***
Мысль оказалась верной, и уже на середине прогулки по парку Эдвард понял, что именно стоит сказать полковнику, чтобы и уважение проявить, и естественно звучать. «Здравия желаю, товарищ полковник» — редко, очень редко, но он использовал эту фразу при приветствии (когда шкодил особо сильно), поэтому у мужчины не должно было возникнуть ненужных подозрений. Наоборот, он бы понял, что Эдвард не шутит, а действительно раскаивается. И тогда, возможно, перестал бы злиться и простил. Уйдя в свои мысли, мальчик отпустил Урагана с поводка, и пёс от радости принялся наматывать круги вокруг площадки, небольших клумб и фонарных столбов. Когда бо́льшая часть энергии собаки была высвобождена и он уже собирался подойти к одиноко стоящему у лавочки Эдварду, из кустов выскочил щенок аместрийской овчарки, вслед за которым показался и запыхавшийся хозяин-погодка Элрика. Не без удивления Эдвард узнал в взъерошенном мальчике Астара. — Привет. — Эд! Какими судьбами, ты же вроде уехал? — Астар удивлённо изогнул брови, при этом упорно пытаясь схватить своего щенка за бирюзовый ошейник. Питомец шутливо огрызался, вертелся и тянулся мокрым носом к застывшему и с интересом разглядывающему его Урагану. — Мираж, да стой же ты! — Классное имячко. — Эдвард кивнул на собаку друга. — Да, это ему заводчица дала, вместе с паспортом. Там вообще целая вереница: Мираж Прайд Дэн как-то там. Я сразу хотел его переименовать, но родители сказали, что он уже привык, и не надо его путать. Попался! — Астар с видимым облегчением отцепил карабин от ошейника, давая питомцу полную свободу. Радостно тявкнув, Мираж понесся на Урагана, и уже через полминуты они носились по траве, то наваливаясь друг на друга и игриво скаля зубы, то играя в самые настоящие салки. — Не знал, что у тебя тоже собака, мы Миража всего два месяца как купили. Так, а чего ты здесь, разве не должен быть с дядей Роем до конца лета? Эдвард решил ответить в том порядке, в каком были заданы вопросы. — Ураган не мой пёс, а подчинённой полковника. Я сейчас с ней живу, потому что его сбила машина и он в госпитале. — Что? Ужас какой! И давно? Он сильно пострадал? Вопросы посыпались из Астара как из рога изобилия, и Эдвард испытал странное чувство симпатии к этому мальчику потому что явно чувствовал искренность в его словах. — Через три дня девятая неделя пойдёт. Он хорошо заживает, врачи даже удивляются. Но есть риск каких-нибудь осложнений, поэтому… — Эдвард замолчал, не в силах сказать, что полковнику уже заказана дорога в армию. До сих пор не верилось. — Ох, ну, пусть поправляется. Передавай ему привет от меня! — Хорошо. Эдвард неуклюже улыбнулся. Его и Астара нельзя было назвать прям таки друзьями — скорее, хорошими приятелями, но с момента переезда к Хокай он вообще не виделся с мальчишками и даже не созванивался: было совершенно не до того. Поэтому встреча оказалась весьма неожиданной и он не мог не чувствовать некоторой скованности. Почему-то рядом с этим мальчиком Эдвард терял всю свою спесь и становился на удивление спокойным и вежливым. Элрик так и не смог понять, почему так происходит, но внутри словно переключатель щёлкал и его поведение менялось до неузнаваемости. Возможно, это была какая-то неизвестная форма уважения? А что? Астар был довольно умён, спортивен, обладал чувством юмора и — без сомнений — был неназванным лидером и заводилой всей местной шайки пацанов. Если что — мог и в лоб дать, правда, случаи такие были единичными. Перекинувшись с Астаром ещё парой фраз, дав обещание, что больше на столько не пропадёт и обязательно ещё созвонится с мальчишками и погоняет с ними мяч, Эдвард окликнул Урагана и помахал поводком. Пёс несколько грустно посмотрел на нового друга и, тявкнув на прощание, послушно подошёл к мальчику. Как бы он ни хотелось погулять ещё, основную энергию он уже выплеснул, а потому был не слишком против вернуться в квартиру. Они хорошо погуляли.***
Вечер наступил куда раньше, чем Эдвард ожидал, и принёс собой новую волну беспокойств и неуверенности. Мальчик ходил по комнатам как неприкаянный, то вслух, то про себя проговаривал составленную во время прогулки речь, трепал лежащего в его комнате Урагана по ушам и выживал исключительно на тыквенном соке, совершенно не желая брать в рот какую-нибудь еду. Аппетит никак не приходил. Обдумав прошлой ночью все «за» и «против», мальчик пришёл к выводу, что ему следует нарушить привычное расписание и прийти к опекуну строго в час посещения. В самом его начале — так как все взрослые, навещающие Роя, заходили после работы и часто оставались до последней минуты. Эдвард совершенно не хотел ни с кем сталкиваться и выслушивать всевозможные вопросы, поучения и всё прочее в этом духе. Он должен был поговорить с полковником наедине. В этот раз он его выслушает. И не важно, что коленки предательски задрожали, а сердце учащённо забилось только от одной мысли разговора по душам. Эдвард хлопнул себя по щекам и решительно посмотрел в зеркало. Он сделает это. Неважно, каким будет результат, но он будет винить себя до конца дней, если хотя бы не попытается. Даже если потом будет очень больно. Сейчас или никогда. Мальчик поправил складки на белой футболке, надел на голову красную кепку и, взяв пакет и накопленные за последние месяцы деньги — старший лейтенант всегда оставляла ему немного, и в итоге получилась неплохая для пятилетки сумма — покинул квартиру, перед этим потрепав Урагана по мохнатой морде. Пёс недоуменно гавкнул, но мешать юному другу уйти не стал. Эдвард вышел из подъезда, недолго потянулся, разминая мышцы, и резво пошёл в сторону ближайшего супермаркета. Если он хотел, чтобы его выслушали, нужно было произвести максимально хорошее впечатление, пусть и получалось у него в лучшем случае через раз. А учитывая, к кому он шёл — попытка, вероятно, с самого начала была провальной, но сдаваться без боя Эдвард не привык. В корзину набралось всё: начиная от фруктов и заканчивая палкой сырокопчёной колбасы. Элрик нёс корзину к кассе, прогибался под её весом и искренне надеялся, что взятых с собой денег хватит для оплаты. Он мог бы использовать оставшиеся на его счёте алхимика средства, но карта осталась где-то в доме полковника и как бы мальчишка не искал, найти не мог. У него даже закончились предположения, куда опекун мог её запрятать. Поэтому пришлось довольствоваться карманными от Ризы Хокай. Кассирша окинула его настороженным взглядом, но молча пробила все товары и приняла наличку, поинтересовавшись, нужен ли пакет. Поразмыслив пару секунд, Эдвард решил что лишний пакет не помешает и, максимально равномерно разделив продукты, с удовлетворением отметил, что нести стало в разы легче. Тряхнув чёлкой, сдув непослушную прядь с глаз, мальчик решительным шагом направился в сторону госпиталя. Дежурный, уже привыкший, что он навещал приемного отца не в установленное для этого время, а когда придётся, окинул его слегка удивлённым взглядом, но пропустил без лишних вопросов. Про себя Эдвард отметил, что правильным было решение сначала приучить персонал госпиталя к себе — теперь никто и не пробовал его останавливать. Не то что в первые разы, когда он приходил посреди тихого часа! Эдвард улыбнулся воспоминаниям. Сначала с привычкой мальчика пытались бороться, но после пары-тройки незаконных проникновений в коридоры, лечащий врач полковника дал добро на свободное посещение, решив, что так будет лучше и для Эдварда, и для всего персонала госпиталя. Правда, никто так и не узнал, что с самим Роем ребёнок не общался. Он наизусть выучил полковничий график приёма препаратов со снотворным эффектом и приходил спустя минут десять после введения лекарства в организм. В те моменты Мустанг если не спал, то был близок к этому состоянию, а потому не особо реагировал на мельтешащего возле него мальчишку. Правда, несколько раз укол делали раньше или позже назначенного часа и Эдвард едва не нарвался на совершенно бодрого опекуна. Мальчик до сих пор ощущал мороз по коже, когда вспоминал те моменты. Он боялся снова встретиться с опекуном после того разговора, в котором мужчина предельно ясно дал понять, что не намерен больше с ним мириться. Как бы Эдвард не убеждал себя, что ему всё равно, на самом деле было очень больно осознавать, что взрослый, на которого он уже привык полагаться и которому безгранично доверял, вдруг отказался от него. Просто повернулся спиной, как однажды это сделал отец. Эдвард замедлил шаг и в какой-то момент остановился. До нужной палаты было ещё три этажа и два поворота по коридору, но решительность, с которой он шёл сюда постепенно рассеивалась. Мальчик бросил беспомощный взгляд на пакеты с фруктами и едой: что, если полковнику всё это не надо? Элрик был прекрасно осведомлён, что подчинённые Мустанга, друзья и просто сослуживцы не обделяли его вниманием и никогда не приходили в палату с пустыми руками. Об этом свидетельствовали вечно свежие цветы, коробки с зефиром и любимые конфеты мужчины. Также в тумбочке и маленьком холодильничке всегда можно было найти фрукты и основные продукты питания. И это несмотря на довольно качественное и разнообразное меню госпиталя. Ребёнок присел на корточки возле большого окна и обнял пакеты за дно, едва не вывалив содержимое на пол. Если Рой принимал подарки от остальных, то и от него принять должен, но… вдруг именно от него, от Эда, мужчина не захочет ничего брать? Он ведь дал понять, что не больше не хочет с ним общаться. Мальчик несчастно закусил губу, не зная, как быть. Если опекун откажется, он понятия не имел, куда всё это девать — сам он мог съесть очень немногое из того что набрал и ни разу не видел, чтобы старший лейтенант наседала на те продукты, коими постоянно питался полковник. Отдать команде — но тогда придётся всем рассказать о своём фиаско, а выбросить — жалко. Сглотнув слюну, Эдвард потёр начавшие было намокать глаза и сжал руку в кулак. Тот слегка подрагивал от нервов. У него не было времени гадать; если он хотел исправить всё что натворил, нужно было посмотреть страхам в глаза и сделать шаг вперёд. «Будь что будет». — Элрик хлопнул себя по щекам и поднялся. Да, отец повернулся к нему спиной, ушёл и с тех пор от него ни слуху ни духу. Но. Это совсем не означало, что Рой Мустанг поступит так же. Полковник четыре года терпел его выходки и дурное поведение, порой они не разговаривали неделями, а порой могли спорить до хрипоты. Но Мустанг никогда не оставлял его. Дулся, злился, ругался — но всегда был рядом. Стоило только позвать. И Эдвард очень надеялся, что и в этот раз, несмотря ни на что, всё закончится хорошо. Пусть опекун и повернулся к нему спиной, всё-таки ещё не ушёл. Ещё не совсем отказался. Ещё был шанс прийти с покаянием и получить прощение. Закусив губу Эдвард подумал, что за четыре года службы заветное «прости» покинуло его губы только пару раз. Ему всегда было тяжело вслух признавать свои ошибки. Оставшиеся три этажа мальчик поднимался около четверти часа — постоянно останавливался, сомневался, но в итоге находил в себе силы идти дальше. Он должен был это сделать. В сотый раз за день прокручивая в голове заготовленную речь, Эдвард вдохнул в лёгкие побольше воздуха и остановился у нужной палаты, подняв кулак чтобы постучать. «Так, соберись. Просто начинай говорить сразу, как зайдёшь и не позволяй ему вставить и слова, — мальчик сглотнул ком слюны и нервов, сильно зажмурил и открыл глаза, — всё будет хорошо». Стук вышел до нельзя слабым, даже сам Эдвард его расслышал с трудом. На мгновение промелькнула мысль, что это знак свыше и ему стоит повременить ещё немного, но голос разума не на шутку разозлился, обозвав трусом и не желающим отвечать за свои проступки мальчишкой. Это немного привело в чувство, и Эдвард, шумно втянув носом воздух, аккуратно, максимально тихо повернул ручку. Дверь открылась без скрипов. Мальчик недолго потоптался у порога и зашёл в палату, удивлённый, что Рой опять отгородился от остального мира занавеской. Он делал так в первые дни своего пребывания в госпитале и прекратил примерно через неделю, когда понял, что никто не собирается над ним подшучивать или беспокоить чисто из спортивного интереса. Однако в этот раз что-то было не так. Эдвард нахмурился в недоумении, всматриваясь в едва различимые тени за занавеской, про себя негодуя, что материал выполнен в довольно плотной ткани, очень плохо пропускающей солнечные лучи. Из-за этого понять, был ли с опекуном сейчас кто-то, было почти невозможно. Но интуиция утверждала, что Мустанг не один и что ему, Эдварду, следует затаиться и ещё несколько минут не выдавать своего присутствия. Должно было что-то произойти. Молчание продлилось ещё несколько мгновений. Эдвард уже почти решил, что зря разволновался, когда приглушённый голос Роя разрезал тишину: — Ты уверена? Эдвард затаил дыхание. Вот оно! — Да. Ребекка давно предлагала мне пойти к ней вторым консультантом. Зарплата хорошая, да и от дома недалеко. «Старший лейтенант?!» — Элрик в неверии распахнул глаза. Девушка в это время всегда была на работе и в отличие от своего начальника никогда не покидала Штаб без причины. Ладно, посещение раненного начальника — причина, и довольно веская, но Хокай всегда приходила к нему во время обеда или до или после рабочего дня. Что-то тут было не так. И куда шёл этот разговор? Старший лейтенант решила сменить место работы? Или же это она Мустангу предлагала? Но он же вроде как хотел в преподы в академию идти, нет? Эдвард потряс головой, понимая, что в край запутался. — В таком случае, я спокоен: было бы больно видеть тебя с другим полковником. Извини, что вызвал посреди дня, но пока ещё в строю, хочу попользоваться своими привилегиями. Мне просто нужно было тебя увидеть. «А-а, ну, тогда это всё объясняет. — Эдвард потёр лоб. Старший лейтенант не могла противиться приказам старшего по званию и, тем более, своего прямого начальника, даже если тот находился на больничной койке и был в двух шагах от ухода в отставку. — Думаю, теперь я могу заявить о своём присутствии. Конечно, хотелось бы сказать это наедине, но… лейтенант не позволит ему меня прогнать!» Мальчик неслышно втянул ртом воздух и сделал шаг к занавешенной койке, когда опекун снова нарушил тишину. В этот раз мужчина приподнялся, приняв сидячее — это было заметно по едва проступившей тени — и протянул руку к Ризе. — Раз мы всё решили, больше преград нет, и я просто не могу не спросить: ты выйдешь за меня? «Что?!» Эдвард замер, не в силах пошевелиться. Его словно громом поразило, и он мог только открывать и закрывать рот, глупо таращась на всё ещё занавешенную шторку, за которой скрывались его опекун со старшим лейтенантом. Ему не послышалось — мальчик был в этом уверен. Мустанг сделал лейтенанту Хокай предложение! Предложение! Тот Мустанг, который столько лет ходил вокруг да около, будучи не в силах даже на свидание её пригласить! Невероятно. Вместе с пониманием в груди вдруг поселилась пустота. На мгновение воз-никло чувство, что земля приостановила свой ход и всё вокруг, кроме бешено бьющегося о рёбра сердца, замерло. Эдвард шумно сглотнул, поняв, что сейчас опекуну будет совершенно точно не до него и его извинений. Вполне вероятно, что Рой теперь вообще предпочтёт сделать вид, что Эдварда не существует. «Нужно было идти к нему раньше, а теперь кусай локти!» В глазах почему-то встали слёзы, и мальчик поспешил смахнуть их тыльной стороной ладони. Нужно было уходить из палаты и как можно скорее — не хватало ещё ругани за подслушивание. Эдвард подавил вздох и развернулся. Чем-то вся эта история походила на детскую игру «третий — лишний», за одной лишь разницей, что теперь от осознания себя проигравшим на сердце было очень больно. Ему некуда было возвращаться. Конечно, бабушка, Винри и Альфонс без раздумий примут его, но велика вероятность, что даже друг полковника не сможет убедить органы опеки переоформить опекунство и тогда — всё — здравствуй, детский дом. Мальчик передёрнул плечами от ужаса. Внутри теплилась надежда, что Мустанг с ним так не поступит, что согласится потерпеть его ещё полтора года, прежде чем навсегда вышвырнуть из своей жизни. Эдвард даже пообещал себе, что в этом случае станет самым послушным и вежливым ребёнком в Аместрисе. Он не хотел в интернат. — Эдвард. Мальчик замер с протянутой к ручке двери рукой, чувствуя, как вдоль позвоночника побежали мурашки. Его заметили. И не кто-нибудь, а сам Рой Мустанг. «Ну всё, мне конец»— Эдвард сглотнул и медленно повернулся, предварительно опустив голову, боясь встретиться взглядом с рассерженным опекуном. — Подойди. — мальчик послушно сделал несколько шагов к койке, скрывающая шторка возле которой мистическим образом исчезла. Сейчас на него смотрели две пары внимательных глаз, и Эдвард не был уверен, как будет оправдываться. К счастью, прежде чем он открыл рот, Мустанг осторожно протянул к нему руку. — Ты совсем не умеешь прятаться, ребёнок, что случилось, всё хорошо? От спокойного голоса опекуна у мальчишки защипало в глазах. Он был уверен, что сейчас его отругают, в крайнем случае — дадут подзатыльник, но чего он точно не предполагал, так это что о нём начнут беспокоиться. Горло сдавило спазмом, а пальцы принялись мять подол футболки. Он будет последним идиотом, если сейчас не поборет свой страх и не скажет всё как есть. Эдвард зажмурился, сгорбился и, сам не зная от чего, закричал во всё горло: — Прости, пожалуйста! Я больше никогда!.. Я не хотел такого, я!.. Я не заслуживаю, но… Его вопли чистого раскаяния были прерваны аккуратно лёгшей на его щеку большой ладонью. — Иди сюда, малыш. Элрик в неверии распахнул глаза. Голос опекуна был необычайно ласковый, а глаза светились добротой. Это было настолько неожиданное зрелище, что на мгновение мальчик решил, что ему привиделось. Но рука взрослого всё ещё лежала на щеке. Неведомым образом присутствие полковника успокаивало. Мальчик облизнул сухие губы, снова открыл рот, чтобы что-то сказать, но промолчал и закрыл его. В глазах ещё стояли слёзы стыда и вины и как бы ребёнок ни старался, никак не мог засунуть их обратно. Толком не соображая, что творит, Эдвард сделал ещё шажок и уткнулся мужчине в грудь. — Прости меня… Если можно было покраснеть ещё больше, то Эдвард напоминал бы переспевший томат — лицо и уши просто пылали. Даже для него самого, невзирая на всю тучу чувств его опутавших, он звучал жалко и по-детски. Совсем не так, как сказал бы, будь подростком. Мысль, что он на самом деле теперь просто ребёнок с подростковыми воспоминаниями пришла внезапно. Эдвард и раньше наблюдал за собой, но… видимо, так и есть. Всё что осталось от семнадцатилетнего Эдварда Элрика и Стального алхимика — память и знания, которые постепенно стирались (вроде как). Поведение же было полностью привязано к телу. Это было жутко странно, но это было правдой. От накатившей жалости к самому себе мальчик всхлипнул и почувствовал как руки опекуна осторожно сжимают его в объятиях. Отчего-то это стало финальной точкой. Плотина чувств, сдерживаемая искусственно столько времени, наконец прорвалась. Эдвард не помнил, сколько плакал и как сильно, помнил только успокаивающий шёпот бывшего начальника, его осторожные прикосновения к спине и волосам, лёгкое покачивание взад-вперёд. Мустанг говорил, что всё будет хорошо, что простил и что очень любит его, а потому ни о чем не жалеет. Также Эдвард был готов поклясться, что опекун извинился. Правда, за что именно ребёнок так и не понял — в мозгах вообще произошёл сбой, когда тихое, но отчётливое «прости, если что-то сделал не так» покинуло губы Роя. Всё то время, что полковнику пришлось сидеть с пятилетним Эдом, он демонстрировал лишь безграничное терпение и заботу. Даже толком не ругал, пусть Эд порой и напрашивался. Поэтому извинения от мужчины казались чем-то странным и неправильным. Элрик не знал, сколько они так просидели, но понимание, что пора заканчивать пришло вместе с затёкшими мышцами ног и спины. Мальчик неуклюже соскользнул с колен Мустанга, поднял на мужчину смущённые, заплаканные глаза, а потом перевёл взгляд себе за спину, где притаилась и с улыбкой наблюдала за ними старший лейтенант. «Стыдоба!» — Эдвард почувствовал, как вновь заалели его лицо и уши. Ладно перед Роем разревелся — так он прощение выпрашивал, — но Риза Хокай не должна была стать свидетелем столь нетипичной для обоих алхимиков сцены. Но стала. — «Ой, пофигу! Всё равно он её замуж позвал. К тому же, она утешала тебя после ночных кошмаров и истерик». С голосом совести было трудно спорить, и Эдвард принял единственно верное на тот момент решение: перевёл стрелки: — Вы теперь поженитесь, да? — Я собираюсь принять предложение Роя. Мальчик грустно улыбнулся. Конечно. Чего он ожидал, когда ещё четыре года назад было ясно, что полковник и старший лейтенант неровно дышат друг к другу? Теперь же их не сковывали армейские законы и они могли связать себя семейными узами. «Они поженятся и у них родятся дети, конечно, я им не нужен». От этой мысли стало больно. Эдвард прикусил губу, понимая, что не имел права дуться или рассчитывать остаться с полковником и лейтенантом после всех бед, что им принёс, но противное чувство обиды всё равно царапало грудную клетку. Мальчик встрепенулся, понимая, что ещё немного — и Рой просекёт о его чувствах. Этого нельзя было допустить! Мужчина и так сделал слишком много, было бы верхом эгоизма просить его не передавать опеку и подарить утраченное давно детство. С другой стороны, вернись он к Алу с Винри — как будут чувствовать себя брат и подруга, если захотят пожениться? Эдвард не был глупым и видел, что Альфонсу нравится Винри. Винри… Ну, она ещё не забыла свои чувства к Эду, но только потому что с ним приключилась такая несуразица не значило, что она должна была забыть о постройке своего счастливого будущего. Альфонс был хорошей партией для неё: добрый, спокойный, красивый, вежливый — перечислять можно было долго. Наверняка девушка и сама это прекрасно понимала. Тем не менее, брат и Рокбеллы были родными и не стали бы считать его помехой. Рой с Ризой уже сделали куда больше, чем должны были. Вздохнув и натянув на лицо беззаботное выражение, мальчик решил расставить все точки над «Ё» и задал вопрос, терзавший его с того самого