афродизиаком едва ли не лучшим, чем его особый талант. Единственной, кто не вписывался в эту картину, была Хоуп, и Килгрейв, помня смесь ужаса, безумия и ненависти в её глазах, знал точно: пройди он по тому же пути, что Хоуп и здешняя Джессика — сам бы себя убил.       Погрязнув в неприятных мыслях, Килгрейв не сразу услышал звук шагов. Краем глаза уловив источник шума, он судорожно опустошил чашку одним глотком и поспешно выскочил из-за стола:       — Присаживайся, я не ждал тебя так рано. Извини, я выпил твой кофе — слишком длинная ночь, но я позову Альву по дороге, она принесёт ещё.       — О, ты вчера говорил всерьез и намерен избегать меня? — ехидно поприветствовала его Джессика, попутно атакуя ещё теплый стейк.       — О, вздумала показаться любезной и разговорить меня на признание? — страдальчески закатил глаза Килгрейв.       — Откуда ты знаешь про диктофон?       — Джесси Джонс! — перебил её бодрый женский голос со стороны калитки. — Это ты? А я всё смотрю, кто же это переехал вчера…       — Вот чёрт! — хором выдохнули «новые хозяева» и на мгновение встретились взглядами. Килгрейв, вздрогнув от неожиданности, поспешно разорвал визуальный контакт и отвернулся. Джессика, удивившись не меньше, уставилась на его затылок, словно ожидая, что там магическим образом материализуются глаза.       — Это назойливая соседка, я от нее избавлюсь!       — О, лучше я! — Килгрейв с готовностью подбежал к женщине в ярком цветастом платье. — Здравствуйте, мисс Де Лука! Сейчас мы очень заняты, и завтра будем заняты, и через год. Возвращайтесь когда-нибудь никогда. Кстати, ваши розы атаковала тля, газон — одуванчики, а яблоню — мучнистая роса, так что вам очень, очень хочется посвятить себя саду на ближайший месяц и не общаться с соседями.       — Нет, не трогай её! Что ты… Что? Какая роса? Что это было? — на ходу меняла реплики Джессика.       — Понятия не имею, — честно ответил мужчина, пожав плечами. — Но слышал, что такая есть. Вполне вероятно, на яблонях тоже бывает. Кстати, у неё же есть яблони?       — Понятия не имею… — эхом ответила Джонс. — И откуда ты знаешь, как её зовут? И не пытаешься использовать против меня? Новый приступ благородства?       — Я въехал раньше, логично, что успел изучить, кто здесь живет. Вдруг что-то полезное узнаю? Как оказалось, годится она только на не слишком достоверные разговоры о родителях.       — Родители? Ты никогда не рассказывал мне о них… Убил родителей Хоуп, чтобы отомстить своим детским воспоминаниям?       — О, он не рассказывал? Я так и думал. Возьми флешку и посмотри сама – мне некогда говорить об убийствах, а ты заслуживаешь знать…       — Ты теперь говоришь о себе в третьем лице? Мания величия?       Швырнув на стол жёлтую флешку и проигнорировав колкость, Килгрейв решительно направился в дом. Возможно, его в скором будущем ждёт череда насмешек, а может — даже сочувствия, но он не нуждался в жалости. Не от нее. Что до насмешек… Судьбу, поместившую его в это дурдом, Джонс не переплюнуть. Фантазии не хватит.       Воспользовавшись несколькими минутами покоя, подаренными Джессикой, Килгрейв спешно перебирал наличность, разыскивая мелочь. Ещё вчера он понял, что присутствие его Джессики здесь необязательно — что-то надломилось в нём самом, что-то, что заставило его бы без промедления превратить толпу прохожих в безропотных зомби, одержимых лишь целью найти так необходимого ему мальчишку. Вместо этого Килгрейв воспользовался подсмотренным в одном популярном сериале способом: щедро одаривал попрошаек мелочью в обмен на информацию, которую, возможно, им удастся обнаружить. Пока метод себя не оправдал, но глаза уже болели от десятков загруженных ночью новостных сайтов, газеты заранее навевали скуку (здесь он, впрочем, выкрутился, вручив разноцветную стопку Альве и освободив её за это на весь день от влажной уборки), а трещавший телевизор воспринимался лишь фоном. Редкие смски, пусть пока и не в тему, всё же снимали с него часть беготни по городу и вселяли надежду, что второй путешественник во времени и пространстве действительно находится с ним в одном городе. Сам же Килгрейв тем временем планировал пробежаться по другим районам Нью-Йорка, занимаясь поисками и попутно расширяя свою команду следопытов.       «Мужчину зовут Чарльз. Это самая последняя информация. Напоминаем, преступник держит жену и двоих сыновей в заложниках уже несколько часов…» — оживлённо рявкнул телевизор, пропев полицейской сиреной.       — Этого ещё не хватало, — буркнул Килгрейв, ругнувшись под нос. — Как не вовремя! Но как я мог забыть? Стоило позавтракать быстрее, вызвать такси, пока я ем, и…       Мужчина уже застёгивал пальто, когда в комнату ворвалась Джессика.       — То есть ты всё это делаешь только из-за того, что тебя не научили быть хорошим? Это твоё оправдание?       Килгрейв лишь тихонько фыркнул. Угадал — насмешки.       — Делаю что? Одеваюсь? По твоей версии самые высокоморальные люди — нудисты и эксгибиционисты?       — Ты знаешь, о чём я. Такая сила, ты мог бы помочь стольким людям, а ты… — Джонс взмахнула рукой в сторону телевизора, всё ещё повторяющего новость о заложниках.       — Я, вообще-то, туда и… Я всё равно ехал в тот район, могу прокатиться и по твоим супергеройским делам. Ты ведь со мной? — Килгрейв поспешно скрыл неловкость за ехидно-нейтральной маской, надеясь, что Джессика пропустила мимо ушей его оговорку. Что принесет ему правда, в конце концов? Недоверие? Обвинения в сумасшествии? Брезгливую жалость?       — Что, уже не избегаешь и не боишься совместных поездок? Или решил поиграть в героя, продолжая вчерашнюю речь о том, что ты теперь никогда не причинишь мне боли?       — Всего лишь экономлю на такси. Знаешь ли, новый дом, прислуга, вино ящиками… На дворе ведь кризис! — нашёлся бывший злодей. — Так ты едешь или нет?       — И давно тебя волнует кризис? Ты не платишь налогов, не работаешь, вымогаешь деньги обманом… Или… Ты как будто бы спешишь на место преступления? Зачем?       — Между прочим, простой тоже денег стоит. И в твоих же интересах, чтобы я тратил меньше — меньше я буду и отбирать. Поездка ведь займет около двух часов, так? — Килгрейв постучал в кухонную дверь.       — Решил прикрыться слугами, недавний щедрый работодатель? Надолго же тебя хватило, — елейно процедила Джессика. Лицо её, ещё мгновение назад недоверчиво-удивлённое, выражало высшую степень презрения.       — Лоран, Альва, мы уезжаем! Если я не вернусь через два часа, то готовьте только на одну персону — значит, я задержался по делам и поел в городе. И, Альва… Если ты найдешь то, о чем мы говорили сегодня, позвони мне, а сама можешь быть свободна. Ты, наконец, готова? — напоследок Килгрейв обернулся к Джонс, потянув ее за рукав, затем, спохватившись, отскочил от неё, как ошпаренный, и спешно выбежал за дверь.       Джессика проводила его озадаченным взглядом и направилась следом. То ли в поведении Килгрейва начисто отсутствовала логика, то ли вчерашнее вино оказалось неожиданно крепким, то ли Лоран знал толк в особых приправах, но мир определённо сошёл с ума. Кажется, ей следовало впервые послушать своего злейшего врага: чтобы разгадать эту головоломку, пить стоило меньше. Или же, напротив, стоило поступить по-своему и напиться до того состояния, когда привычная логика станет нелогичной.