.Почему?.

Бегу, спотыкаясь. Падаю. Встаю. Снова бегу. Бе-гу. Мышцы ноют и дрожат противным тремором, что во всём теле отдается глухой, тянущей болью. Лёгкие горят и глаза слезятся. Невыносимо. Под кадыком стучит пульс и кажется, что язык вот-вот скрутится в бараний рог в пересохшей глотке. Волосы каштановыми завитками липнут к влажной коже и это раздражает. Ненавижу себя за трусость, за слабость, за то, что я всего лишь на обочине жизни, хотя, как мог, пытался влиться в новые условия существования. За спиной смех, мат, подначки и топот — догоняют, травят, охотятся, как на раненое животное. А я и есть раненое (с разбитой губой и гематомой где-то в районе почек справа) животное (явно хомячок, жаль не хищник). Гогот рядом, слишком близко. Тяжесть упавшего в прыжке тела со спины давит к земле. Всего шаг по инерции. Падаю, пролетая пару шагов чуть ли не лицом по гравию — больно, выползая наполовину из-за поворота с дорожки на дорогу, что отмечен кустами. Громкий ржач в спину как выстрел, как удар, как пинок по рёбрам ботинком со стальным носком. Боль режет по живому и глаза не сохнут от обиды в немом и банальном: «почему?». — Ты, сука, будешь у меня сосать, потому что я так сказал, — выплёвывает колкость, — достала твоя прыткость. Буду я ещё гонятся за тобой по школе и школьному двору, — шипит в затылок Изи (который по-настоящему Азрак, но парень не любит своё имя), больно дёргая назад за волосы влажной чёлки, заставляя выгибаться в неестественной позе. Его друзья вторят смехом. А мне бы вдохнуть. — Да неужели? — голос незнакомый. Сильный, раскатистый, саркастичный. Он отдается эхом под тяжестью шагов военных берц. — С чего бы вдруг? — насмешка и злость диким коктейлем поперёк голосовых. — Брат? — изумляется Изи отпуская меня. Наконец-то вдох, сиплый, растянутый, тошнотворный. Желудок в комок. — Встал, — командует «брат» мне и я послушно встаю (хотя с себя противно), потому что страшно от его голоса, тона, фигуры, в которой заперты сила, ловкость и ярость. Он просто пульсирует негодованием. Вот таким я и хотел бы быть. А не тщедушной соплей. Но спорт не моё, я слишком дохлый и не активный для такого. Я лирик, а не человек действия. — Брат я… — блеет Изи овцой, пряча глаза в траве за кромкой асфальта. А лёгкий ветерок ерошит его жёлто-чёрные волосы в не ассиметричной причёске. Жёлтый больше похож на выжженную солнцем траву, видимо, не удачно осветлился. — Заткнись, мразь, — шипит мужчина. Сколько ему? За двадцать? Но не тридцать! — Я тебя такому не учил, — горечь слов и меня пронзает насквозь, а Азрака так и подавно выворачивает наизнанку. Господи, сколько презрения в этом голосе, сколько жалости в этих карих, сколько разочарования в уголках поджатых в ярости губ. — Брат, я же… — Изи лихорадочно пытается найти правильную политику поведения, видимо, его брат не часто на него собак спускает. Если что, то мне его НЕ жаль. — Что «ты же»? Что? — распаляется мужчина\парень (да, блин, сколько же ему? И почему знание чёртового возраста вдруг стало таким важным?), брызжа слюной. — Мне насрать, с кем ты спишь, лишь бы это было добровольно. Мне насрать, кого и как ты кошмаришь, если это за дело. Мне насрать, если ты кого-то убьёшь, лишь бы на то была веская причина, помогу закопать. Но тут… — он мотает головой, чуть прикрывая глаза и, боже, сколько эмоций в этом жесте, — я не вижу предпосылок правды твоей стороны, — рвёт нервные его тон, его поза обороны и нападения одновременно, его давление одним лишь наличием такой личности в прямой досягаемости от нас всех. И, если честно, то я завис. — Просто он… — пожимает плечами Азрак, явно не зная, как оправдаться. Было бы ещё это оправдание, кроме как «характер дебильный». — «Просто он» что? — выжидает парень, но ответа нет. А поза скована, он словно готовится рвать и метать, уничтожать на месте. И от этого ещё страшнее. — Что же ты, брат, язык-то в жопу убрал? Кто этот пацанёнок вообще? — зыркает на меня, в меня, насквозь, пронзая взглядом душу и не сглотнуть, в горле ком и охота распластаться перед ним амёбой, потому что давит, морально давит, потрошит изнутри наружу. Сводит с ума. Я слишком впечатлительный. — Наш одноклассник, — промямлил Вэз (вообще-то он Вожье, но не все могут выговорить этот жуткий набор букв), друг Изи и пафосно сплюнул на асфальт. Брат Азрака так глянул на Вожье, словно собирался заставить того слизывать содеянное, или, как минимум, стирать плевок рукавом ветровки с прыгающей пумой на груди. А по нему и не скажешь, что парень такой правильный. Но внешность — это не панацея, это просто внешность, не усложняйте. — И что дальше? — яд, обжигающе-ледяной яд под кожу, в вены, так что до черноты росчерков мышечных тканей. — За что вы так с ним? — как пощёчина, не вопрос, а удар. — Да он конкретно на бабу похож, — возмутился Кори, ещё один друган\дружбан\БФФ Изи. Мне иногда кажется, что простых слов одноклассник не знает. Но в чём крутость ломать язык, выворачивать значение наизнанку и вести себя, как быдло? Если это и есть «круто», то я — пас! Лучше до конца дней останусь ботаником-зубрилкой-молью пришибленной, зато с интеллектом литературного персонажа Набоковских времён, а не помойной ямой вместо мозга. — Ну и? — швыряет брат метким голосовым посылом, с характерным рычанием под кадыком. — Дальше что? — шипит рассерженной фурией и крылья носа раздуваются в гневе. — Ну тощий. Ну женственный. Ну кудрявый, с глазами Ши-тцу, с бабской серьгой в ухе, — взмахнул он руками. Серьга-гвоздик в виде клевера, она на память об Эллади, которая вечно забывала одну из цацок в ванной. — Ну тихий. Наверняка ещё и заучка, потому что кроме учебников в жизни ничего нет. — Рычит парень (а вот это было больно. Правда, но больно). — Дальше что? — смотрит пронзительно, сверлит взглядом дыры и страшно стоять, ноги подгибаются от ауры его… чего? Мощи? Влияния? …человечности? — Так это… — мнётся Изи, кусая губу. Голубоватые глаза совсем стали серыми. А это трогательно. Никогда не видел этого парня таким растерянным. Видел бухого, злого, яростного, расстроенного, болеющего, смешного, сучного, но не такого. А ведь он реально даже с сильной простудой в школу таскался. Почему? Дома так плохо? Это ведь не брат виноват? Нет ведь? Видно же, что Азрак его боготворит. Или я не умею смотреть трезво на то, что и правда на виду, потому что социум — не моя стихия? — Ты внятно говорить разучился? — вздыхает брат, и мотает головой, откидывая жестом слегка завивающуюся тёмную чёлку с лица. Забавная причёска, спереди пряди до подбородка, а сзади короткий ёжик на тон светлее тех, что спереди. Красиво. Глупо это, пытаться отвлечься от страха, рассматривая не пойми кого. Не пойми кого, кто, как ни странно, на моей стороне. — Брат… — скрип голосовых, с надрывом и неверием. Ха, что ж, Изи, видимо, не часто предают, точнее — проучивают. И брат для него реально вся и всё. Я бы тоже хотел, чтобы в моём настоящем был человек — настолько же родной и дорогой, чтобы можно было прятаться в нём даже от самого себя, чтобы это обоюдно-двусторонне работало. А иначе смысла нет. — Дальше что? Вы впятером на одного? — скепсис и оскал, росчерком изменяя лицо до маски бешенства. — Кому вы что доказали? Себе? Что вы мега-самцы, что ли? Да ни хрена. Вы доказали что вы долбоебы, которые только и умеют, что пиздить слабых, потому что против не то что сильных, а даже равных не выстоите. И как? — грубый смешок, как насмешка, а не веселье. — Ваша гордость на высоте от того, что заставляете парня ни за что ходить с синяками, прятать глаза и, наверняка, ненавидеть свою жизнь? — прямо в душу, через сердце, ржавой иглой, в боль до искр перед глазами. — И за что? За то что на девушку похож? А вы-то тогда кто? На кого вы похожи после этого? Я вот вижу перед собой ссыкло. Пять штук. И всё. Бить его, всё равно что травить малолеток. Так давай, братишка, чего мелочишься-то со своей сворой? Вперёд, в детский сад, отнимать конфеты у малышни. А чего бы и нет-то? — язвил парень в негодовании. — Ты. Посмотри. На. Него. — Вскрикнул грубым басом брат. — Что он может сделать против вас? А? И это по-твоему здорово? Победить того, кто заранее обречён на провал? Серьёзно? — нервно рассмеялся он. Видимо, тоже переживает за Изи, но показывает это по-своему. Пе-ре-жи-ва-ет, что из Азрака растёт не человек. — Брат, посмотри на него, он один и не сломался, ходит, учится, терпит и не ноет. А вы даже внятно причину его побоев пояснить не можете. Ну и кто из вас человек, а кто микроб, блять? — разошёлся мужчина, размахивая руками. И это тоже выглядело впечатляюще. Нет, мышц у него нет, ну, таких, что вещи по швам, да с треском. Но движения, но жесты, но… блин, да он даже дышит как-то по особенному. — Брат… — тихое, глухое, с проглоченной обидой и явным позором перед… Кем? Друзьями или всё-таки родственником? Думается, что второе. — Завались, — отмахнулся он. — Ты, — ткнул в меня пальцем, — звать как? — Лойс, — ответил и почему-то закусил губу. Не страшно, вот сейчас не страшно, просто… странно, меня никогда не защищали и никогда не смотрели с таким теплом. Точнее, такое было, но… в настолько прошлой жизни, что я уже и не помню ощущений. Если честно, то, наверное, внутри меня, что-то на него обиделось, потому что мне не нужна жалость какого-то мутного человека, который заставляет его боятся в равной степени, как и восторгаться им. Но как же чертовски приятно, что парень не видит во мне то, что видят остальные — ярмо ничтожности. — Так, Лойс. Садись, домой отвезу, — рыкнул он, развернулся, эффектно оседлал мотоцикл и глянул на меня, ожидая. Кажется, сердце пропустило удар. Два. Никогда не видел, чтобы люди совершали обыденные движения столь красиво, и ведь не красуется, не выверяет шаг или жест, он просто делает то, что ему нужно, не пытаясь при этом кому-то понравится. Ему это просто ни к чему, потому что всё, что в нём есть — кричит, орёт просто о его независимости. Вот и где такому учат, а? — Я не… — попытался вякнуть я в ответ, потому что, да, мне было неудобно, неловко и окей, я тоже ссыкло, потому что Азрак мне явно потом за такое отомстит. Я не только попрал его братскую любовь, но теперь и, похоже, хапнул слишком много внимания от старшего. И мне до одури, до чёртиков страшно, что завтра Изи на мне живого места в отместку не оставит. — Я не спрашиваю, — спокойно ответил парень, — я утверждаю. А ты, — рявкнул он брату, — только рискни перед ним, — кивок на меня, — не извинится. Не выдавлено. Не сучно. А искренне. Будешь готов, сделаешь. А пока я с тобой не разговариваю, — добил он. Такой поворот и меня удивил, что уж про Изи говорить. Он в шоке распахнул рот и глупо хлопал ресницами. Но мне. Его. Не. Жаль. Уродов только уродскими методами и учить. Хотя так ли уж виноват Азрак в том, что он стал таким, какой он есть? Ведь мы все — это обстоятельства, влияния, рамки, устои и ещё куча ненужной, мелочной чепухи, которая вырастает в глобальные прорехи в характерных признаках внутреннего я и поведенческих чертах. — Но, брат… — совсем тихо и… пристыженно? Неужели и до Изи может дойти более вящая информация? Мне всегда казалось, что он пофигист, каких ещё поискать. Но, даже у Оловянных солдатиков есть свои слабые места — маленькие Танцовщицы. — Слишком много я тебе потакал. Ты вырос не личностью, а швалью. Мне стыдно за тебя, — выдохнул горестно парень и покачал головой, подтверждая свои колкие, ранящие, саднящие болью слова поджатыми губами. — Хочешь трахнуть этого парня? Реально хочешь?  — фыркнул брат. — Окей. Но тогда заинтересуй. Соблазни. Проникнись его миром. А не заставь. Что приятного в сексе против воли? Это не удовольствие, это животное сношение ради размножения. Так обломись, брат, он не родит, — фыркнул старший. Со стороны друзей послышался смех. Я лишь сдержанно улыбнулся. А это прозвучало весьма жизненно. Ну и комично. Да. — Брат, — опять взъелся Изи. Господи, парни, вы по именам-то вообще не общаетесь? Как, интересно, зовут кареглазого? А у Азрака глаза холодной поднебесной. — Я всё сказал. Что забрали у него? — обратился брат уже ко всем. И мне бы уйти, да не могу, мне банально любопытно, чем всё закончится. Я чувствую, что пока парень здесь, меня не обидят. Так почему бы и не узнать о жизни этих странных людей, по ошибке ставших моими одноклассниками, чуточку больше? Тишина. — Ну… — начал было Вэз и замолк, перекатывая тело с пятки на носок. — Мне обыскать вас, что ли? — хмыкнул парень, упираясь локтями в руль мотоцикла. Кажется, это что-то раритетное. Выглядит, по крайней мере, именно так. Солидно, дорого, со вкусом и абсолютно гармонирует с именно этим ездаком. — Деньги, — сдался Фунтек, парень с выбритыми висками и предплечьями в наручах. Для всех он странный, а я считаю, что ему идёт, к его какой-то первобытной внешности такой стиль самое то. Изи зыркнул прицельно, как нож метнул. — Верни, — спокойно, не попросил, не приказал, а просто сказал брат. — Чё ему двадцатки жалко, что ли? Он же богатенький папенькин сынок, — огрызнулся Кори и взмахнул в негодовании руками. Сломался. Просто услышал, как я хрустнул внутри. Ощутил, как вывалился внутренностями наружу, себе под ноги, на грязный асфальт. И истерика — тихая, но бурная вылилась слезами и немым воем. Болью хотелось блевать. Ах вот оно что? Не факт моей внешности их бесит, а зависть, тупая зависть того, что у меня есть нормальная полноценная семья, с улыбчивыми завтраками по утрам и поцелуями в лоб на ночь под подоткнутое одеяло заботливыми родителями. Господи, не жизнь, а мелодрама какая-то. — Нет у меня родителей! — проорал я, задыхаясь. — Они погибли два года назад до моего переезда сюда. Сели в чёртов рейсовый автобус, отказавшись ехать на машине и двинули в соседний город на свадьбу к дяде, в этот город, пока я был дома с сильным вывихом ноги. Нет их, ясно? Потому что автобус не доехал до конечной точки, потому что водила фуры третьи сутки без сна гнал по трассе, потому что вырубился за баранкой… Бац, и пол автобуса в куски мяса, фарша, костей и порванных шмоток. Ясно? ЯСНО? — сипел я, шало глядя на всех. — Меня опекает дядя. По бумагам. А на деле нет никого, у него своя жизнь: жена, ребёнок, две собаки и любимая тачка, которая дороже всех и вся. А свои деньги я заработал САМ, — орал и хрипел я вцепившись в брата Изи, не понятно как и когда оседлав мотоцикл позади парня. Тишина после крика обрушилась давящим валом и сильным пульсом в висках, словно черви ползали под подкоркой. — Верни ему, — побледнел Кори, обращаясь к Азраку. Кажется, я только что сломал их шаблон мироощущения. Надеюсь, что им больно. Должна же быть у них пусть чёрная, но, блин, душа. — Не надо, не надо, не-на-до! Подавись. Пусть встанут поперек глотки. Только отвали. Поехали, — скороговоркой выл я, мотал головой и хватался за парня перед собой, как за последний в действительности шанс на жизнь. Тогда это так и было. Ломало и выкручивало изнутри так, словно в блендере перемололо, даже не в фарш, в сраный паштет из ошмётков кожи, сухожилий и костного мозга. Больше я в себе ничего не чувствовал. — Эммм, Лойс, — начал было брат Изи. — Плевать, ладно? — взмолился я. — Просто поехали. Собрался отвезти домой, вот и вези. Сейчас. Пожалуйста. Поехали. Прошу… — хрипел я. Чей-то немой укор в спину. Мото взрыкнул движком и нас сорвало с места. Я тихо скулил, схватившись за незнакомого парня и тупо размазывал слезы и сопли по спине его кожи. За это было стыдно. Но боль от памяти прошлого и осознание своей никчемности раздирали на куски. Я презирал себя — такого… никакого. — Где живешь-то? — сбавил скорость и доорался до меня брат. — Лермут авеню 16, — ответил я и снова уткнулся в спину. Пахло сигаретами, солнцем, песком пляжа, морем, немного потом, чуть-чуть пылью и цитрусом. Мне нравилась эта смесь ароматов. Она и свист ветра в ушах делали меня спокойнее. Приехали слишком быстро, я бы ещё пару кругов потупил в чужую спину. — Меня Триггер зовут, — представился наконец-то брат Изи. — Приятно познакомиться, — уныло улыбнулся я. — Спасибо за… всё. Почему-то проснулась совесть и я ощутил вину перед Триггер за свою глупую истерику. — Без проблем, Лойс. Не позволяй моему брату быть с тобой такой скотиной, — хмыкнул парень и закурил, широко расставив ноги по бокам от байка. Шикарен, зараза. — Я против него не выстою, — промямлил, прошептал, прогундосил я, и, как дитя малое, шмыгнул носом. И чего я такой… А каким он меня видит? Всего лишь жертва приколов его родственничка? — Бей умом, а не силой — подмигнул он, выпуская дым в небо. И это тоже было красиво. — Может чаю? Или… — я задумался, — кажется, у меня было пиво, — ход мысли был лихорадочным, я правда пытался вспомнить, что у меня есть в холодильнике. — Хахаха. Лимонада будет достаточно. Найдется? — коварно улыбнулся он и сощурил один глаз. — Ага, — тут же возликовал я. Лимонад точно есть. А после мы просто смотрели на улицу, сидя на веранде и молчали. Было уютно и странно. Органично. — Мой брат не такой циничный. Он пытается быть частью гнилого общества, — как-то неуклюже вступился Триггер за Изи. И смешно, и грустно. И гордость берёт за их взаимоотношения. И… зависть. Не смотря ни на что, они важны друг другу, важны такие, какие есть. — Не надо… — тихо вздохнул я и уставился на свои ладони, словно линии на руках могут дать ответы на все мои вопросы. И, может, и могут, да я не умею эти чёртовы трещинки-полоски читать. — Что «не надо»? — цокнул языком Триггер, чуть щуря глаза. Такой внимательный, с проникновенным взглядом, слишком понимающий, и такой близкий по духу. — Не выгораживай его, — пожал в ответ плечами, словно стряхивая нервную дрожь. — Не важно пять ему лет, пятнадцать или пятьдесят. Изи это Изи. Азрак — это сделанный им выбор и только он в ответе за себя, — концепция моего мнения вышла как-то уж слишком серьёзной и хмурой, и от того более весомой. — За детей отвечают взрослые, — фыркнул Триггер, хрустя шейными позвонками. Хоть разговор и тянул все жилы из нас, потому что каждое слово, как шаг по тонкому льду — страшно ненароком задеть, невзначай обидеть, но при этом парень был расслаблен. — По закону, да. Но по-настоящему, нет. Знаешь, — глупая привычка прикусывать губу снова проявила себя во всей красе, — ты рождаешься не только с генами родителей, но и прошлых поколений, и чем-то своим. Иным. И… ты можешь сколько угодно любить яблоки, например, но если твой сын в два года решит, что он не любит этот фрукт, он не будет его есть. И ты не в ответе за подобное. Утрированный пример, но, думаю, ты понял суть, — воззрился я на Триггера. А он молча смотрел, молча что-то решал про себя, молча улыбнулся. — Хах. И то верно. Но Изи и правда другой. Хотя… с нашим уровнем жизни это не удивительно, — покусал он щёку изнутри. — У тебя есть дом? — мстительно вопросил Триггер. — Наследство от родителей, — ответ дался легко, хотя, обычно, меня выворачивает от понимания. — А как же «я заработал сам»? — усмехнулся парень и посмотрел глаза в глаза. От чего-то засосало под ложечкой. Стало грустно, горестно, больно… — Ну… Я и правда ботаник с книгами, вместо друзей. Я чертов гений математики и аналитики, поэтому работаю трейдером на пол ставки. Заработок не большой, но я живу один и мне хватает. Иногда получаются и большие суммы. Но тут раз на раз не приходится, — вновь всхлипнул я. Когда озвучил то, что является моим настоящим, то остро понял, как я несчастен, как мой мир ограничен… да ничем, потому что вокруг ничего, только стены, что я сам себе построил, спасаясь от разочарований бытности. И поток не остановить, слёзы хлещут, задыхаюсь, перед глазами: улыбка мамы с красивым именем Эллади и папин смех, когда он пытался обыграть меня у гаража в баскетбол; вот мы катаемся на лодках и папа победил в нашей гонке; мама вечером печёт неизменный черничный пирог. И я даже аромат сейчас ощущаю этой чёртовой выпечки под глупую мысль, что в морозилке уже полтора года лежит пакет черники, но я так и не заставил себя приготовить себе мамин пирог, хотя очень хотелось таким образом отдать дань уважения, памяти и просто окунуться в счастливое прошлое. — Эй, эй, эй… — орал Триггер, схватив меня за предплечья. А я и не заметил, что он меня пытается привести в чувства, слишком утонул в своей жалости к себе, бесхребетное я существо. — Три-и-иггер, — провыл я, часто моргая. Больно, больно, больно. Даже у такого, как Азрак кто-то есть, а у меня никого. Абсолютно. И я никому не нужен. И это не изменится. И вообще, какого хера мне нужно от жизни? Я даже этого не знаю. Я. Не. Знаю. Чего. Я. Хочу. И это катастрофа какая-то, на грани удушения и паники. Юношеский максимализм не при чём, просто слишком много ран и они все шелушатся, кровоточат под кожей, изводят агонией. — Лойс, — рявк в ухо. Сердце встало. Вздрогнул. Замер. Застыл. Моторчик вновь забился, а я смог моргнуть. Сфокусировался на парне и опять не моргаю, потому что не могу. Не-мо-гу! А он испуган, растерян и такой… необыкновенный сейчас. Не сильный, не стальной, а просто парень, просто с ужасом и нежностью в глазах. Контраст этого, как впрыск адреналина. — Успокоился? — одними губами спрашивает Триггер. Его и самого трясёт. Неужели я так ужасно выгляжу? — Нет, — так же, лишь губами, отвечаю я, вновь чувствуя соль и влагу на ресницах. — Хватит скулить. Не ребенок! — рычит-рявкает Триггер, встряхивая меня вновь. И вот это злит. Очень. До приступа агрессии. — А я им и не был. Я слишком рано повзрослел, — огрызаюсь в ответ. Тишина повисает паутиной, накручивает нервы, не моргаем — уже оба. — Вроде умный… Но сейчас… — скривился парень, морща нос. — Да пошел ты! — вспылил я, вновь задыхаясь слезами. Да, как он смеет меня в чём-то обвинять и что-то мне доказывать? Губы ожгли губы. Поцелуй был сильным, резким, грубым, до кровавых кругов перед глазами и бешеного бита сердца. Поцелуй почти обидный, почти хищный, почти невыносимый, но такой притягательный, яркий, эмоциональный. Губы обветренные, со вкусом табака и лимонада, а нос забивает запах дорог и локоны с чёлки Триггера. И трясёт, трясёт, колотит, штормит обоих — то ли страх, то ли ужас, то ли просто эмоции через край, через душу, через лёгкие — сквозняком вдоха без выдоха. И не насытиться, не остановиться, остаться бы так и кусаче липнуть друг к другу дальше, не позволяя ни единой мысли завладеть сознанием — его бы просто отключить. — Почему? — выдыхаю сипло, стараясь не пытаться отдышаться слишком явно, после того, как не понятно кто из нас разорвал контакт. и горячо — в животе, под кожей, у крестца, по внутренней стороне бёдер и даже стопы пылают. — Шоковая терапия, парень, — подмигнул Триггер, жадно, слишком ярко облизываясь. — И ты каждого целуешь? — это не должно было прозвучать с обидой, но именно с ней я и спросил. — Нет, обычно бью в морду, — саркастично усмехнулся парень. — Мозг сотрясается, выдаёт ремиз*, и место разочарования к себе занимает гнев на меня. Утрированная смена приоритетов, — развёл он руками и шуточно склонил голову на бок. Словно ничего не произошло, словно всё в порядке, словно… Чёрт, кажется, здесь только я всё усложняю. Он ещё и фехтованию учился? Многогранный, однако, человек. — А меня тогда чего не ударил? — спросил и тут же с горечью вспомнил его слова про мелтоку. — Да ты же, как котенок. На такого рука не подымется, — сказал просто, сказал даже нежно, так легко и обыденно, что обида в груди головы не подняла. — Даже и не знаю, комплимент это или унижение, — хохотнул я. — Это констатация. Дыши и живи дальше радостно. Ничего личного, — подмигнул он мне. — Ты странный, — тихо ответил я ему. — Ты тоже, — хмыкнул Триггер, встал, кивнул мне и ушёл. А губы ещё долго помнили зной, горячий язык и остроту зубов. Ныли и чесались, пульсировали и сохли. Их хотелось облизывать, к ним хотелось прикасаться кончиками пальцев, хотелось понять. Но тут был тупик. Утром Изи вжал меня в стену и стал на меня орать. Орал что брат с ним не разговаривает, что ему влетело, что я виноват во всём. А я молчал и тупо хлопал глазами, потому драться я не умею, а мозгами его сломать сейчас точно не выйдет. — Ты, сука, виноват во всём, — обвинял меня одноклассник. Достал. Вряд ли Триггер вступится за меня вновь, да его здесь сейчас и нету. Но… если ничего не делать, то ни чего и не изменится. — В чем я-то виноват? — не выдержал я, хотя дерзить Азраку не лучший способ самоубийства. — В том, что ты ко мне цепляешься, а твой брат срисовал твою травлю? И где моя вина? — вышло тихо, но весомо. — Если бы ты не побежал, — рыкнул Изи. — Ты мог не догонять, — флегматично. апатия навались валуном, давя сверху. — А ты мог… — и задохнулся на полуслове. — Мог что? Позволить вновь себя избить? Ну давай. Ведь ты только и умеешь, что кулаками махать. Подумаешь, синяком больше, синяком меньше, перелом или что там ещё? Моё тело итак сплошная гематома. Я уже устал что-либо пытаться исправить, слова спокойные, а тон удручающий. Я и правда заколебался. — Да ты, — рявк мне в лицо. Я не вздрогнул. — Да я, — и смело посмотрел в его глаза. А в них обида, и в этот момент я понял, что Изи тоже умеет испытывать боль. — Не хами, — уже без эмоций, просто слова, просто ответ. Наверное, мы оба устали. — Бей уже, — безэмоционально выдавил я. Но он не ударил. — Мой брат для меня много значит и только поэтому я говорю тебе «извини», — неожиданно и осознанно, не выдавил, а даже с гордостью произнёс Азрак. Прострелило. От загривка в копчик и назад, ошпарило и дёрнуло под лопаткой острым крюком. — Не извиняю. Но тебе всё равно. Так что окей. Проехали, — если честно, то я не знал, что ответить и что будет правильным сказать в такой ситуации. — Блять, ты нарываешься, — огорчённо выдохнул Изи, пальцами массируя переносицу. — Нет, я просто устал, — честно ответил я и уставился за плечо Азрака, туда, где за окном светило яркое, слишком радостное солнце. Оно казалось не справедливым, сейчас бы дождь и холод, а зной и тёплый ветер. Я и правда устал быть частью этого порочного круга — «начни день с того, что мокни Лойса мордой в сортир». Кем мы вырастем? Кто вырастет из таких садистов? А кто вырастет из таких как я? Из забитых, замученных, тихих и обиженных раз и навсегда? Изи не будет доверять людям, потому что его не научили. Я не буду доверять, потому что окрысился на мир за несправедливость. И вот мы взрослые — часть озлобленного стада, бредём в закат и называем это жизнью. Ещё и гордимся каждым вдохом. Серьёзно? Мне уже смешно. Смешно и страшно. А и правда, дальше-то что?