Чёрная Кровь: Заложник Императора

*** В комнате не совсем темно. Странно. Буквально только что колеблющаяся полоска удаляющегося света истончилась, исчезла, погружая Джитендру во тьму, потом что-то скрипнуло, лязгнуло… Но вот он стоит и смотрит на каменную стену перед собой. Откуда она взялась? И почему светится? Больше всего это похоже на далёкий отблеск пламени – словно где-то за спиной Джи горит костер, и свет от него едва-едва достаёт до некрупных камней (с голову кошки), из которых и сложена эта стена. Да и все стены в комнате. Но Джи на всякий случай оборачивается, чтобы убедиться – и не обнаруживает ничего, даже собственной тени. Зато на плотно пригнанных камнях вдруг стремительно начинают проступать извилистые сине-зелёные линии: искрящиеся и режущие глаза. Джи щурится, моргает – и почти проявившийся тут же узор пропадает. Показалось? «Или я сильно стукнулся головой, или это какая-то зачарованная комната… специально для ганда? Но откуда они узнали?» Видимо, Кайлаш забыл упомянуть, что в столице чуть ли не каждому второму известно, что Джи – не человек. Да ещё и великан назвал его настоящим именем… и тот дакини едва не пустил на ингредиенты для какого-то зелья… – И что из этого следует? Ничего нового. Но не успевает он сам себе ответить, как стены немного светлеют… и вдруг разом всё тухнет, заставляя Джи попятиться, упереться во что-то с мягким краем, оказавшееся кроватью, и плюхнуться на неё задом. И почувствовать, как вновь начинает щипать глаза, но на этот раз не из-за ярких бирюзовых линий – нет, теперь вокруг только непроглядная чернота, но чернота эта – словно едкая щёлочь. И вдруг Джитендру придавливает к кровати. Сотни невидимых сильных рук хватают за плечи, руки, ноги, горло, наваливаются на живот, колени, тянут за волосы… Страх вырывается из оков, затапливает тело вместе с тянущей болью… И мрак расступается. Джи слышит потрескивание пламени, видит тощую фигуру в плаще… свежее ещё воспоминание легко оживает – и склянка прижимается к горлу, клыки, дым… потом вдруг всплывает строгое морщинистое лицо Джая Кайлаша, надменно глядящего на него, распростёртого на полу. И жёсткие руки стражников… Да, наверное, кидаться на брата короля с ножом для чистки фруктов было очень глупо – но в тот момент, после пробуждения, Джи даже представить себе не мог, что покушение на Торила Третьего и его семью – дело рук не этого старика. Но мысль не успевает оформиться, и кто-то или что-то, словно решив выпотрошить его память, заставляет всплывать на поверхность всё более и более гадкие воспоминания… почувствовать мозолистые пальцы… на себе и… в себе… увидеть тело матери… а потом её же, но ещё живой… она тормошит его в постели, вырывая не из самого приятного сна, полного криков и звона стали, заставляя зачем-то встать и куда-то бежать… Борясь с подкатывающей к горлу тошнотой и головокружением, Джи пытается перевернуться на живот, будто так у него получится остановить эту поганую карусель, но ощущения путаются, сливаются: вот он вроде бы тут, в темноте, лежит на плоской кровати – и одновременно там, в полумраке – тоже лежит, но на кровати помягче… Перед глазами всё смазывается… и начинает постепенно проявляться, словно всплывая из неведомых глубин, новый образ – странный и кажущийся совершенно незнакомым: холод, пещера с высокими сводами, совсем рядом громкий женский плач – причём Джи откуда-то знает: это плачет его мать – и в то же время он совершенно точно помнит, что при нём она ни разу не проронила ни единой слезинки… Смысл искажается. Звуки плывут, перемешиваются – становится не за что зацепиться. Джи всё больше проваливается сквозь мглу и холод, через боль и кровь, через чьи-то страхи, чей-то гнев и чей-то ужас… Он тонет. Глаза его больше не видят ничего, а мысли твердеют, тяжелеют и остаются где-то там, далеко, на поверхности, в другой жизни. *** «Император должен умереть!» – мысль рождается, повторяется, с неожиданной силой дёргает за ниточки сознания, расползшегося в необъятной темноте. «…умереть!» Да, Джитендра уверен, что именно так. Потому что именно император виновен в смерти его матери и его горячо нелюбимых сводных братьев. И если последних он ещё может ему простить, то убийство матери – нет. И Торила Третьего тоже… Джи не знает, хорошим или плохим тот был королём, да и узнать его как отца ему не довелось, но Торил пошёл против всех, официально заключив брак с нечистой… У Джитендры не сохранилось никаких ранних воспоминаний, ничего кроме смутных блужданий, но пока он рос, пока подслушивал разговоры слуг или вельмож, в нём крепла уверенность – они с матерью живут в роскоши лишь благодаря милости короля. И вообще – живут. А теперь Джи остался один. И виновен в этом император Астрии, затеявший войну со всем миром, успешно выигравший её и решивший избавиться от бывшего короля Зоа, а ведь тот согласился стать всего лишь наместником. Кайлаш убедительно объяснил Джи, что подобное вполне оправдано с точки зрения завоевателя. Ведь царствующая семья завоёванной страны остаётся таковой, пусть и не официально. И в любое время король или его потомки вполне могут поднять восстание, которое с готовностью поддержит народ… Впрочем, к чему ждать? Джи убьёт императора без всяких восстаний и отомстит ему за всё. Должен отомстить. «Нет, не должен». Тьма вокруг приходит в движение, словно чёрная вода, кто-то касается нитей его сознания, начиная теребить, будто струны. Джи даже не понимает, кому принадлежит эта вдруг всплывшая мысль. Но она кажется странной. И очень тяжёлой. «Всё равно не получится». Джи мысленно морщится. Он согласен… теперь, когда он здесь, вряд ли выйдет попасть во дворец… Стоп! Где это «здесь»? Мгновение кажется, что он о чём-то забыл, но вот сейчас, через миг, уже вспомнит… но миг проходит, и его накрывает огромная волна, уволакивая в давящую, но успокаивающую глубину. *** Который час? Который день? Сколько он в этой темноте? Кажется, Джи уже просыпался совсем недавно. А до этого ещё несколько раз… Как же хочется пить! А ещё, конечно же, есть – но шершавая, царапающая нёбо сухость во рту, собственный вялый язык и слабость, захватившая в плен его тело – всё это кажется глупостью и пустяком. Что ему сейчас действительно нужно – всего один, крошечный глоточек воды! Но воды нет. И где она – Джи не знает. Он отрезан от мира, заперт, наверное, впервые в жизни. Ему уже сложно вспомнить, что это значит – чувствовать людей вокруг себя. Или просто хотя бы знать, что они рядом. Вдыхать запахи: сильные или едва ощутимые – сладких духов, свежей выпечки, старого сыра, студёной, только-только поднятой из колодца воды, от которой сводит зубы… Может, о нём просто забыли? Или специально заперли здесь, чтобы уморить? Но зачем тогда было спасать от дакини? Вопросы вспыхивают в голове – и ни на один у него нет ответа. А вокруг лишь проклятая тишина… Хотя иногда Джи кажется, что он слышит какие-то звуки, разные: от стука до шелеста. Чудятся и человеческие голоса, но они словно бы неживые. Впрочем, Джи несколько раз вставал, прижимаясь к шершавому камню щекой, пытался кричать, пока не охрип, но ничего не менялось. Смог ли он привлечь чьё-то внимание? Или эти звуки – лишь игра воспалённого мозга? Кажется, ему снились кошмары… Или это кошмар наяву? Кошмар длинной-длинной ночи… Но ночи настолько длинными не бывают. А ведь ему сказали потерпеть до утра… Интересно, до какого именно? Никогда ещё Джитендра не чувствовал такого отчаянья. Даже в ту кровавую ночь… или в подвале с дакини – там был страх, ужас, сейчас же им овладела безмерная тоска без малейшего проблеска надежды. Осталось лишь ожидание – мучительное, без конца и края. Зачем он вообще согласился поехать сюда? Как будто был выбор… Нет, он вроде бы должен кого-то убить… кого-то… *** В миг, когда в темноте раздаётся громкий щелчок, а за ним – каменный скрежет, и по глазам даже сквозь зажмуренные веки ударяет яркий свет, Джи с трудом заставляет себя отвернуться. – А?.. Как же… я не знал, что тут кто-то есть… Голос звучит растерянно и испуганно. Слуга? – Вы… с вами всё в порядке? Сквозь туман в голове продирается мысль: «Если не ответить, дверь могут снова запереть». Так что Джи находит силы и произнесит довольно чётко: – Нет, – распухший язык задевает онемевшее нёбо, – подыхаю. Слуга исчезает из вида раньше, чем удаётся его разглядеть. Только со звонким стуком падает на пол метла. И до Джи вдруг доходит, что он видит синее небо. Но как? Когда гигант вёл его, в коридоре не было окон! А сейчас через пустой проём… погодите. Взгляд фокусируется на тёмной толстой щели. Так вот, как отрывается дверь! А ведь сколько Джи ни ощупывал каменную поверхность, так и не смог обнаружить ничего похожего на ручку или рычаг… Или он ощупывал её во сне? Если присмотреться, становится понятно, что дверь – это часть стены, и при необходимости она втягивает эту часть в себя. Но что дальше? Выход-то вот он, перед самым носом… Мысли ворочаются, как огромные фолианты из королевской библиотеки Зоа, поднять которые под силу не всякому даже очень сильному человеку. Ах да, выход… Он же так хотел выйти! Ноги касаются пола, руки упираются в шершавую стену, а глаза уже различают границу пронзительной синевы и грубого камня. Только вот добраться до них Джи не успевает – на пороге возникает настолько тощий человек, что кажется, его кто-то просто взял за ноги и голову, да и вытянул. – Ситар Кайлаш? – строго спрашивает человек. Джи кивает. И начинает сползать по стене. Его хватают под руку без каких бы то ни было видимых усилий и усаживают обратно на кровать. При этом на запястье остаётся отчётливый след от влажных, но ледяных пальцев. Очень хочется вытереть его об колено… – Лал! Разве тебе не передали, что у нас ещё один постоялец? – А? Эм… я ничего… Джохар-инха, я не виноват! Взгляд фокусируется на сгорбившейся фигуре, оставшейся маячить в коридоре. Точно – слуга. Вон как вцепился в свою метлу, а лицо спрятал за выбившейся из хвоста соломенной чёлкой. Жалкий, убогий, и совершенно не оправдывающий своё имя. А тот, кого он назвал Джохаром, тем временем рассматривает Джи так пристально, словно оценивает, какая часть его тушки на какое блюдо сгодится… Или это просто голод и жажда так разыгрались, что мысли лишь об одном? – Лал, неси воды и еды… Из еды – ничего твёрдого. Там должна была ещё остаться каша. И Джагжита позови. Джи не выдерживает и хмыкает. Ну и имена у слуг… словно специально подбирали. – Что-то вы, Ситар Кайлаш, не очень похожи на того, кто провел три дня без еды и воды. Что? Три дня? Да уж, длинная вышла ночка… но утро же наступило – а это самое главное. – Мы, ганды, живучие… – Это хорошо, – кивает Джохар. И оборачивается к уже вернувшемуся с подносом слуге. Следом за сутулым Лалом в комнату-камеру входит ещё один, и этот, кажется, просто физически не способен кому-нибудь поклониться. Словно породистый жеребец, лишь позволяющий вести себя под уздцы – статный, с длинными жилистыми руками и непослушной копной волос, щёткой торчащих во все стороны. И именно он обходит Джохара, толкает Джи в грудь, роняя на кровать, и опускает одну руку ему на лоб, а другую на живот. Где-то глубоко внутри вновь зарождается дрожь. И вместе с ней – приятное тепло. Так вот оно что… он саубха. Джи почти умудряется провалиться в небытие, но его дёргают за плечо и бесцеремонно возвращают в реальность и сидячее положение. Джагжит кивает на стол, на который первый слуга как раз ставит поднос. – Сначала п-поешьте и п-попейте, – жалобно просит Лал. И отходит назад, за спину молча наблюдающего за всем тощего человека. Из-за этих троих в комнате почти нет свободного места. Джи осторожно, двумя руками берёт чашку, подносит к губам, отпивает, чувствуя взгляды. Но не удерживается и залпом опрокидывает в себя всё содержимое, жадно глотая, не обращая внимания ни на что, кроме прохладной живительной влаги, текущей по горящему горлу и падающей в пищевод. В принципе, он с детства привык к слугам, вечно стоящим над душой и пристально глядящих на него – пусть и без искреннего подобострастия, достававшегося его сводным братьям. Только вот обычно перед Джи расставляли десятки блюд, а тут одна несчастная тарелка с густой светлой жижей. Но пахнет вкусно. И после первой же глотка по телу начинает растекаться блаженство. – Не торопитесь, – учтивый голос касается края сознания. – Отдохните пока. Лишь собрав со дна тарелки последние остатки каши, Джи замечает, что вновь остался один. И что дневной свет сменился на оранжевое сияние масляной лампы. Он долго смотрит на дверь, вернувшуюся на своё место и слившуюся со стеной. Точнее стену, вновь ставшую сплошной. Потом падает спиной на кровать. Странно дело – вроде бы столько дней на ней провалялся, но глаза закрываются снова. Или это кто-то их ему закрывает? ______________ * Лал (инд) – буквально означает «ласкать» ** Джагжит (инд) – можно перевести как «правитель мира» *** Саубха – ганда, чьи способности часто называют магией, хотя другие утверждают, что это сила мысли, а не волшебство. Обычно способны лишь на мелкие фокусы, но некоторые – и на большее, например, лечить или говорить с природными стихиями. Саубха отличаются тем, что всегда имеют какую-то нечеловеческую часть тела. *** А быть заложником оказалось не так уж и плохо. Семь дней Джи только и делал, что спал и ел. Ему даже принесли пару книг, так что погрузившись в рассказы знаменитого даже в Зоа романиста, описывающего нелёгкую жизнь рыбаков на побережье Ядовитого океана, мозг даже и не думал делать какие-либо выводы из случившего. Или не хотел. Тем более, что теперь в комнате (называть её камерой как-то не хотелось) всегда было светло, а трижды в день Джи приносили еду и меняли ночную вазу. Только в одном ему неизменно отказывали – в просьбе помыться. Хотя Лал и грел воду в большом кувшине, её хватало лишь, чтобы умыться. Но на восьмой день, когда терпение Джи уже готовилось лопнуть, примерно после обеда (второго приёма пищи) за ним явились двое: Лал и Джагжит. Причём первый, кажется, горбился даже сильнее, чем обычно. – Господин Ситар, – как всегда пробубнил он еле слышно. – В-вам нужно пройти с нами. Джагжит при этом зачем-то окинул комнату взглядом и зашёл внутрь, встав рядом с кроватью и нависнув над Джи угрюмой скалой. Пришлось отложить книгу и напомнить себе, что хоть это и слуги, но чужие. К тому же Джи совсем не хотелось, чтобы его снова хватали за руки или другие части тела… Повели Джи вниз по лестнице. До самого первого этажа. Сойдя с последней ступени, Джагжит мазнул взглядом по двум стражникам, зачем-то караулящим внутри башни, и направился к широким деревянным дверям, похожим на двери амбара. Толкнул их. И посторонился, пропуская Джи в большую просторную залу… наполненную водой. Джи ни разу в жизни такого не видел. Словно какой-то безумец решил устроить озеро прямо в основании башни. И вот он стоит на самом краю этой глубокой лужи, любуется на абсолютно ровную поверхность и вдруг слышит: – П-позвольте позаботиться о вас, г-господин Ситар… – Спасибо, Лал, не нужно. Я с шести лет принимаю ванну один. Ложь, конечно. Джи попытался как-то раз ещё в замке Зоа вымыть свои волосы, но мало того, что запутался в них, так ещё и мыльный порошок попал в рот, нос, глаза и надолго отбил желание своевольничать. Но сейчас он готов на любые мучения, лишь бы никто не смотрел на него и не трогал. Даже слуги. – Н-но у нас приказ, г-господин… – Не нужно! Он не оборачивается, чтобы они не увидели выражения его лица. Потому что Джи не уверен, что сможет с ним совладать. Но в чём проблема? Им же легче. – Топиться не собираюсь, так что подождите снаружи. Вот-вот раздадутся шаги и скрип нормальной деревянной двери на металлических петлях. Но вместо этого ему вдруг перекидывают косу со спины на плечо и дёргают за тесёмки у шеи. – Руки. Голос незнаком. Это Джагжит? Так он умеет говорить? От неожиданности Джи послушно поднимает руки над головой, позволяя стащить с себя рубаху. Потом косматый слуга обходит его, опускается на колени и начинает развязывать узел уже на штанах. Джи же может только смотреть на жёсткую щётку волос и думать, что предпочёл бы вместо него робкого Лала. Спрятаться в воде ему не позволяют. Вместо этого усаживают на низенькую скамейку, обливают с ног до головы обжигающе горячей водой и начинают мыть… Если закрыть глаза, можно представить себя дома. Правда, в замке его мыли по-другому: в спальню приносили большую бочку, потом наполняли её водой. Забравшись в неё, можно было расслабиться, позволив намылить себе волосы… Но в замке никто не размазывал пену по его телу так, как это сейчас делает Лал, смачивая тряпку в пузырящемся растворе и тщательно водя ею по рукам и ногам, пока Джагжит неожиданно аккуратно массирует затылок. Нет, ни представить, ни расслабиться невозможно! Нереально! Никак! Его словно… словно… – Г… господин, нам так же приказано п-помыть вас и и-изнутри… Нет-нет-нет! Какой-то абсурд! Но в руках у Лала тонкая трубка, а Джагжит уже давит на плечи. Да как он вообще смеет?! Раньше, чем мозг успевает проанализировать реакцию тела, Джи уже вскакивает и пинает скамейку. – Не смейте меня трогать! Пошли вон! Да я велю вас всех до смерти запороть! Не подходите! Только попробуйте! Лал и правда остаётся на месте, зато Джагжит, мокрый по пояс, идёт прямо на него. Джитендра пятится. Но нога его неожиданно встречает пустоту. Удар об воду заставляет выдохнуть весь оставшийся воздух и увидеть звёзды, вдруг вспыхнувшие на сводах потолка. Спину жжёт, словно лизнуло огнём. Но Джи уже хватают и выкидывают на скользкий мокрый пол. Колено отзывается резкой болью. И всё же он пытается встать… но кто-то придавливает сверху. Рядом с лицом оказывается смуглая нога в сандалии на тонкой подошве, а краем глаза Джи видит, как из воды вылезает Лал – так этот тоже сиганул за ним следом… – Отпусти, тварь! Это он оседлавшему его Джагжиту. – Господин, – раздаётся над головой сдержанный голос. – Лучше расслабьтесь. Так быстрее всё кончится. – Я не желаю, чтобы что-то начиналось! Джи задыхается. Голова готова расколоться на части. Глаза следят за Лалом, подходящим к столу у стены. И замечают длинные багровые полосы у него на спине под ставшей прозрачной от воды белой рубашкой. Похоже, раны свежие, только что заново начавшие кровоточить. «Лучше расслабьтесь. Так быстрее всё кончится», – Джагжит сказал это так уверенно и так отстранёно. Эти слуги… как часто с ними делают всё, что хотят? Как часто они повторяют сами себе эти слова? Сейчас в их глазах он, наверное, выглядит, как избалованный и истеричный мальчишка, забывший о своей роли… роли заложника. – Меня… ждёт аудиенция у императора? – спрашивает Джи, заставляя голос звучать ровно. – Не так ли? В ответ – тишина. Возможно, им не велено говорить. Или они делают это специально, отыгрываясь на «господине», по воле судьбы оказавшемся на их месте… но ясно одно – порученное слуги выполнят до конца. И, если нужно, позовут ещё людей на подмогу. И хотя Джи чувствует, что если приложит побольше усилий, ещё может попытаться сбросить с себя Джагжита, вместо этого он разжимает кулаки. И прижимается щекой к мокрому полу. В конце концов, столько всего произошло… есть ли смысл бороться? Родных убили, его лишили чести в женском обличье, отослали из родной страны, пытались сначала съесть, а потом уморить голодом… И тут вдруг такая честь – подставить зад самому императору! Прямо подарок судьбы. _______________________________ Следующая глава: В спальне Императора