Мы ненавидим тех, кого любим, потому что они способны причинить нам больше всего страданий. Лин Старлинг
Тюрьма «Тэджон». Анян. Провинция Кенгидо
Вы, наверное, спросите, с чего всё началось? Не знаю, стоит ли мне рассказать вам о том, что было у меня на душе или рассказать… о чём? О том, как я убивал или о том, как мучил? О том, как любил или о том, как сильно ненавидел? Начнём по порядку. Я думаю… так будет правильнее. Смешно, правда? Ведь человек, которому полжизни сидеть в тюрьме не может говорить что-то правильное, да?Плевать.
Я встретил его в выпускном классе старшей школы. Он сидел в столовой один. И был таким крошечным по сравнению с другими ребятами, что я не смог не подойти. Я отдал ему свой обед, чтобы он хотя бы улыбнулся. Но на его милом личике появилось лишь что-то наподобие улыбки, но не именно улыбка. Которую я так отчаянно ждал. Я сидел с ним рядом, пока он кушал. Я рассматривал его, но осторожно. Наблюдал, но так, чтобы его это не смутило. Видимо, уже тогда я начал наблюдать за ним. С самой первой встречи. Мне сразу понравились его руки. Такие хрупкие и изящные. Мне нравилось его лицо, его родинка над губой и на большом пальце руки. Мне нравились все его мелочи, пока он не выплюнул мне в лицо:«Я не буду с тобой дружить. Извини»
Извини? Он думал, что для меня этого будет достаточно, но именно тогда я начал его ненавидеть. Это была старшая школа и я собирался хорошо сдать экзамены, чтобы порадовать своих родителей и поступить в университет, что не каждому удается в этой стране, но все мои планы начали рушиться, как только в моей жизни появился грёбанный Бен Бэкхён со своими идеальными руками. Я никогда не мог подумать, что один маленький человек сможет перевернуть мои мысли так, что впоследствии это станет проблемой. Он дружил со всеми, кроме меня. Он встречался с девушками, целовал их в щёку и обнимал. Он дружил со всеми, кроме меня. Кроме меня. Кроме идиота, который стал видеть в каждом, кто к нему подойдёт опасность, хотя… я сам являлся для Бэкхёна самой большой опасностью. Когда была сделана та фотография, в доме, где я держал Бэкхёна… на которой я стою с родителями и сестрой, Бэкхён смеялся со своими друзьями, обнимал какую-то смазливую девчонку за талию и был счастлив. А я выдавил из себя улыбку на фото и больше никогда не улыбался. Ведь все мои поводы для улыбки были связаны с Бэкхёном. В университет я поступил. И закончил его через несколько лет. Но это не мешало мне наблюдать. Первая фотография была сделана, когда Бэкхён поступил в высшее учебное заведение. В тот же университет, но на юридический. Он учился на отлично, у него не было девушек, но он был популярен. Каждый раз, когда он улыбался, я нажимал на кнопку. И в альбоме становилось всё больше фотографий.Бэкхён улыбается, Бэкхён смеётся, Бэкхён грустит, плачет, сидя на лавочке перед домом, Бэкхён дрожит от холода или задыхается от жары, Бэкхён бегает, Бэкхён с кем-то разговаривает, Бэкхён читает доклад, Бэкхён зевает, Бэкхён кушает, Бэкхён спит, Бэкхён протягивает кому-то руку, Бэкхён хмурится, Бэкхён злится, Бэкхён кричит. Бэкхён. Бэкхён. Бэкхён.
Он был везде, но его не было рядом. А я так хотел. Так мечтал. Это перешло в зависимость очень скоро. Когда Бэкхён окончил университет с отличием, я знал о нём практически всё. Группа крови, любимый цвет, любимое блюдо, увлечения, работа, что он пьёт, любимое кафе, кто его коллеги, откуда они, не представляют ли опасности, кто его друзья, кто он. Я устроился в клинику, закончив университет на отлично. Потому что хотел быть достойным. Хотел, чтобы Бэкхён мною гордился. Я хотел, чтобы он знал, что я не дерьмо и теперь со мной можно дружить. Теперь я личность. Я помню, как купил дом. Через год. Я работал. Успешно. Получал много денег. А потом понял, что мне становится мало просто видеть Бэкхёна каждый день и наблюдать. Мои внутренности чесались, зудели от того, что его не было рядом. Я готов был выть от своей слабости, потому что больше не мог воспринимать реальность правильно. Без него. Поэтому появились милые и маленькие мальчики. Одного из них я просто увидел на улице. Он был похож на него. Я просто решил поговорить с этим милым пареньком, но как только он начинал разговаривать, почему-то скрипели зубы. Я не знал, почему так происходило, но так было нужно. Я начал ненавидеть Бэкхёна. Я его настолько сильно любил, что стал ненавидеть и это постепенно начало играть против меня.Стройные ноги, но не такие, как у Бэкхёна. Красивое лицо, но не такое, как у Бэкхёна. Упругие бёдра, но не такие, как у Бэкхёна. Красивые руки, но не такие, как у Бэкхёна. Всё не такое. Они не такие, как Бэкхён. Не такие. И это убивало их. Бэкхён их убивал.
Я не чувствовал ничего, кроме превосходства над своими жертвами. И кто виноват? Кто виноват в том, что я так сильно помешался? Просто один человек может изменить всё. Разум, тело, душу, рассудок, просто вывернуть наизнанку, сломать всё внутри и даже не знать об этом. А взамен… появился я. Кто я? Я сам до сих пор не понимаю. Я хотел любви, но никто из них не дал мне того, чего я хотел. А Бэкхён всё ещё был не со мной. Я их не насиловал. Они сами соглашались, но просто не знали, что их ждёт в конце. А потом просто убивал в порыве страсти. Потому что не мог остановиться. Вы не поймёте. Никто не поймёт. Тот, кого убивают — человек. А тот, кто убивает — кто он? Кто я? Чудовище? Убийца? Психопат? Маньяк?Серийный убийца.
Так меня обозвала полиция. Именно то отделение, где работал Бэкхён. Когда к нему в руки попала та папка, я стоял и смотрел на него через окно, находясь в соседнем здании. Держу пари, он всегда знал, что за ним кто-то наблюдает. Как-то раз, во время обеда, на втором курсе университета, он говорил кому-то о том, что хочет стать детективом, потому что за ним, кажется, кто-то следит. Он сказал, что хочет найти своего преследователя и посадить его за решётку. Он смеялся в тот момент, но кто знал, что всё случится именно так? Когда он вышел на улицу с папкой о деле в руках, я пошёл за ним. Он вновь обернулся несколько раз, и я, зная все его привычки, спрятался за стеной в нужный момент. Он пошёл к своему дому. А я наблюдал за ним некоторое время, но когда он скрылся за дверью квартиры, ушёл. Потому что знал о том, что мы с ним, возможно, скоро снова сможем поговорить. Я его ждал. Он сидел в кресле около моего кабинета, и все мои мысли в этот момент катились в одну сторону. Завалить. Поцеловать. Исцарапать всю душу и тело. Вытрахать всю дурь и сделать своим. Потому что я больше не мог адекватно мыслить. Эта сладкая ложь, такая неправдоподобная… меня забавляла. Я просто осмотрел его, почти срываясь и рыча, и сел в кресло, скрывая дрожащие руки под столом. А он смотрел на меня. И рассказывал про моих же жертв, прекрасно зная, кто я. И кто он для меня. Он знал. Он меня хотел найти. Он меня искал. Он меня нашёл. Сам. Скальпель плотно прилегал к его горлу. Но я не мог убить его. Я понимал, что не смогу убить его, хоть ненавижу настолько сильно, что руки чешутся резко дёрнуть рукой и смотреть на то, как он валится на пол, истекая кровью. Смотреть на то, как он харкает красной жидкостью и пытается зажимать рану рукой, но я не смог. Я лишь так сильно сжал его, что послышался хруст. Я так сильно сжал его, что сломал. В этот момент я сломал не только его ребро. Я сломал именно его. И себя.Он сам потерял сознание. Он сам упал мне в руки. Он сделал всё сам.
***
Меня полгода держали в психушке, обращались, как с псиной и кололи всякой дрянью. Я полгода держался на ногах только благодаря мыслям о Бэкхёне. Через неделю будет год, как мы расстались. Звучит так, будто мы были обычно парой, потерпевшей крах в отношениях. Но нет. Мы не были парой. Он был жертвой, попавшей в капкан, а я был сталкером, заманившим его в ловушку.Мы были парадоксом, нонсенсом, ошибкой.
Но никто не отдавал отчёта в своих действиях. Ни он. Ни я. Меня держали в одиночной камере. И выходил я лишь покурить, да узнать про дела. Здесь есть собственная система. Единый механизм. И если какая-то деталь не подходит или выбивается из строя — её выбраковывают. Я не стал такой деталью, потому что являлся одним из сердец этого механизма. Мне было плевать на здешние правила, когда меня перевели сюда из психушки. Потому что как только препараты перестали действовать — я снова мог рационально думать и мыслить, но… правда, безумно. От «овощного» состояния и следа не осталось. Я никак не мог смириться с той яростью, что копилась во мне все те полгода. И Квон взял меня под опеку. Ему дали пожизненное и статья у него была ещё жестче. И мне скостили в итоге срок через полгода за неимением улик. Теперь я буду не пожизненно гнить здесь, а всего лишь 20 лет. А он здесь навсегда. Но меня забавляло не это. А то, что он почему-то не хотел сбегать из этого места и всегда отвечал мне, что здесь — его жизнь, где он главный, где он может делать свои дела, где он личность, но если он выйдет на свободу — он станет никем. А кем стану я, когда выйду на свободу? — Чанёль, Квон сказал, что хочет поговорить с тобой. Тэён. Совсем молодой. Убил любовника своей шлюхастой подружки, который оказался сыном какой-то шишки, и загремел сюда надолго. Принеси-подай для Квона и личная собачка. А для меня — пацан, которому не повезло. Ревность убивает, да? — Где он? — У себя. Кивок. Я сидел и спокойно обедал в столовой. Со мной никто не сидел рядом. И не потому что не хотели, а потому что не хотел я. Квон сидел у себя в каморке и курил, нервно стуча пальцами по столу. Я присел напротив, закуривая в такт вместе с ним. — Пак, какого чёрта Лукас приходит и говорит мне о том, что ты хочешь сбежать? Лукас. Шестёрка. Я, наверное, ненавижу его. Не знаю. Я вообще перестал чувствовать что-либо. Кроме любвиненависти к Бэкхёну, конечно же. Здесь я никого не тронул даже пальцем. Здесь я никого не убил, потому что моей жертвой по-прежнему является Бэкхён. Последней жертвой. — Ты действительно хочешь? — Да. Это проблема? — Ты так сильно его любишь что ли? Квон прекрасно знает мою историю, потому что он знает всё. Молчу. — Ты больной на голову, Чанёль. Ты убьёшь его и снова сядешь. Отсиди свой срок и выйдешь на свободу. Чем тебе здесь плохо? У тебя всё на мази, есть кореша, но ты как упёртый баран прёшь, куда не следует. Ты хочешь гнить здесь всю оставшуюся жизнь? — Я хочу его сейчас. Квон лишь нервно растаптывает бычок по бетонке и хмурится. — Иди. Только ничего не предпринимай пока. А то шавки тявкать начнут. Киваю и выхожу из помещения. Но дойти до своей койки не успеваю. Руки в наручники и в комнату посещения под конвоем. Чунмён пришёл довольно рано. Должен был прийти через пару дней. Усаживают на металлический стул, заводят руки за спину и уходят, оставляя наедине. Ким задумчиво хмурит брови. — Как он? — В порядке. Я совершенно обезумел здесь, потому что постоянно думаю о Бэкхёне. Я так сильно по нему скучаю, что не могу не думать обо всём, что было. Я страдаю от того, что он есть в моих мыслях, но если его там не будет — я просто задохнусь и подохну. Я не смогу без него. Даже если он только в моих мыслях. Я не смогу. — Чанёль, почему ты до сих пор пытаешься что-то о нём узнать? Тебе недостаточно того, что ты сделал с ним? Он оборачивается на каждом шагу, потому что до сих пор боится. Он не может жить нормально. Почему ты не можешь оставить его в покое? Я лишь улыбаюсь. Потому что это именно то, что я хочу услышать. Мой маленький мальчик всё ещё думает обо мне. — Я больше не приду, Чанёль. Я резко поднимаю на него взгляд. — Я больше не могу разговаривать с тобой о нём. — Я держусь только потому, что думаю о нём каждый день. Он умолкает, отводя взгляд. Я угрожал Чунмёну расправой с его семьёй, если он не будет моим информатором. А теперь он так просто хочет всё закончить? Его семья всё ещё у меня на крючке. А точнее — у Квона. Потому что именно офицер Ким посадил его за решётку. — Ты ведь знаешь, что не можешь так поступить. — Чанёль, пожалуйста. Я сделаю всё, только оставь меня в покое, прошу! Не трогай мою семью. Чунмён смотрел на меня, как жертва. Я прекрасно знаю этот взгляд. И это выглядит жалко. — Хорошо. Он вдруг удивленно приподнимает брови, в порыве выразить благодарность, но у меня на этот счёт свои планы: — Тогда помоги мне сбежать.