плейлист;

сейчас они на самом деле наверняка не помнят, как попали в эту ситуацию: кто кого притащил, виноват ли в этом ханбин, или просто звёзды так совпали (как бы иронично не звучало), что им уготовано было встретиться именно сейчас. чжинхван вообще думает, что лучше бы они не встречались. не сейчас. может, чуть раньше, когда звёзд на его запястье было ну всего штук пять, где-нибудь среди его двадцатилетия, когда бы этот большой ребёнок был ещё ниже его, но. большой ребёнок назвался бобби. это такая рисованная брутальность, если честно. безусловно, чжинхвану нравится, это он сценично вертит головой, чтобы не стукаться лбом о плечи бобби (его зовут чживон), что повредит собственной гордости ещё больше. куда уж там, он уже по колено в грязи. чжинхван никогда не считал звёзд на запястье, никогда не воспринимал всерьёз это соулмейт помешательство, когда каждый поцелуй контролируется маленькими девочками. оттого в средней школе так мало поползновений в сторону женских юбок, а в старшей школе, безусловно, свиданий после занятий или чего хуже. чжинхван думал, это вроде презерватива. только последствия более пугающие. каким-то образом даже девять выстроенных в ряд звёзд его не сбили с толку, не заставили задуматься о всех поцелованных им девушках, парнях, чужих детей и мам. он не считал. и сейчас не собирается. и, конечно, ему будет абсолютно плевать, если чживон наклонится ещё ближе (хотя, казалось бы, куда уж ближе) и ткнётся своими сухими в его губы. даже если чжинхван упадёт замертво на пол, ему будет в с ё р а в н о. они молчат, делят всё прожитое на двоих. чжинхвану, как бы это смешно не звучало, приходится поджимать пальцы ног и иногда привставать на носки, и это чживон воспринимает отличным поводом, чтобы глухо усмехнуться. — чего ты? — фыркает чжинхван. вообще-то он старше, это они выяснили немногим раньше за общим столом, но от всей этой сложившейся ситуации хочется трусливо убежать, спрятаться, чтобы тебя не видели, а тут ещё этот дышит в шею. — ты смешной, — улыбается чживон. как-то по-своему. с первого взгляда чжинхван не назвал бы его красивым, но когда вот так вплотную стоишь с ним, ощущаешь его внутреннее обаяние, что-то притягивающее. чжинхвана это немного раздражает. — хорошо, что тебе сейчас хочется смеяться, — на самом деле хочется хмуриться, материться, пнуть его в коленку и хлопнуть дверью туалета, чтобы не повадно было, но он же хён. у бобби получается немного грустно усмехнуться и уткнуться ему в плечо лбом; так, чтобы запах чувствовался, конечно, у чжинхвана же обоняние острое как раз для того, чтобы таких вот личностей на плече пригревать. зато с этого ракурса видны все девять звёзд и на своём запястье, и на чужом, обхватывающем сейчас бок чжинхвана. это покушение на личное пространство, но в такой ситуации слишком глупо говорить об этом. — а что такого в ситуации? — чживон поднимает взгляд, и у него он получается таким наивным, таким беспечным и действительно внимательным, что даже рука дёргается потрепать его по волосам. — ну, ты прижал меня к двери туалета и не даёшь выйти, — хмуро говорит чжинхван. это хорошо, что есть силы и гордость для хоть каких-то слов. бобби согласно кивает. — а ещё у нас двоих по девять звёзд. — ты веришь в эту чухню? — получается немного грубее, чем чжинхван планировал сначала, поэтому губы поджимаются на опустившиеся глаза чживона. ну ничего, переживёт, он взрослый мальчик. — я верю, хён, — убедительно, с кивком и заглядыванием в глаза, от чего чжинхван отворачивает голову, прикасаясь носом к поверхности двери и задерживает дыхание. — всё хорошо? — будет лучше, если ты меня отпустишь. они вообще немного не поладили, если честно, сначала. чжинхван общительный и вписывается в любую компанию, а чживону надо несколько встреч посидеть в самом тёмном и дальнем углу, чтобы привыкнуть к людям, обстановке и творившемуся беспределу. чжинхван смотрел на него жалостливо сначала, потом забил, а сейчас вот пожинает плоды, хотя не знает, что изначально сделал не так. у чживона есть ответ: родился. — я не хочу отпускать. где-то между этих слов у чжинхвана заканчивается дыхание, и он неосознанно дёргает головой, что бобби воспринимает, видимо, как первый шаг. к чему вот только неизвестно. лоб ко лбу, чжинхван дышит рвано и боится смотреть в глаза, поэтому закрывает их; восприятие чживона опять играет с ним злую шутку. поцелуй выходит не поцелуем даже вовсе, а каким-то сухим прикосновением. мазнули по губам дыханием, и хватит с этого, но чживон не привык вот так отступать легко и сразу. он тычется носом ему в щёку, на что чжинхван закатывает глаза и покорно раскрывает рот. пусть. да пусть горит этот придуманный мир в аду, пусть он сам сгорит там, он имеет грёбанное право целоваться с кем захочет. чживон почти заботливо убирает чёлку со лба и проводит взглядом по раскрасневшемуся лицу. немного жжёт запястье, но это кажется неважным по сравнению с тем, что надо, смертельно надо прижать к себе хёна, уткнуться носом ему куда-нибудь в ключицу и вот так постоять, умереть, может быть, вдвоём. вполне себе романтично, чживон уже представил. — ну заебись, они исчезают, — выдыхает чжинхван, закатив глаза. бобби поначалу непонимающе уставляется на него, но когда старший поднимает своё запястье со сгорающими на коже звёздами, грустно усмехается. — как думаешь, через сколько мы умрём? чжинхван неопределённо пожимает плечами. — может, лет через двадцать пять или тридцать, когда тебе надоест прижимать меня к дверям туалета. снова это застрявшее в зрачках непонимание, которое чжинхван уже терпеть не может, поэтому устало вздыхает и прижимает чживона к себе за затылок. пусть привыкает, им ещё жить неизвестно сколько.