***
Закат окрасил небо в багрянец, местами сменяющийся золотисто-жёлтым. Кроны высоких тополей и очертания зданий казались возникшими из другого измерения и обладающими некими магическими свойствами в этом чарующем свете всевозможных цветов. Наблюдая из окна за стремительно улетающими вдаль силуэтами птиц, Рой отстранённо подумал, что сумерки его любимая часть дня. Это было спокойное время, когда текущий рабочий день уже закончился, а новый — ещё не начался; когда всё вокруг меняло свой образ и когда мысли, ещё несколько часов назад кажущиеся разумными, вдруг круто разворачивались на сто восемьдесят градусов. Молодой офицер тряхнул головой, стараясь убрать с глаз мешающиеся пряди чёлки. Ему было о чём подумать. «Уверен, по своём возвращении из Ксинга Марко найдёт способ вернуть тебя в форму. Слышал, там очень развита альмедика», — слова фюрера снова забили в голове отбойными молоточками, и мужчина поморщился. Кинг Брэдли ушёл уже несколько часов назад, а его хитро улыбающийся в усы образ всё равно был свеж как никогда ранее. Рой не был уверен вызвано ли это небрежно поданной надеждой или же неожиданностью от слишком тонкого намёка на возможное продвижение по карьерной лестнице. Мустанг глубоко вдохнул и выдохнул и, немного подтянув к себе стойку с капельницей, снова посмотрел в окно. На память он никогда не жаловался, и та частенько выручала его в нужные моменты, но иногда — очень редко — мужчина хотел, чтобы воспоминания не вгрызались в мозг так сильно. Полковник опустил веки, и перед глазами вновь пронеслась череда минувших событий. Его команда провела с ним почти целый день (постоянно чередуясь), а когда подчинённые ушли, внезапно объявилась мисс Рокбелл с младшим из Элриков. Девушка выглядела уверенной, даже слегка боевитой, в то время как Альфонс неловко мялся у порога. За последние две недели эти двое стали довольно частыми посетителями, но, надо отдать им должное, больше никак не надоедали размышлениями об их с Эдом отношениях и просто рассказывали всё что бывший Стальной успел натворить за прошедшее время. Правда, мисс Рокбелл до сих пор не оставила попыток убедить полковника, что Эдвард жалел о своём поведении и отчаянно желал помириться с опекуном (пусть эти попытки и были вскользь и намёками и уже не раздражали). Рой слушал, вяло кивал и в очередной раз напоминал, что с пацаном он не ругался, а менять своего решения о передаче опеки Алу не желает исключительно из соображений о лучшем будущем для ребёнка. Однако ни Винри, ни Альфонс его словам кажется не верили. В определённой степени это напрягало и даже обижало мужчину: он любил непослушного мальчишку и действительно верил, что поступит правильно, отказавшись от опеки над ним. Так он бы перестал раздражать сорванца, и тот зажил бы спокойной, размеренной жизнью, купаясь в любви и ласке, которых Рой вряд ли бы когда-нибудь смог дать — жизнь военного приучила к строгой дисциплине и сюсюкаться Мустанг не любил, несмотря на то что давал мальчишке почти полную свободу действий. А ведь дети ждут прежде всего именно этого. Роя передёрнуло, когда в памяти всплыл образ возмущённой Рокбелл, ворвавшейся (иначе не скажешь) в палату ровно на следующие сутки после его разговора со Стальным. Девушка говорила сбивчиво, обвиняющее тыкала в него пальцем и несмотря на всё своё возмущение и недовольство, была слишком близка к слезам. Мустангу потребовалось немало сил, нервов и времени чтобы её успокоить и убедить доходчиво пояснить, что её так встревожило. Как он тогда и предполагал, разговор зашёл об Эдварде. Отчаянно жестикулируя, подкрепляя свои слова мыслями, девушка пыталась в ином свете представить действия друга. Что-то бормотала про стеснительность и страх быть отвергнутым, но при этом выглядела так, словно старалась убедить в этом прежде всего себя саму. Рой ей совершенно не поверил. Возможно, Винри поняла это, а возможно — решила, что мужчина пока не готов увидеть истину. В любом случае, больше она эту тему не поднимала, за что мужчина был очень благодарен. Солнце окончательно скрылось за горизонтом, и улица вмиг окрасилась в серые и тёмно-синие краски, утратив красоту огненного заката. Рой Мустанг встрепенулся, понимая, что слишком ушёл в свои мысли и потерял драгоценное время. Мужчина нахмурился, сложил пальцы в замок и вытянул руки вверх, вытягивая спину, расслабляя позвонки. На вечер он запланировал просмотр газет и журналов, заботливо принесённых Ризой и другими посетителями после его нытья о том что ему жуть как надоело пялиться в детские книжки с картинками. Выбрав из внушительных размеров стопки те, что принесла старший лейтенант — потому что она лучше всех знала его вкусы и предпочтения — мужчина удобно расположился на койке, подложив подушку под спину, чтобы не чувствовать холод стены. Первая страница открыла вид на длинный список оглавления, и взгляд Роя зацепился за небольшую галочку возле одного из пунктов. Пробежавшись глазами по остальным и решив, что отмеченный — действительно наиболее интересный, мужчина мысленно похвалил Хокай за помощь и принялся листать страницы в поисках нужной. Сложенный пополам лист А4 выпал из журнала, когда мужчина почти открыл искомый раздел. — Это ещё что? — пробормотал себе под нос мужчина, потянувшись за листом. Обычно в журналах не было никаких вкладышей, поэтому в мозг закралась мысль, что листок ему подсунула сама Риза. Это вызвало вполне осмысленный интерес. — Блин… Рой устало вздохнул, перевернув листок и увидев уже знакомые детские каракули. Этот рисунок родился из-под лёгкой руки Эдварда и был принесён Хокай ещё в первый день, когда его перевели из реанимации в отделение терапии. Мужчина потёр лоб, не уверенный, почему сердце вновь зашлось в ненормальном ритме, а горло засаднило. Это был самый обычный рисунок самого обычного пятилетнего ребёнка — Рой видел сотни таких, вышедших из-под пера своих племянников, но… Но. Ни один так не трогал его душу. Мужчина аккуратно разгладил лист, боясь случайно порвать или размазать цвета. Семья. Самая обычная семья из трёх человек плюс собака — именно такие чувства возникали, когда он смотрел на эдовы каракули, лишь отдалённо напоминающие его, Ризу и самого художника. Ураган получился лучше всех. Мужчина улыбнулся, чуть прикрыв глаза. Смешно кому сказать, но ребёнок облачил в рисунок самое сокровенное желание самого Роя — даже мечта стать фюрером несколько меркла перед ним. По сути, цель достичь вершины была лишь средством устранить возможные проблемы на пути да загладить совершённые в далёком прошлом ошибки. Признание народа и искупление не согреют холодным вечером и не заполнят пустоту в душе; для этого нужны самые близкие люди. Те, которых называют семьёй. После смерти лучшего друга и случившейся аварии Рой наконец понял это. Жизнь в один момент может круто измениться (не всегда в лучшую сторону), и в одиночку очень легко впасть в депрессию, из которой неизвестно, сумеешь ли выбраться. «Ну что за мальчишка!» — мужчина аккуратно сложил рисунок пополам и, покопавшись в тумбочке, сунул его в полупрозрачный пакет, в который начал постепенно складывать всё, что он собирался забрать домой. Таких вещей накопилось немного — в основном, небольшие безделушки, подаренные сослуживцами и всеми, кто его навещал, — но они были дороги сердцу. Рой поднял глаза на настенные часы с флагом Аместриса, с удивлением обнаружил, что уже половина десятого. Кажется, разглядыванием детского рисунка он увлёкся чуть дольше, чем думал. В любом случае, звонить сейчас Хокай было поздновато: пусть девушка и не ложилась раньше одиннадцати, у неё сейчас жил пятилетний Эдвард Элрик, маленькому телу которого нужен был полноценный отдых и, соответственно, все десять часов сна. Желательно без внезапного пробуждения от трели телефона. Однако это не унимало странного желания увидеться с ребёнком, и мужчине пришлось раз за разом напоминать себе, что сонный мальчонка вряд ли адекватно примет его слова и вообще — такие вещи нужно обсуждать не по телефону, а при личной встрече. Душевные метания прервали доктор с медсестрой. — А Вам всё не спится, полковник. — В голосе врача проскочили уже привычные и родные нотки веселья и лёгкой поддёвки, в которой не было никакого желания реально задеть или обидеть. Мужчина одёрнул лацканы халата и поправил немного сползшие очки. — Как самочувствие? — Потихоньку. — Сам того не желая, Рой расплылся в ответной усмешке: — с чего вдруг Вы лично почтили меня своим вечерним визитом? В медсестре не было ничего неожиданного: девушка каждый раз примерно в это время приходила чтобы измерить давление, обработать уже давно затянувшиеся царапины, следы от швов и просто поинтересоваться, нуждается ли он в чём-либо. Довольно милая девочка, немногим младше старшего лейтенанта и первое время пытавшаяся обратить на себя внимание, но быстро бросившая эти попытки после одного говорящего взгляда от увидевшей её стремления Хокай. Рой до сих пор расплывался в самодовольной улыбке всякий раз, когда вспоминал ту сцену. Это было, без сомнений, приятно и очень льстило. — Выдалась свободная минутка, вот и пришёл к своему самому капризному пациенту. Вижу, Вы уверенно идёте на поправку. Кстати, хорошие новости обычно сообщают утром, но я не буду тянуть: оставшийся гипс снимем уже через недельку — кости срослись, но я хочу убедиться, что не будет осложнений, поэтому потерпите ещё немного. — Круто. Рой скривился и дал себе ментальный подзатыльник. Такими словечками обычно бросался Стальной и его погодки, и не пристало военному офицеру вести себя как сопливый подросток. — Да, Вы молодец. — врач не обратил на его лексикон никакого внимания, и Мустанг почти вздохнул с облегчением. Не то чтобы он сказал что-то постыдное, просто было немного неловко прежде всего перед самим собой. Доктор снова поправил очки и кивнул медсестре проделывать все стандартные процедуры, в то время как сам присел в ногах полковника и чуть прищурился. — Знаю, это не моё дело, но как у Вас с сыном? Он выглядел таким подавленным вчера и позавчера, когда покидал Вашу палату. «Что?» — Рой почти почувствовал как глаза норовили вылезти из орбит от удивления. Эдвард навещал его? Когда? — Примерно в три - начало четвёртого. Мы давно смирились, что часы посещения пацана не останавливают. Мустанг моргнул, осознавая, что последний вопрос случайно озвучил. Но это было нелепо! Эдвард не навещал его с того самого разговора, Хокай бы сказала, будь это не так. Верно ведь? Но и оснований не верить врачу у мужчины не было: доктор был довольно честным человеком и не стал бы шутить таким образом. А потом ледяным душем пришло понимание: время! Стальной навещал его днём, спустя некоторое время после плановых инъекций, от которых он вечно засыпал! Именно поэтому он и не знал о приходах ребёнка, а Риза — вот от кого точно не ожидал такого предательства! — нагло утаивала столь ценную информацию. Возмутительно. — Эй, док, а давно ребёнок так ко мне заходит? — Да с самого начала, вроде, а что? Не знал, что ли? — Вот ведь! Конспираторы хреновы… — Рой сжал кулаки и скорчил наверное самую недовольную рожу, какую только мог. Всё не верилось. Слегка недоумённый взгляд врача вернул его на землю, и полковник чуть стушевался. — Простите. — Да ничего, — махнул рукой врач. Медсестра озвучила показатели давления и обмакнула ватный диск в антисептик, предварительно развязав шнурок больничного халата Мустанга и открыв вид на испещрённую шрамами и продолговатыми порезами грудь. Процедура была привычной, но мужчине всё равно было немного неловко от того что девушка так пристально его разглядывала. Чтобы отвлечься, Рой решил сконцентрироваться на всём, что произошло с ним в последние месяцы. В памяти некстати всплыли красные глаза Эдварда, когда он спешно покидал палату после их второй встречи лицом к лицу. Он сказал ему такие жестокие слова — неудивительно, что мальчишка решил больше не попадаться на глаза. Рой не был уверен, чувствует ли ребёнок просто обиду или боль, но упоминания Ризы и мисс Рокбелл об ухудшающемся поведении и слезах по ночам наводили на мысли, что Эдвард решил, что полковник от него отказался. Это объясняло и агрессию, и слёзы, и кучу мрачных рисунков, которые, по словам старшего лейтенанта, всё копились на столе. «Какой же я идиот», — теперь слова Хокай и остальных членов команды стали прозрачны как стекло. Эдвард просто напросто боялся. Отказа, последствий, возможной боли. Вдруг вспомнилось, что отец Элриков ушёл, ничего не объяснив и просто хлопнув дверью — во всяком случае, именно так говорил Эдвард, когда через силу вспоминал тот момент. Было видно, что несмотря на всё возмущение и недовольство ребёнок сильно переживал по этому поводу. Рой лишь понадеялся, что ещё можно было всё исправить и объяснить Стальному, что его слова не имели скрытого смысла и он просто хотел как лучше. Параллельно в мозгу начала крутиться известная поговорка, но мужчина усилием воли заставил её замолчать. Времени сидеть и жалеть себя не было и нужно было исправлять ситуацию. Мустанг поморщился, когда медсестра провела антисептиком по швам на затылке, и поднял глаза на врача. — Док, я могу попросить перенести укол на утро или на поздний вечер? Не хочу пропустить очередной визит своего неслуха.***
Эдвард перевернулся на левый бок и в сотый раз за прошедшие два часа уставился на размеренно подымающуюся и опускающуюся грудь Урагана. Пёс взял за привычку спать возле кровати мальчика, то ли оберегая таким образом от возможных кошмаров (что мало помогало, если честно, так как он по-прежнему просыпался в слезах), то ли просто составляя компанию. Элрик сдержал жгучее желание погладить пушистый мех: будить собаку не хотелось. Он сам был виноват, что не мог заснуть. «Нет, это всё глупый фильм!» — Эдвард нахмурился и потёр воспалённые от усталости глаза, коря себя за прогулку возле недавно открывшегося магазина новейшей техники. Парочка цветных телевизоров гордо стояла в витрине, транслируя какой-то фильм, на одну из сцен которого Эдварду не посчастливилось попасть. Не посчастливилось — потому что это была сцена примирения между родителем и ребёнком. Взрослым мужчиной и совсем ещё мелким мальчонкой. Непроизвольно Эдвард провёл параллель между персонажами фильма с собой и полковником. Его разрывали противоречивые чувства: одно желало отмотать время чтобы обойти злополучный магазин стороной и не видеть эту сцену, а другое хотело посмотреть фильм целиком дабы выяснить, что такого натворил ребёнок, что вызвало разлад в отношениях с отцом. Потому что судя по опущенной голове, обилию слёз и совершенно жалкому виду детского персонажа — что-то серьёзное. Взрослый тем временем смотрел сурово и на мгновение Эдварду показалось, что нет, не простит, но лицо и взгляд мужчины плавно менялись от строгого к более мягкому, прямо пропорционально степени раскаивания ребёнка. Мальчик что-то бормотал, утирая слёзы рукавом вязаной кофты, всхлипывал и не решался смотреть на родителя, пока тому не надоело стоять и смотреть на страдания сына и он не притянул его к себе, обнимая. Оба актёра сыграли замечательно, но Элрика не оставляло чувство, что всё увиденное не было частью задуманного сценария, а являлось реальной семейной ссорой, заснятой на объектив чьей-то любопытной камеры. Эдвард не мог с уверенностью сказать, что именно за чувства он испытывал к полковнику. Вряд ли это было то самое, что он мог чувствовать по отношении к отцу, но… В определённой степени Рой Мустанг был для него примером. Это понимание активно отвергалось и хранилось в тайне за семью замками, но врать самому себе бывший алхимик не мог. Также его сильно жалили упрёки и ругань опекуна, но короткая, редкая, как правило вскользь, похвала заставляла сердце трепетать от радости. Но эти эмоции тоже старательно прятались под маской грубости и хамства. Отстранённо Эдвард задумался, а простил ли бы его полковник, разревись он также. «Наверное нет. Или да? Или всё-таки нет? Нет, наверное, да, он ведь не злой…» — Эдвард тяжело вздохнул и сел на кровати, понимая, что подобные мысли никак не поспособствуют скорейшему засыпанию. Ураган, почувствовавший его возню, открыл сонные глаза и недовольно заворчал, также приняв сидячее положение. Каким-то образом пёс понял, что не спал его подопечный вовсе не от кошмаров, а потому не спешил облизывать лицо и утешать. — Прости-прости, — Эдвард поднёс палец к губам, обеспокоенно глянув на дверь. Свет под порогом не зажёгся, а значит старший лейтенант ничего не услышала. Это успокоило. Однако Ураган успокаиваться не желал и выжидающе смотрел на мальчика, готовый если что разразиться громогласным лаем. Поведение пса несколько дезориентировало Эдварда и в некоторой степени помогло собраться с мыслями. Маленький бывший алхимик ещё раз потёр кулаком глаза, зажмурился и обхватил плечи ладонями, прогоняя неизвестно отчего пробежавшиеся мурашки. Чувство вины и стыда всё ещё сидело внутри разрастающимся гнойным комом, и нужно было что-то с этим делать. «Полковник в госпитале уже достаточно времени. Я должен попробовать ещё раз до того, как ему снимут гипс с ног и выпустят. А то он может просто не захотеть слушать», — Эдвард тряхнул чёлкой и решительно сжал правую ладонь в кулак, левой потрепав пса по голове. — Ты прав, Ураган, у меня нет времени сидеть тут и жалеть себя, я должен поговорить с полковником и попытаться всё исправить. Ураган вильнул хвостом, громко гавкнул в согласии, и, встав передними лапами на постель, потянулся шершавым языком к лицу мальчика, игнорируя все попытки последнего отстраниться. Не без облегчения Эдвард понял, что Риза Хокай в этот раз устала слишком сильно, чтобы просыпаться от одного тява своей собаки.