Детское время или "маленькая" проблема

      Эдвард посмотрел на огромный круг преобразования, разработка которого заняла у него несколько месяцев, и закрыл глаза, выпрямившись и подняв лицо к потолку. Было страшно. Младший брат стоял совсем рядом и, хоть доспехи не могли передавать эмоции, аура волнения ощущалась довольно сильно. Оно и не удивительно.       Стальной алхимик прошёлся вдоль круга, ещё раз перепроверил его целостность и назначение каждого из тщательно прочерченных элементов. Где-то совсем рядом послышался шум колёс, и спустя полминуты на недострой вбежал полковник.       «Ну надо же, действительно, пятнадцать минут. Может же быть пунктуальным, если захочет», — Эдвард сунул обратно в карман часы государственного алхимика, облизнул пересохшие от волнения и ожидания губы и опасливо покосился в сторону начальника. Мустанг ободряюще кивнул и встал чуть поодаль, чтобы хорошо видеть происходящее преобразование, но при этом не мешать юному гению исправлять ошибки прошлого. Сам Элрик был безмерно рад, что старший алхимик не полез с глупыми расспросами типа «готов?» или «уверен, что получится?» — разумеется, он совсем не был готов. На кону стояли их с Алом жизни, здоровье, душа… Собственно, именно из-за этого страха и неуверенности он и позвонил полковнику в пять утра: безмерно хотелось моральной поддержки, оказать которую в сложившейся ситуации мог только другой алхимик. Был ещё вариант Изуми Кёртис, но он был забракован практически сразу, как возник — во-первых, заставлять учителя ехать в такую даль ради них — эгоистично; во-вторых — её приезд отнимет время и оттянет возможную попытку возвращения Альфонсу тела; в-третьих — братьям было банально страшно навлечь на себя её гнев. Поэтому оставался полковник Рой Мустанг. И, да, ему они могли доверять.       Эдвард постепенно успокоил бешено бьющееся сердце и, глядя специально только на круг, положил ладони на пол, сосредотачиваясь и пропуская через себя энергию, активируя трансмутацию. Белый свет привычно залил глаза, а в следующее мгновение он оказался на том самом месте, на котором пришлось стоять почти семь лет назад — внутренний мир алхимика — он узнал бы его из тысячи других по вратам за собственной спиной и едва уловимому глазу силуэту, так похожему на его собственный       «Наконец нашёл способ исправить, что натворил?» — голос, прозвучавший в его голове, напоминал его собственный, но Элрик прекрасно осознавал, с кем имел честь говорить.       «Да. Думаю, да»       Пребывание в своём мире или во Вратах, как ещё называли это состояние алхимики, продлилось не долго. Во всяком случае, именно так чувствовал себя Стальной алхимик, постепенно приходя в себя после того как сильно приложился головой о пол.       Потолок Центрального госпиталя он узнавал сразу, поэтому когда глаза наткнулись на столь знакомые синие линии по периметру, Эдвард понял, что заботливое начальство вызвало «скорую».       «Ну, оно и к лучшему: тело Ала было довольно истощено. Вот только, зачем и меня уложили-то? Со мной всё нормально ведь», — Элрик осторожно приподнялся на локтях, сразу же натыкаясь взглядом на мирно сопящего рядом брата. Альфонс выглядел хоть и жутко худым, но счастливым, и Эдвард не смог сдержать улыбки. Он смог. Смог! Получилось исправить давний грех и возвратить младшему брату отобранное!       На глаза навернулись слёзы, и Стальной алхимик поспешил стереть их рукавом больничной рубашки, в которую заботливые медсёстры уже успели его переодеть. Порты автоброни немного побаливали, но протезы функционировали нормально, что значило, что ему удастся избежать гнева Винри. Эдвард провёл левой кистью по протезу руки, грустно усмехаясь: пока он был в отключке, успел увидеть сон, в котором трансмутация пошла несколько не по плану, вернув Алу тело, но при этом превратив его, Эда, в ребёнка с четырьмя нормальными конечностями из плоти и крови и отобрав способность творить алхимию. Элрик вздрогнул, вспоминая, сколько нервных клеток погибло в том сне сначала от ужаса, а после — от злости.       — Какое счастье, что это был сон.       — Что за сон? — Эдвард немного вздрогнул от неожиданности, почти тотчас скривившись при виде своего прямого начальника. Он подозревал, что Мустанг окажется где-то рядом, но не думал, что тот заглянет в палату столь скоро.       — Приснилось, что в результате преобразования я вернул Алу тело, но при этом стал пятилетним ребёнком и был вынужден жить с тобой из-за решения социальных служб Централа. — Эдвард сложил руки на груди, демонстративно кривясь в недовольстве и отворачивая голову к окну. — Кстати, почему Вы всё ещё здесь? Разве вчера сделали всю работу?       Если Роя и задели слова о документации, он умело не подал виду. Округлив глаза в недоумении, скривил губы в подобии нервной улыбки и пару раз махнул рукой, словно пытался отогнать какое-то видение.       — Действительно, хорошо, что это был сон. Я бы скорее застрелился или бомжевать ушёл, нежели остался с тобой в одном доме. Хотя, возможно, будь ты малышом, всё обошлось бы вполне мирно: в конце концов, дети должны слушаться старших.       — Кто здесь ростом с муравья?!       Договорить привычную тираду Элрику не дала дверь в палату, с силой распахнувшаяся словно бы от хорошего удара с ноги. Полковник с малолетним майором синхронно подскочили на своих местах, а дремавший до этого Альфонс что-то сонно замычал и открыл глаза. На пороге, вся взъерошенная, стояла Винри. Девушка запыхалась и тяжело дышала, и было видно, что она бежала всю дорогу в госпиталь. Но на юном лице сияла улыбка.       — А, точно. Я связался с ней прошлым вечером и сообщил, что произошло. — Мустанг улыбнулся кончиками губ, переводя хитрый взгляд с подчинённого на его подругу и обратно. Эдварда уже даже не напрягало поведение начальства: то, что полковник был давно в курсе его чувств к подруге детства злило лишь первое время — после он привык, да и Рой подкалывал на эту тему лишь в исключительных случаях и совсем необидно.       — Эд, Ал… Ребята! — Рокбелл с минуту разглядывала лежащих на больничных койках братьев, а потом — неожиданно для всех и самой себя — бросилась на шею сначала Эдварду, а потом и Альфонсу.       — У нас наконец получилось. Винри, всё хорошо ведь, не плачь.       Стальной алхимик протянул руку к подруге, по щекам которой непрерывно текли солёные дорожки слёз, и хотел утешающее похлопать по спине, когда кровать под ним внезапно исчезла и он полетел вниз, больно ударившись спиной обо что-то твёрдое…       Эдвард с ужасом распахнул глаза, жадно глотая ртом воздух, пытаясь унять колотящееся сердце. Было темно, неимоверно болели левый бок и бедро, и мальчишка никак не мог сообразить, где находится. Брат, Винри и даже раздражающий полковник внезапно исчезли, не оставив после себя ничего кроме сплошного недоумения.       «Сон?» — Эдвард не был уверен в правильности своих домыслов: Альфонс, Винри, больничная палата и капельница в левой руке — всё казалось таким реальным, что думать об этом как об игре мозга очень не хотелось. Да и тот сон про превращение в ребёнка — не мог же быть сон во сне? Или мог?       Мальчишка почувствовал головокружение и приложил ладонь ко лбу. Нужно было разобраться со всем этим: несмотря на то, что он был уверен в реальности успешной трансмутации и своём нахождении в столь нелюбимом госпитале, он совершенно не помнил, как его выписали. А в том, что находится явно не в больнице, Элрик даже не сомневался: не витал запах формалина и антисептиков, не пищали приборы и не было узкой полоски света под дверью, сообщающей о присутствии дежурной медсестры. В очередной раз потёр глаза и, постепенно привыкнув к темноте, обескуражено осмотрелся. Комната явно не принадлежала военным казармам и это точно был не домик бабули Пинако в Ризенбурге. Тогда где он находился?!       По привычке он коснулся порта ручного протеза и даже провёл по нему несколько раз, прежде чем мозг зафиксировал тепло плоти вместо привычной прохлады железа.       — Какого хрена?! — Алхимик поспешно зажал рот ладонями, не желая накликать себе неприятностей: он всё ещё не был уверен, где находился, а значит, рисковать не стоило. Взгляд плутал по комнате, вылавливая очертания предметов, что-то вороша в памяти. Прострация вдруг отступила, уступая место воспоминаниям. Вспышка света от круга, пробуждение, склонившийся над ним полковник с непривычно обеспокоенным взглядом, Ал, истощенный, но в родном теле, чудесный возврат собственных конечностей и трансформация в пятилетнего себя, а также потеря алхимических способностей, разлука с братом и неприятность в виде необходимости жить с Роем — память заполнила сознание с небывалой скоростью, вызвав еще один приступ мигрени.       — Стальной, всё нормально? — Мустанг практически вломился в комнату своего подопечного. Мужчина выглядел сонным, но при этом не менее встревоженным.       — Всё хорошо. — В этот момент Эдвард поблагодарил удачу, что начальство не стало включать свет: увидь мужчина, что он плакал, стал бы подкалывать при каждом удобном случае.       — Точно? Я готов поклясться, что ты кричал…       — Да-да, я в порядке, просто упал с кровати и заорал от неожиданности. Нечего делать вид, что тебе не всё равно, придурок. Иди спать и мне не мешай. — Элрик заполз под еще хранившее тепло его тела одеяло, демонстративно повернувшись к опекуну спиной. К счастью, голос его не подвёл и Мустанг, справедливо оскорбившись нахальным поведением «сопляка», вернулся к себе, специально хлопнув дверью гостевой комнаты.       Бывший алхимик облегчённо выдохнул. Хорошо, что за проведённые четыре года он успел выучить своего начальника наизусть.       Мальчишка перевернулся на живот, обнял руками подушку и, уткнувшись в неё носом, понял, что слёзы полились с новой силой. Сон оказался куда реальнее, чем должен был, а потому принять то, что случилось на самом деле, было непросто. Из него словно вырвали что-то, что всегда помогало не впадать в отчаяние, и теперь он был близок к саморазрушению. Это не было чьей-то злой шуткой и, увы, даже если бы он вывел Мустанга из себя и тот отказался иметь с ним дело, проблемы бы не решились, а только приумножились. И объяснить той противной тётке из соцслужбы, что ему вообще-то семнадцать, а не пять, вряд ли бы получилось. Он оказался в ловушке собственных алхимических решений и ничего не мог с этим поделать.       «Гадство» — Мальчишка поднял лицо от подушки, утёр рукавом нестихающие слёзы и втянул носом воздух с такой силой, что, казалось, мог выпить так тарелку супа. На душе было паршиво, и даже оскорбление нелюбимого полковника Мустанга не способствовало поднятию настроения. А ведь еще совсем недавно перебранки с начальством доставляли ему особое удовольствие.       Дверь в гостевую комнату едва слышно скрипнула, и на пороге вновь показалась помятая сном фигура мужчины. Рой молча подошёл к кровати подопечного, рывком стянул с него одеяло и уверенно, но мягко взяв за руку, заставил принять сидящее положение. Эдвард почувствовал, как сердце забилось где-то в районе глотки. Зачем полковник вернулся?!       — Вот, выпей. — Офицер протянул дымящуюся кружку, приобняв Элрика за плечи, не позволяя отвернуться. У мальчика не осталось выбора кроме как послушно выпить принесённое бывшим начальником какао, предварительно убедившись, что это никак не молоко. Даже в минуты собственного коллапса он оставался верен своим принципам и привычкам, одной из которых была как раз эта «непереносимость» молока — из-за чего он так невзлюбил этот питательный напиток, было загадкой даже для него самого, но что-то менять в себе желания не было. Пусть все и осуждали его за это упёрство. Тепло, разлившееся внутри, подействовало, постепенно прогоняя дрожь, успокаивая.       — А теперь рассказывай, что на самом деле стряслось. — Рой поднял руку, не позволяя открывшему рот Эду распалиться в язвительных речах. — Отговорки и сочинённые на ходу причины не интересуют. И в падение с кровати я тоже не верю: так плакать только из-за этого ты бы не стал.       Элрик хотел возмутиться, оттолкнуть обнаглевшее начальство, но ониксовые глаза мужчины, в сумраке включенного светильника кажущиеся ещё темнее, смотрели словно в душу, не позволяя набраться храбрости для лжи. Всё это было жутко неловко. Он не привык к подобной заботе, он вообще не привык, чтобы о нём заботился кто-то кроме брата, Винри и её бабушки; чтобы врывались в комнату и отпаивали горячим какао посреди ночи только потому, что ему не давали спать кошмары — в данном случае, сны о несбывшейся мечте — всё это путало, смущало и вызывало внутри такую бурю эмоций, дать определение которой он был не в силах. Взгляд зацепился за настенные часы, оповестив о четверти второго, что заставило мальчишку съёжиться ещё сильнее.       — Извините, что разбудил, Вам ведь рано вставать. Я не хотел.       — Ты мне зубы не заговаривай, а отвечай на вопрос. Что тебе приснилось, это ведь кошмар был, я прав?       Если первую часть своей речи Мустанг едва ли не прорычал, то на второй его голос выровнялся и звучал совершенно иначе. Мягко и обеспокоенно. Почти также он говорил с ним в больнице, когда он пришёл в себя. Эдвард опустил глаза вниз, сосредоточенно разглядывая редкий узор пододеяльника, не находя в себе мужества хотя бы кивнуть. Казалась глупой собственная реакция на этот сон, на всё случившееся — разве он не должен радоваться и благодарить Небеса за успешное преобразование, за возвращённое брату тело и за свои руку и ногу? Нынешнее наказание за трансмутацию человека было куда мягче, чем должно было быть. По сути, это и наказанием назвать-то было нельзя: им вернули отобранное, взяв взамен способности к алхимии, а превращение в ребёнка вообще можно было считать милостиво предоставленным шансом на прошедшее незамеченным детство. Он должен был радоваться, а не реветь в ночи в доме бывшего начальника (который, хоть они и не ладили, согласился забрать его к себе, чтобы только не отдавать в детский дом), не давая спать ни себе, ни ему. Эдвард подтянул ноги к груди, старательно подавляя в себе слёзы, не желая показаться полковнику ещё более жалким, чем уже был. Было тошно от собственной беспомощности, от жалости к себе, от разбившихся вдребезги надежд. Было больно.       — Всё хорошо, Стальной. Эд, всё хорошо.       Мальчишка зажмурился, когда его вдруг сильно сжали в объятиях. На мгновение промелькнуло желание сдаться и позволить себе побыть слабым.       «Это неправильно!»       — Отстань! Оставь меня в покое! — Слёзы каким-то образом ещё удавалось сдерживать, а сжавшиеся в кулаки руки молотили по грудной клетке и предплечьям мужчины, вынуждая отпустить. Рой отстранился в явном смятении, прокручивая в мыслях свои действия и слова в попытке понять, что сделал не так, но идей на этот счёт не было.       «Всё это неправильно!»       — Убирайся прочь! — под руку попалась подушка, которой он запустил в командира, желая донести до него желание остаться в одиночестве. Мустанг ничем не мог помочь, да и если бы даже мог — не с ним Стальной алхимик желал бы обсуждать что-то столь смущающее. Хотя, других кандидатов на роль утешителя тоже не было. Но всё это казалось не важным. Мысли перемешались, воспоминания и обрывки сна сбились в одну большую кучу, вызывая ещё больше отрицательных эмоций и совершенно не успокаивая. — Это из-за тебя всё! Я заплатил слишком много, чтобы быть разделённым с братом и Винри! Пусть я теперь ребенок, но ты не имел права так поступать со мной, я должен был пойти с ними!       — Эд, успокойся, — мужчина схватил его за запястья, не позволяя дальше швыряться попавшими под руку вещами, прерывая бесконечные размахивания руками, — я не знаю, что тебе приснилось, но это всё не…       — Заткнись, ты, ублюдок! Я тебя ненавижу, ненавижу! Ты притащил меня сюда, чтобы помыкать и смеяться надо мной, тебе ведь на самом деле плевать на меня! — Элрик почувствовал неожиданное удовлетворение, когда Рой отшатнулся от него словно получив кулаком в солнечное сплетение. Чёрные глаза прищурились, на миг блеснув болью, но эмоции быстро скрылись за маской профессиональной невозмутимости: этому полезнейшему умению Мустанг научился во время ишварской кампании, когда дать волю чувствам значило сделать себя удобной мишенью для повстанцев. А жить хотелось очень.       Пятилетний ребёнок с недетской злобой в глазах заставил полковника послушно попятиться к двери гостевой комнаты, выставив руки в примирительном жесте из нежелания продолжать эскалацию конфликта. Рой просто надеялся, что это не выглядело для Стального как бегство, в противном случае, он бы потерял ту оставшуюся сотую долю уважения, что ещё — он надеялся — осталась внутри ребёнка. Не хотелось верить, что Элрик действительно был такого о нём мнения, наверняка сказался кошмар, но твёрдой уверенности не было. Всё же, будучи подростком, Эдвард всегда отзывался о своём командире самыми нелестными словами, а ещё они постоянно спорили, что вряд ли можно было назвать дружескими отношениями.       «Хоть он и позвал меня на эту трансмутацию, это было лишь потому, что я единственный из ближайших алхимиков, знающих его секрет о человеческом преобразовании. Не считая его учителя и майора Армстронга. Но первую он искренне боится, а со вторым связываться — проблем после не оберешься. Да, наверное, это было вовсе не доверие». — Офицер опустил глаза в пол, чувствуя себя полностью разбитым и, отчего-то, виноватым. Он не сделал ровным счётом ничего плохого, но уверенность Эда, что случившееся — именно его вина, каким-то образом передалась и ему, отчего сердце неприятно защемило.       — Прости, пожалуйста, я ничего такого не хотел.       — Уж лучше бы забрали в детдом, чем быть здесь. — Мустанг на мгновение замер, услышав приглушённое бормотание в подушку, когда уже почти закрыл за собой дверь. Он не ослышался? Элрик сказал это рвано, между всхлипами, а потому гарантии не было, но, неужели?       «Я тебя ненавижу, ненавижу!»       Крик мальчишки вновь повторился в голове, и Рой непроизвольно подумал, что, окажись всё это каким-нибудь фильмом, земля ушла бы у него из-под ног и он упал в пустоту — как точнее передать охватившее вдруг чувство, он не знал.