Infinity

Я погиб. Черт побери, я был мертв. «Слишком реальный сон», — болезненно пульсирует в мыслях, когда я, плотно сжав губы, утыкаюсь носом в подушку. Слишком. Реальный. Сон. Каждый вдох дается невероятно тяжело, словно на легких висят гири. Кончики пальцев сводит едва терпимая судорога, голова — трещит от боли. Что ты помнишь, Дэнни? В голове — безумный калейдоскоп мыслей, проносящийся невероятно быстро: помню, что на улице пахло весенним дождем и сыростью. Кажется, я забыл зонтик. Я… я был на пробежке. Шел мелкий дождь, и капли стекали по капюшону ветровки. Тянусь к тумбочке возле кровати, на ощупь вытаскивая пачку аспирина; вливаю в себя теплую воду, судорожно глотая противную таблетку. Звук стакана прерывает густую тишину и больно впивается в уши. Что ты помнишь, Дэнни? Мне приходится повторять это вновь и вновь, но калейдоскоп не желает останавливаться; чертова память выдает лишь кусочки жалких обрывков вчерашнего вечера. И сон. Слишком реальный сон, от которого до сих пор мурашки по коже. Я сплю. Я буквально чувствую, как мое тело прорезает адская боль, выворачивая каждую мышцу. В нос бьет резкий запах крови, перед глазами — цветные круги. Я слышу звук тормозов машины и испуганный крик. Он меня убаюкивает. Мне больно. Цветные круги на мгновение рассеиваются; я вижу асфальт, он слишком близко, а еще пятна крови, быстро стекающие тонкими алыми змейками. И снова боль, мне не хватает воздуха, я… Да что ж это! Зло подрываюсь с кровати и медленно бреду по комнате, схватившись ладонями за разгоряченный лоб. Я был мертв? Я правда попал под колеса машины? — Бред, — хрипло выдыхаю куда-то в пустоту, возвращаясь к разворошенной кровати. — Как дите малое, блин. Это всего лишь сон. Чувствую, как меня накрывает волной облегчения. Ложусь ближе к подушке и закрываю глаза, пытаясь расслабиться; но калейдоскоп мыслей не желает меня покидать. Почему я не помню, как попал домой? — Встретил Бена и пошли в бар. Напились, — говорю сам себе раздраженно. И вправду — такое уже случалось. Но в глубине души — осознание, что это лишь жалкая попытка себя успокоить. Словно тот жуткий сон и вечерняя пробежка связаны, словно они сплетаются между собой во что-то единое, словно… — Мам? Я подрываюсь, садясь на край кровати, и залпом выпиваю оставшуюся воду в стакане. Боль в голове неодобрительно покалывает вместе с каждым шагом, что слышится где-то за дверью. — Ты звал, Дэнни? Мама на ходу вытирает руки кухонным полотенцем, с коридора заглядывая ко мне в комнату. Пахнет выпечкой. Ма всегда печет по воскресеньям вишневый пирог. — Да. Когда я вернулся домой? — я пытаюсь вложить в свой голос все спокойствие, на которое только способен, но кажется, у меня слабо это выходит — тревога въедается в меня с самого утра и не дает покоя. Словно произошло что-то чертовски особенное и странное. А вот мама смеется, и вокруг глаз появляется тоненькая сеточка морщин. — Не знаю, сынок. Ты что, был пьян и не помнишь? — Да не то, чтобы… — начинаю я, но осекаюсь на полуслове, вдохнув полную грудь воздуха. Глаза. Я хорошо помню глаза своей мамы с самого детства — серые, со светлыми ресничками, которые она любит закрашивать черной тушью. — Ты что, начала пользоваться линзами? — осторожно спрашиваю я, всматриваясь в карие глаза напротив. Мама отрицательно мотает головой. — Нет, с чего ты взял? — ее голос кажется обеспокоенным. — Тебе принести еще воды? Молча киваю, пытаясь разобраться с нахлынувшими мыслями. Глаза моей матери — серые, я прекрасно это знаю. Что происходит? После того страшного сна словно что-то изменилось; словно я вправду умер и очнулся у себя дома. Словно… Ма возвращается быстро. Она протягивает стакан с водой, а ее руки медленно проводят по моим непослушным волосам. — Спускайся на кухню, Дэнни. Я испекла мясной пирог. — Почему не вишневый? — слабо спрашиваю я, оставляя пустой стакан на тумбочке. Мама его забирает и направляется к двери. — Потому что я каждое воскресенье пеку мясной пирог. Твой отец от него без ума, ты ведь знаешь. Если хочешь, я испеку вишневый завтра после работы. Спускайся. Стук закрывающейся двери врезается в уши и оседает внутри нарастающим беспокойством. Вдыхаю полную грудь воздуха, позволяя утренней тревоге протечь в сознание. Бред. Это какой-то розыгрыш? Сейчас я спущусь на кухню, на столе — вишневый пирог, а глаза мамы снова прежние. Резко открываю крышку ноутбука, злостно стуча по клавиатуре. Захожу в папку с семейными фото, открывая первое попавшееся — я с родителями на ферме дедушки два года назад. Приближаю фото, насколько возможно, передвигая курсор к лицу матери. На меня смотрят карие глаза. — Качество плохое, — бурчу я, открывая следующую фотку с моря. Кажется, я спятил. Карие. Везде. Я точно спятил. Что-то неведомое заставляет меня открыть браузер, вводя дрожащими пальцами в окошке поиска «Последние новости Таллахасси». Щелкаю на первую попавшуюся ссылку.

«Вчера вечером, около семи часов, на Ориндж-авеню произошла страшная авария. Водитель Форд-фокуса не справился с управлением в связи с погодными условиями и сбил пешехода — парня восемнадцати-двадцати лет, переходящего дорогу. Дальнейшие судьбы водителя и юноши пока что неизвестны».

И тут — вспышка, останавливающая тот самый безумный калейдоскоп воспоминаний. Связывающая вчерашнюю пробежку и тот страшный сон, который оказался реальностью. Я вправду умер. Я до сих пор помню, как трещали мои ребра и как из легких звучным свистом выходил последний воздух; помню лужи крови на асфальте и на дрожащих руках. — Что за херь, — вырывается у меня едва слышно, а ноутбук с громким стуком падает на пол.