Одиночество вдвоем

      Дав Дину несколько часов, чтобы остыть, Кастиэль отважился проскользнуть в их комнату. Дин сидел на кровати спиной к Кастиэлю и смотрел в окно. Кастиэль колебался, стоя в дверях и ожидая, что Дин заметит его. Он покашлял, чтобы предупредить Дина о своем присутствии.       — Я знаю, что это ты, Кас. Просто уйди. У меня сейчас нет никакого желания играть в камень-ножницы-бумагу.       Кастиэль нахмурился, не зная, как поступить. Он не испытывал недостатка в сочувствии, но его собственные способности утешать оставляли желать лучшего. Дин действительно хотел остаться один, или это была проверка? Дин отталкивал Кастиэля в надежде, что Касу не все равно и он останется? Дружба функционировала загадочными способами, которых Кастиэль не понимал.       Кастиэль сел на колени рядом с кроватью Дина и, понадеявшись, что жест получится обнадеживающим, положил ладонь на его ногу.       — Я ценю, что ты пытаешься помочь, поверь мне, но ничего из того, что бы ты мог написать, не исправит это. Я знаю, что ты можешь думать: я — самоубийца, показательный пример проблем с папочкой. Тебе не нужно притворяться, что тебя это беспокоит. — Тихо произнес Дин. — Я знаю, насколько я жалок.       Кастиэль беспомощно покачал головой, ему хотелось, чтобы Дин посмотрел в его сторону, потому что его взгляд сказал бы все. Он не думал о Дине хуже из-за того, что сказал Джон. Ему было все равно, что Дин был сломлен и покрыт шрамами больше, чем следовало на его долю. Он только лишь хотел помочь своему другу, вытащить его из тьмы, но Дин не давал ему шанса передать свои чувства. Его зеленые глаза все еще пристально смотрели в окно, и Кастиэль был бессилен.       Еще никогда Кастиэль не был столь разочарован молчанием. Никогда еще собственная клятва не ощущалась такой сковывающей и душащей. Если бы он только мог открыть рот и заговорить! Раздражение и огорчение начали собираться в удушающую, мощную силу, грозящую разорвать Кастиэля. Он должен был найти способ, чтобы дать понять Дину, что он не считает его жалким. Он должен удержать его прежде, чем потеряет навсегда.       — Прости, — голос Кастиэля прозвучал тихо, но твердо и очень низко. — Мне очень жаль, что ты так чувствуешь.       Дин медленно повернулся и посмотрел на Кастиэля глазами, огромными словно блюдца. — Ч-что? — запинаясь спросил Дин? — Что ты только что сказал?       — Я сказал: мне жаль, что ты так чувствуешь, — чуть громче повторил Кастиэль. — Лично я не считаю тебя жалким. Я считаю, что ты проявляешь огромное упорство, несмотря на то, что у тебя есть полное право сдаться.       Несколько мгновений они просидели в отчетливой тишине, пока Дин переваривал слова Кастиэля и то, что он вообще заговорил.       — Ты только что прервал свое двадцатилетнее молчание, чтобы сказать мне это?       — Кажется, да.       — Ничего себе, ладно, эм, прости меня, если я не совсем понимаю, как реагировать на это, — ответил Дин. Кастиэль понимающе кивнул.       — Я понимаю, что это довольно… удивительно для тебя. Для меня самого это неожиданность. Но просто выдели из этого, что я не смотрю на тебя по-другому и не чувствую жалости к тебе. Много сопереживания. Но сочувствие или жалость? Абсолютно нет.       — Я… э-э-э… спасибо, Кас. У тебя голос ниже, чем я думал, — сказал Дин.       — Не могу не заметить, что меня это тоже удивило. Интересно, это от недостатка практики или я просто так звучу?       — Не знаю, но моя теория о том, что тебе стыдно, что твой голос похож на голос Элвина и поэтому ты перестал говорить, больше не кажется такой уж удачной.       — Я не понимаю, о чем ты, — покачав головой удивленно заметил Кастиэль. — Кто этот Элвин и почему я должен звучать как он?       — Неважно, Кас, не обращай внимания. Но теперь так и будет? Ты будешь разговаривать?       — Я не… я не знаю. До этого момента я считал разговоры бессмысленными. Казалось, это только поощряло людей, которые мне не нравились, приставать ко мне. Однако теперь, когда выяснилось, что есть и другое применение, возможно, мне придется переосмыслить свое молчание. Мне очень нравится общаться с тобой так. — Дин ухмыльнулся. — Кроме того, гораздо легче угрожать Аллену, когда мне не надо опасаться его осведомленности.       — Успокойся, тигр. Мне совершенно не нужно, чтобы тебя снова заперли в изоляторе. Во всяком случае, после последнего инцидента, думаю, что некоторое время Аллен не станет нас беспокоить. Ты хорошо его приложил.       — Я не хотел, чтобы все закончилось насилием, но я не мог позволить Аллену молоть ту чушь. Он не имеет права совать нос в твои акты. — Проворчал Кастиэль.       — Хорошо, в этот раз он заслужил. Но тебе не нужно беспокоиться, что он снова достанет меня, ладно? Он может болтать все, что хочет, потому что худшее уже произошло, а я все еще здесь, разве не так?       — Должен признать, это так. Но все равно Аллен не имеет права распространять по клинике твою личную информацию. Я не знаю по каким причинам находятся здесь другие пациенты и предпочел бы не знать о твоих, только если бы ты не захотел сам мне рассказать.       — Все хорошо, Кас. В конце концов я бы все тебе рассказал. И кроме того, это еще не вся история. Либо ему не удалось прочитать все досье, либо ты надрал ему зад прежде, чем он успел закончить делиться с ближними. В любом случае, я все еще должен рассказать тебе больше и когда-нибудь обязательно расскажу. — Заключил Дин.       — Ты хочешь поделиться таким со мной?       — Однажды, Кастиэль, я надеюсь, ты будешь знать всю историю. Надеюсь, что расскажу тебе все, так же как и ты мне.       Дин лишь умолчал о том, что надеялся, что Кастиэль не отвернется от него, как только узнает всю правду.