Happy ending

Январь крошился мелким сухим снегом, припорошил рождественские украшения, витрины, навесы и крыши домов. Канемару запахнулся сильнее от резкого переменного ветра и быстро глянул на наручные часы: у него оставалось ещё полчаса. К Савамуре он сейчас заходить не станет, потому что визит к Савамуре — верно потраченных три часа, как минимум. Канемару со своим скрытым и почти латентным, но все-таки перфекционизмом не мог терпеть беспорядок в квартире друга. Поэтому каждый раз, когда случай вынуждал его заходить к Эйдзюну домой, они в первую очередь наводили порядок. Савамура радовался, как ребёнок, потому что в процессе уборки находились старые рукописи и черновики, которые он отчаянно искал уже энную неделю, кисти, краски и насадки для перьевых ручек, якобы канувшие в лету, одежда и даже еда. Так что сегодня он не будет его навещать. Савамура и так ещё с декабря трещал, что редакторы одобрили его новую работу, так что в следующем номере, то есть, в следующий понедельник, выйдет первая глава. Савамура вообще-то по природе был человеком восторженным, но в этот раз он звучал как-то по-другому, так что Канемару подозревал, что это очень значимая для него работа. Ну, как было с его «Высотой»; такое проиллюстрированное откровение, понятное, может, одному лишь Канемару. И то, только по той причине, что он знает, кто на самом деле Аоцуки-сэнсэй и что там было у сэнсэя в далёком прошлом. Канемару хохотнул про себя. К Савамуре всё равно надо будет зайти или вытащить его на рандеву, потому что этот олух, как прекрасно знал Канемару, имел дурную привычку глушить свои проблемы в работе. Ещё одной госпитализации нервы Канемару точно не перенесут. Так и порешив, Канемару продолжил путь. Отлично, он выбьет из Савамуры всю дурь, какую можно и нельзя, и, если повезёт, они до конца разберут осеннее происшествие. Канемару не любил ворошить прошлое намеренно, но ситуацию стоило прояснить, вычистить ровно так же, как в конце ноября Канемару без зазрения совести методично выкинул из квартиры Эйдзюна все вещи, принадлежащие Такигаве. Канемару улыбнулся своим мыслям. А потом замер, услышав негромкое, из-за спины: — Шинджи!.. Канемару Шинджи, верно? Канемару повернулся. Мучительно медленно, будто воздух вмиг стал густым и липким. Словно сам льдистый зимний воздух не пускал его, пытался удержать. Сердце забилось сильно и больно. Канемару показалось, что он перестал дышать. …Он знал этого человека. Не мог не знать; не мог забыть. Его глаза, его лицо, его улыбку, его волосы. Его голос. Это было невозможно забыть. Конечно же, он узнал его сразу. Без промедлений. Даже до того, как увидел. На мгновение ему показалось, что даже до того, как услышал. Предчувствие, поднимающееся изнутри к самому сердцу — вот что это было. — Тоджо, — выдохнул Канемару, с трудом протолкнул через пересохшее горло. И Тоджо Хидеаки с облегчением улыбнулся ему.