Детское время или "маленькая" проблема

      В отличие от своего братца, Альфонс на неприятные новости отреагировал в разы спокойнее и даже, казалось, смирился. Юноша попытался найти лазейку в обход ситуации, но все поиски по своду соц. законов в общем и правах/обязанностях опекуна или усыновителя в частности вели к одному и тому же: если возраст подопечного ниже двенадцати — опекун обязан находиться рядом «для предотвращения опасных и нежелательных ситуаций». Данный список имел свой свод пояснений и уточнений, но если говорить обобщенно и простым языком, формулировки были по типу «маленькие дети могут играть со спичками и совать пальцы в розетку». Ничего неожиданного или необычного, но всё равно обидно: Эдвард, несмотря на случившуюся с ним неприятность, был далёк от этого возраста.       Осложнялось всё указанной мелким шрифтом в самом низу подписанного Роем договора заметкой о «рандомном посещении социальным сотрудником места жительства взятого под опеку ребёнка» с целью «недопущения совершения противоправных действий в отношении подопечного со стороны опекуна/усыновителя». Иными слова, прийти к Мустангу с ревизией могли когда угодно и в случае не обнаружения Эдварда в одном доме с мужчиной, его могли просто отобрать у полковника и отправить в «более надёжное учреждение», коим считался детский дом. Наверное, в любой другой ситуации Альфонс признал бы данные действия разумными, но ведь случай с его братом был из ряда вон выходящий. И не объяснишь это никак строгим и дотошным надзирателям из социальной службы.       В итоге им оставалось смириться с произошедшим и просто продолжать жить дальше. Полковник подбадривающее улыбался и кивал головой, заявляя, что постарается разобраться с проблемой в ближайшие несколько месяцев, но теперь уже старший Элрик не особо верил мужчине. Мустанг не был последним человеком в Аместрисе, но вряд ли мог как-то повлиять на службы, никак с армией не связанные. Оставалось только уповать на лучшее и молиться, чтобы про новоиспечённых отца и сына поскорее забыли, давая им свободу действий.       Откладывать возвращение в Ризенбург ещё дольше было нельзя — Пинако и Винри ждали срочные заказы, поэтому билеты на поезд были уже куплены, а настенные часы равномерно и лениво отсчитывали секунды до часа «Х».       Провести прощальную вечеринку было идеей Винри. Девушку поддержали все подчинённые Мустанга, распределили, кто чем занимается и что несёт, и в итоге вся пятница и суббота были посвящены подготовке к «торжеству». Конечно, ни Альфонс, ни тем более Эдвард торжеством сие событие называть не собирались, но оба брата были рады, что смогут побыть вместе ещё какое-то время, прежде чем придётся расстаться. По выписке из больницы Альфонс временно поселился у полковника, присматривая за братцем, пока старший алхимик разгребал завалы на работе и пытался выбить отпуск у начальства. Это избавляло от головной боли всех, позволяя Эдварду находиться рядом с Алом, а также Винри и Пинако почти двадцать четыре часа в сутки, утоляя свою жажду общения с близкими людьми. За эти несколько дней он, казалось, прилип к брату и ходил за ним всюду как привязанный, вызывая обеспокоенность со стороны последнего. О, как Альфонс желал вернуться домой с Эдвардом! Он был готов отдать всё за исполнение этой мечты, но суровая реальность с законодательством и медицинскими заключениями ставили палки в колёса всем его стремлениям.       Нужно было смириться. Просто не было другого выхода.       Вечеринка была назначена на самое утро воскресения и была, наверное, единственной в жизни Элриков, что не относилась к разряду «ожидаемых». Провести «проводы на родину» было решено в доме полковника, и уже в девять утра на пороге возникли старшина Фьюри, младшие лейтенанты Хэвок и Бреда, а также прапорщик Фалман. Старший лейтенант Риза Хокай пришла чуть позже, приведя с собой и Урагана. Здорово подросший с момента последней встречи с Элриками щенок радостно гавкнул и замахал хвостом, предварительно обнюхав и облизав мальчишкам щёки. Эдварду со стороны пса было уделено особое внимание: Ураган явно не понимал, почему обладатель знакомого запаха вдруг стал значительно меньше.       — Место! — Строгий голос Ризы заставил щенка прижать уши к голове и отстать от уже не знавшего куда от него деваться Эдварда. Пёс бросил на Элрика последний вопросительный взгляд и не спеша скрылся в кухне полковника, свернувшись комочком на коврике возле одной из тумб. Он явно гостил тут не в первый раз.       Полковник объявился спустя несколько минут после общего сбора, заспанный и какой-то потерянный. Под ониксовыми глазами мужчины залегли темные мешки, резко контрастируя с бледной кожей и создавая какой-то странный эффект. Эдварду почему-то вспомнились прочитанные в детстве сказки про вампиров и прочую нечисть. Захотелось вооружиться святой водой и, на всякий случай, чем-нибудь серебряным.       «Эй, мои часы то пока со мной! — Элрик приободрился и почти сразу нахмурился, зло тряхнув головой, — что за бред мне в голову лезет?»       Рой поприветствовал гостей, прикрыл рукавом зевок и вяло пригласил располагаться. Офицер явно не выспался, и Эдвард мог только догадываться, что послужило бессонницей. Мустанг точно не был доволен, что ему пришлось записаться в родители своему подчинённому — это было видно ещё по выходу из того рокового кабинета — но и другого выбора у мужчины пока не наблюдалось. Пятилетний Эдвард был уверен, что не спал начальник именно из-за всей этой истории, пытаясь решить, как бы спихнуть мелкую обузу на плечи кого-нибудь более подходящего. Неприятно было осознавать, но из всей полковничьей команды Эдвард предпочёл бы остановиться именно у полковника — хоть он никогда и не скажет «этой сволочи» про это — просто потому что с ним он чувствовал себя максимально комфортно и раскрепощённо. Не нужно было следить за языком, не нужно было бояться показаться невоспитанным, не нужно было заботиться, что его не так поймут. Каким-то невероятным образом начальник читал его как открытую книгу, всегда точно угадывая настроение и, нередко, мысли. Защититься от этого пронизывающего взгляда можно было только… Нет, всё-таки, нельзя было никак — даже сквозь напускное безразличие или запредельную грубость мужчина различал малейшие изменения на лице или в поведении Стального алхимика, отпуская по этому поводу ряд различных комментариев. Иногда это пугало, но чаще способствовало разряжению ситуации — Мустанг успокаивался, понимая, что именно не так с его людьми. В данном случае Эд не являлся исключением.       При общении с другими взрослыми мальчишка всегда ощущал некоторый дискомфорт и смущение, возникающие всякий раз, стоило кому-то из них нахмуриться или сложить руки на груди. Было осознание, что он действительно ребёнок, затерявшийся в мире взрослых. Полковник же демонстративно «закрывал глаза» на незрелые выходки, позволяя пацану расслабиться и насладиться вольностью. Естественно, это не освобождало Эда от выволочек со стороны разгневанного начальства при очередном «случайно» разрушенном здании, которые в жизни юного алхимика встречались куда чаще, чем хотелось бы. Но ругань эта была «взрослой» — устраиваемой скорее для галочки перед высшими чинами, нежели имеющей целью реально наказать нерадивого подчинённого. Хотя было пару раз, когда даже у полковника сдавали нервы и он «награждал» Стального ощутимыми подзатыльниками. К счастью, такие случаи Элрик мог пересчитать по пальцам одной руки.       Таким образом, в жизни с Роем Мустангом были свои плюсы, но только признавать их таковыми очень не хотелось. В любом случае, жизнь обещала не давить строгой дисциплиной, за нарушение которой можно было огрести по первое число (как, например, от Ризы Хокай — в памяти Эдварда всё ещё свежи были картины дрессуры Урагана, и оказаться на его месте мальчишке было действительно страшно). С Роем можно было вести себя как душе угодно.       — Эд, давай за стол, все уже сели! — голос полковника вывел из раздумий, и мальчишка непроизвольно скривился. Это собрание, этот стол и этот торт предзнаменовали его скорое расставание с единственным братом, что уничтожало любое зарождающееся внутри веселье. Он не хотел этого. Не хотел этой бессмысленной разлуки. Но и портить всем настроение и нервы тоже в планы не входило. Решив, что всегда сможет позже отыграться на своем опекуне, Эдвард смахнул с глаз чёлку и максимально бодро прошёл в гостиную.       Рассыпающееся вокруг конфетти и звуки хлопушек ввели в непродолжительный ступор, который закончился вспышкой фотоаппарата. Проморгавшись, мальчик понял, что стоит в обнимку с братом, весьма неудачно позируя перед камерой Хэвока. Поза его выглядела как из дешёвой постановки бродячих артистов, а выражение лица сложно было назвать радостным или печальным. Скорее, это была гримаса непонятной смеси эмоций, причем далёких от положительных. Он выглядел… злым?       Помотав головой, желая развеять собственное смущение, Эдвард вымученно улыбнулся, сильнее сжав Ала в объятиях. На него нацепили клоунский колпак и это казалось настолько неправильным, что к горлу подкатила тошнота.       Как все эти люди могли есть и веселиться, зная, что у него отнимают последнего родственника? Мальчику захотелось что-нибудь съязвить по этому поводу, но внимательно всмотревшись в окружающие его лица, он передумал: никто на самом деле не веселился. Все пребывали в легкой и грустной задумчивости, что отражалась в глазах и никак не проявлялась иначе, создавая иллюзию безмятежности.       — Брат, улыбнись, давай сделаем красивое фото! — Альфонс легонько ткнул его под рёбра, пытаясь отвлечь от невесёлых дум и грядущего расставания. Быть старшим братом оказалось куда тяжелее, чем он думал: приходилось заглушать в себе слёзы и улыбаться, подбадривая Эда и уверяя, что всё будет хорошо. — «Ничего уже не будет хорошо» — Шестнадцать лет провести бок о бок, поддерживая друг друга, соперничая между собой и делясь самым сокровенным и наболевшим и теперь вдруг позволить километрам разделить их — это казалось безумием, но такова была реальность. Ему нужно было покинуть загазованный город ради своего здоровья, а Эдвард вынужден был остаться на попечении своего начальника из-за своей платы за последнюю трансмутацию. Жестоко. Единственное, что хоть как-то утешало, это понимание, что с полковником рядом Эдвард точно будет в безопасности и обеспечен всем необходимым для пятилетнего ребёнка. Да и навещать друг друга они будут так часто, как это будет возможно с работой Роя.       Фотоаппарат щёлкнул снова, и на этот раз распечатанный снимок можно было назвать удачным: никаких кислых мин и ауры безнадёжности. Хэвок что-то щелкнул по панели настроек, и на свет появилась копия распечатанного ранее снимка.       — Держи, — младший лейтенант торжественно протянул снимок Альфонсу, отдав копию подошедшему полковнику, — пусть у тебя она тоже будет. Вы ведь братья.       Склонившись в благодарном поклоне перед мужчиной, Альфонс с трепетом взял фотографию, завернул её в носовой платок и аккуратно сунул во внутренний карман пиджака. По возвращении в Ризенбург он обязательно поставит её в рамочку, а пока что лучше было сразу взять её с собой: оставить по невнимательности не хотелось.       В общей сложности Хэвок сделал около десяти фото, два из которых запечатлели не только братьев Элриков, но и всю команду Мустанга — на этом настоял сам полковник, заявив, что хочет «оставить воспоминания» этого «удивительного момента». Момент и правда был удивительный, учитывая, что полковник достал предыдущее фото команды (со Стальным-подростком) и распорядился всем занять те же позиции. Малыша Эдварда, несмотря на всё его сопротивление, Рою пришлось взять на руки, так как в объектив фотокамеры было видно лишь часть головы ребёнка, а без него терялся и смысл снимка. К счастью, повторять все сделанные за четыре года фотографии начальник не захотел, и офицеры вздохнули с облегчением.       Все вновь собрались за столом и, прежде чем приступить к трапезе, кто-то предложил произнести тост в честь Эдварда. Кажется, это был Фалман или Бреда, но с уверенностью мальчик сказать не мог — он умудрился пропустить тот момент мимо ушей. «Прощальная» вечеринка стала отдалённо смахивать на празднование Дня рождения, и это чувство внутри Эда лишь усилилось, стоило Винри принести уже остуженный на полковничьем балконе испечённый ею торт. Противный колпак занял место и на голове самого Эдварда, не вызывая у него ничего кроме раздражения. Серьёзно, их с братом разлучают, а его пытаются заставить веселиться!       Насильно растянув губы в улыбке, мальчишка впился взглядом в свою тарелку, из последних сил контролируя себя, не позволяя рукам сорвать конус и ударить по столу. Все эти люди собрались здесь ради них, было бы сверхнаглостью обратить их усилия в прах. Нужно было отыскать во всём этом что-то хорошее. Нужно было! Взгляд зацепился за заботливо положенный Винри в его тарелку кусок домашнего торта.       Что ж, это определённо подходило.       Вооружившись чайной ложечкой, пододвинув к себе чашку с чаем, Эдвард отломил кусочек бисквита и сунул его в рот, медленно пережёвывая. Вкус был восхитительный. Забыв про питьё, мальчик отломил себе ещё один кусочек, а потом ещё и ещё. Винри всегда пекла чудесные пироги с вишней и яблоками, но торт сделать решила впервые, и он удался на славу. У девушки явно были кулинарные способности.       Краска залила лицо, когда мысли внезапно потекли совсем не в том направлении, в каком задумывались. Винри. Он отчаянно хотел быть рядом с ней, хотел веселить её своими порой несмешными фокусами и немного злить вновь сломанной автобронёй. Хотел смахивать непослушную прядь светлых волос с её лица и держать её за руку. Хотел сжимать в своих объятиях и — смел ли он надеяться? — целовать её. Подруга детства явно отвечала ему взаимностью, но бо́льшую часть их совместного времяпрепровождения он попросту не понимал её мыслей. То она улыбалась и была сама доброта, то вдруг хмурилась и превращалась в беспощадного, лупящего всех и вся механика. Но она так мило смущалась, когда он дарил ей исключительно девичьи побрякушки вроде новых серёжек, браслетов или кулонов. Хотя он тоже краснел как маков цвет в такие моменты.       Волнующие юную душу воспоминания были нагло прерваны лёгшей на его лоб широкой ладонью. Встрепенувшись, Эдвард встретился взглядом с наклонившимся над ним начальником.       — Странно, температуры вроде нет, но тогда чего такой красный? — Словно желая убедиться в собственной правоте, офицер легко притянул ещё пребывающего в прострации ребёнка ближе, коснулся губами лба. — Действительно, всё в порядке.       — Лапы прочь! — бывший Стальной алхимик отмер и, осознав произошедшее, грубо оттолкнул Роя от себя, при этом больно ударившись своим лбом о лоб всё ещё находившего вблизи начальника. Скривились от боли оба, но заскулил только Элрик: так как дёрнулся именно он, то и сила удара в большинстве своём легла на него. Прижав ладони к пострадавшему месту, мальчишка поднял на Мустанга злой взгляд. — Извращенец…       — Чего?! Придурок малолетний, — не остался в долгу полковник, потянув за беззащитное ухо подопечного, — я, вообще-то, проверял, нет ли у тебя жара. Ты ведь весь красный был.       — Это можно было сделать и другим способом, ай! Здоров я, пусти, блин!       Элрик возмущённо ухватил руку полковника, желая ослабить хватку мужчины. Его ухо уже начинало пульсировать и — Эд был уверен — приобрело ярко-красный цвет. Как унизительно то, а! Ещё и перед Винри. К счастью, начальство смиловалось и соизволило отпустить его, ворча что-то про неблагодарных детей и трансмутировавших самих себя алхимиков.       — Брат, мама ведь у нас так же температуру проверяла без градусника. Чего ты куксишься? — Альфонс осторожно положил руку на плечо Эдварда, вгоняя того в ещё большее смущение. Он прекрасно всё понимал, не нужно было «разжёвывать» ему как малышу! Отмахнувшись от наставительных речей брата, мальчик подхватил ложкой довольно большой кусок торта и с толикой обиды зажевал его полностью, игнорируя слишком большие для него размеры и потому едва смыкающиеся челюсти. Это было неприлично, но злому на всех и вся ребёнку было глубоко всё равно, кто что про него теперь подумает: просто хотелось заесть свои тревоги и успокоиться.       Большой кусок сладости в этом как раз помогал.

***

      — Эдвард, живо прекратил! — Рой встряхнул только что отловленного мальчишку, мысленно краснея за устроенную Элриком сцену. Они были на вокзале, провожали Рокбеллов и Альфонса в Ризенбург и всё шло хорошо вплоть до того момента, когда поезд не начал отъезжать.       В мальчишку словно кто-то вселился: он стал всхлипывать, потом кричать, вскоре всё это переросло в тупанье ногами, беганье по перрону и выкрикивание непечатных слов, из-за чего на них начали оборачиваться все столпившиеся в ожидании поездов горожане. Мустангу потребовалось целых десять минут, прежде чем он смог поймать капризного мальчишку и несильно стукнуть того по затылку. Эд замолк ненадолго, и очень скоро станцию огласил усиливающийся с каждым мгновением рёв. Чувствуя, что теряет терпение, офицер поднял ребёнка на руки и, зажав подмышкой, уверенно направился к выходу с вокзала, предварительно прикрыв рот мальчишки ладонью. На них оборачивались, и Рой был благодарен своей привычке всегда надевать военную форму — иначе кто-нибудь вполне мог бы вызвать полицию, решив, что он похищает чужого ребёнка.       Донести брыкающегося пацана до машины оказалось не так уж и сложно (помог мелкий рост подопечного), но терпение под конец этой «прогулки» грозилось лопнуть и уступить место возрастающему раздражению. У него было два племянника и, когда те были в нынешнем возрасте Эда, он часто оставался с ними на выходные, давая сестре возможность отдохнуть. Но двойняшки никогда не доставляли ему столько хлопот и уж тем более никогда не вели себя подобным образом. Возможно, сказывалось строгое воспитание Ванессы, возможно, причина была в том, что Рой был единственным, кто позволял им куда больше, чем их родители, и дети просто не хотели терять такого покровителя. С Эдвардом же всё получилось как-то сумбурно и неожиданно, поэтому в глубине души мужчина не злился на его поведение. Не злился, но игнорировать не мог: это было несколько слишком.       — Я сказал, успокойся! — Немного жестко посадив мальчишку на заднее сиденье и пристегнув его ремнём безопасности, Рой нахмурился, сложив руки на груди. Элрик лишь немного присмирел и, угрюмо глянув исподлобья, показал начальнику язык. Мустанг прикрыл глаза, сдерживая желание ещё раз пристукнуть белобрысую макушку: он не должен был раздражаться на такие детские глупости. — Тебе ведь почти семнадцать, чего ведёшь себя, как пятилетний?       Бывший Стальной Алхимик насупился ещё больше и отвёл глаза к окну, пробурчав что-то смутно похожее на: «Потому что я и есть пятилетний» — наверняка Рой сказать не мог, но это был единственный вариант. Вообще вся случившаяся с его подопечным история сильно беспокоила полковника: прошла почти неделя с момента его «чудесного перевоплощения», и буквально пару дней назад в поведении Эдварда начали изредка проскальзывать детские замашки.       Не было никакой уверенности, что пророчество Стального о самом себе сбудется и он и правда деградирует до своего пятилетнего «я», но эти опасения начали занимать всё большее место в мыслях Мустанга. Если со Стальным в образе ребёнка он ещё мог найти общий язык, то как вести себя, если Эд по-настоящему станет ребёнком, мужчина не знал. Тут бы очень пригодился Хьюз со своим богатым родительским опытом, но так как он уже который год лежал на военном кладбище, рассчитывать на поддержку лучшего друга не приходилось.       «Вот тебе и ещё одна причина, по которой я хочу, чтобы ты вернулся», — Рой устало глянул в зеркало заднего вида, отмечая, что его подопечного уже начало клонить ко сну. Хоть Элрик и ерошился весь день да «качал права», против детского организма он был бессилен, а учитывая, что из-за посиделок мальчик так и не вздремнул днём, было неудивительно, что теперь он едва мог держать себя в вертикальном положении.       Дождавшись, когда светофор сменит сигнал на разрешающий, полковник нажал на педаль газа, осторожно трогаясь и продолжая путь домой, не желая нарушать приятную тишину очередными воплями Эда, который, сколько Рой себя помнил, всегда ныл, стоило начальнику наскочить колесом на кочку или яму.