Чёрная Кровь: Заложник Императора

*** – Лилавати?.. Лила? Джи пытается представить себе девочку, которая, точно так же как он сейчас, одиноко сидит в своей камере. Девочку, чьё лицо застыло словно кукольное, и в чьих глазах лишь пустота. И всё же её разум жив и способен испытывать страдание. Джи чувствует, как ей больно. А значит, она ещё не оборвала с ним связь. – Почему я? – наконец спрашивает он. «Потому_что_только_ты_можешь_слышать_меня…» После короткого ответа снова тишина. Джи не знает, что ещё сказать. Не похоже, что из него когда-нибудь выйдет хороший утешитель. Когда он сам потерял дорогого человека, когда пришёл в себя в той маленькой комнатке в замке Кайлаша, то испытывал лишь отвращение – к себе и всему миру, так несправедливо вывернувшему его жизнь наизнанку всего за одну короткую летнюю ночь. А помогло ему… – Лила, ты знаешь, что на берегу Ядовитого океана можно найти удивительно красивые ракушки? Молчание. Она всё ещё тут, Джи чувствует, словно в его камере находится ещё один невидимый человек, чье дыхание не слышно, к которому невозможно прикоснуться, но он тут, рядом, и словно бы везде. – Их собирают дети рыбаков. И продают в городах. Продают задёшево, но из этих ракушек умельцы делают красивейшие вещи: гребни, броши, пуговицы и даже шкатулки. Самым ценным и прекрасным считается розовый перламутр, но он очень редок. Чтобы его достать, эти же дети ныряют в глубокие расщелины, надолго задерживая дыхание… «…но_океан_же_ядовит!», – неожиданно и испуганно восклицает Лилавати. – «И там живут монстры!» Джи мотает головой. – Дальше от берега… Монстры обитают в глубине, но у берега вода достаточно чистая, чтобы там можно было ловить рыбу и собирать раковины. В живых рыбаки находят жемчужины… «…жемчужины – это_дети_раковин?» На этот раз Джи хмыкает. – Тогда уж моллюсков… Нет-нет, жемчужины - не их дети… Какое-то время Лила позволяет ему рассказывать, как и почему образуются эти круглые, иногда покрытые перламутром, драгоценные минералы. Потом Джи переходит к прочитанной однажды истории о гордой ныряльщице, попавшей в шторм и спасённой сильным и отважным рыбаком. Это не самый его любимый рассказ, но девочке вряд ли понравится что-то про сражения с чудовищами или угнетение крестьян, вынужденных по приказу хозяина выходить в море и в штиль и в шторм. Постепенно Джи говорит всё тише, несмотря на то, с вечера только и делал, что лежал в кровати, он чувствует себя очень уставшим. Лила, кажется, задаёт вопросы, и даже получает на них ответы… но в какой-то момент Джи просыпается от знакомого скрежета – это открывается дверь в его камеру. Снаружи врывается холодный ветер. Джи натягивает одеяло выше, и на пороге появляется лохматый силуэт с чуть тлеющей масляной лампой в руке. – Господин Ситар, Его Величество желает видеть вас. – И чего его величеству не спится? Джагжит игнорирует вопрос, за его спиной чернеет темнота – похоже, этой ночью на небе нет звёзд. Сев на кровати, Джи щурится на яркую лампу. – Мне бы умыться… – Быстрее, Ситар. О, в это раз даже без «господина». Джагжит строг, как никогда, хотя его тоже можно понять: в столь позднее время мало кому понравится бодрствовать, даже если ты слуга. И всё равно Джи отказывается испытывать к нему хоть какую-нибудь симпатию. В конце концов, этот парень никогда не отличался особенной учтивостью. В общем, Джи натягивает на плечи одеяло, вслепую находит босыми ногами сандалии и в таком виде приближается к двери. Джагжит пропускает его в коридор, позволяет дойти до лестницы и начать спускаться, но спустя всего пару этажей вдруг дёргает сзади за складку одеяла и заставляет сменить направление: – Здесь есть, где умыться. И правда. Похоже, тут кухня. Вон на толстом дубовом столе, изрезанном ножами и изрубленном тесаками, стоит кружка с горячим крепким чаем. Уже отпив из неё, Джи задумывается, для кого её тут приготовили… но тут Джагжит ставит перед ним таз и поднимает, наклоняя кувшин, только что наполненный из огромной бадьи у стены. Джи ловит холодную воду в ладони и освежает лицо, заодно вспоминая, что произошло вечером. Император, наверное, только что вернулся… От мельком вспыхнувшего перед глазами застывшего в безмолвной ярости лица Джи ёжится. Нет, встреча с Роханом так поздно ночью (или рано утром?) не кажется ему хорошей идеей. Ветер действительно очень холодный и сильный. Лишь малая его часть пробивается в башню сквозь узкие окна, но накинутое на плечи одеяло совсем не кажется лишним. Два заспанных стражника клюют носом возле широких дверей, один из факелов в стене уже почти догорел, он сильно чадит, еле слышно потрескивая. Оставив Джагжита у арки, Джи сам подходит к тяжелым створкам, наваливается на одну и ловит на себе взгляд из тёмного забрала ближайшего стражника. Тот пялится на него пару вздохов, потом вдруг протягивает руку и помогает открыть дверь. В спальне темно. В громоздком подсвечнике, рассчитанном, наверное, на сотню свечей, сейчас горят всего три. Император сидит в своём кресле и молча смотрит на него, застывшего у двери. Вот та медленно возвращается на своё место, и снова Джи чувствует себя запертым. Но в этот раз на нём нет тонкой сорочки до пят, волосы растрёпаны, на плечах тяжёлое бесформенное одеяло, а под ним… лишь мятые серые штаны. – Хочешь выпить? Оказывается, у императора на коленях бутылка, он поднимает её за горлышко, подставляя матово-глиняный бок тусклому свету. – Не откажусь, – осторожно отвечает Джи, сдвигаясь с места. Ковровая дорожка кажется очень длинной, и что мягкий ворс вот-вот вопьётся в подошвы сандалий. От Рохана можно ожидать чего угодно, но Джи от него всегда доставалась только боль или унизительное удовольствие. Это их третья встреча… всего третья, но ему уже не так страшно… не так, как в первую. Но, пожалуй, сильнее, чем во вторую. Колени Рохана свободно расставлены, он съехал в кресле так, что почти улёгся в него. Удерживаемая за бок глиняная бутылка упирается донышком в подлокотник – повинуясь взгляду императора, Джи берёт её и подносит к губам. Что-то крепкое, абсолютно не сладкое, с привкусом хлеба. Заставив себя проглотить и не подавиться, Джи возвращает бутылку на подлокотник. Рохан лениво забирает её и опрокидывает в себя, сжимая мощными длинными пальцами. На трёх из них тускло поблёскивают крупные кольца. Кадык императора размеренно ходит туда-сюда, словно тот пьёт просто воду. Наконец, Рохан опускает её. И позволяет упасть на пол, докатиться до стены и остаться там. – Раздевайся, – звучит привычный приказ. Но сразу же за ним что-то новенькое: – И переоденься. Взгляд Рохана указывает на кровать. Джи оборачивается и по смутным очертаниям догадывается, что за бесформенная груда брошена на её край: чёрные кружева почти невидимы, а красный атлас кажется скорее багровым, но несомненно – это то самое платье, что висело в его камере, и которое Рохан предлагал ему одеть на приём. – Так всё-таки вы предпочитаете женщин, Ваше Величество? – Всегда их предпочитал. – Тогда за что мне… – Джи медлит, подыскивая слова, и переводит взгляд с кровати на лицо Рохана, – за что вы со мной так? – Захотелось. И с чего ты взял, что я должен перед тобой отчитываться? Он так резко вскакивает с кресла, что Джи, пытаясь отпрянуть, наступает на край своего одеяла, и не падает лишь потому, что его ловят обеими руками за плечи. Но вернув Джи равновесие, Рохан не спешит разжимать пальцы. Он наклоняется, загораживая и так слабый свет, подносит своё лицо почти вплотную – и Джи чувствует разгорячённый выпивкой жар его кожи… И вдруг император глубоко вдыхает. – Ты сегодня не из купальни? – Я… – Джи старается не дышать, но получается плохо. От Рохана пахнет терпким вином и немного потом. Наверное, так же, как и от него самого. – Я был там… вечером. Рохан снова глубоко вдыхает, задерживает дыхание… и наконец отпускает его. – Мне нравится, как ты пахнешь. И отходит от кресла. – С-спасибо. А в маленьком окошке под потолком небо уже начинает бледнеть. – Переоденься, – раздаётся за спиной. Рохан прямо в одежде забирается на постель, разве что скрещенные сапоги оставляет свисать с края. Джи кивает. Сначала он отпускает одеяло, потом подходит к кровати с торца и берётся за многослойную ткань. Находит подол. Вздыхает. И набрасывает на себя, кидаясь в пучину складок словно в морскую пену. Но выше идёт что-то плотное и узкое… чтобы протиснуться дальше, Джи приходиться поднапрячь силы. И вздрогнуть, услышав отчётливый треск ткани. Попытавшись расслабиться, он подаётся назад, но треск раздаётся снова. – К-кажется, я застрял. – Ничем не могу помочь, – доносится со стороны. – Понятия не имею, как эта штука надевается. Насмешка в его голосе заставляет Джи мгновенно разозлиться и рвануть ткань на себя. Плечи проскакивают узкое место, но какие-то вшитые в платье тонкие прутья оставляют на коже горящий след. Две ладони прижимаются к груди. – Как-то тут пусто, не находишь? Когда император успел оказаться рядом – загадка. Но Джи уже стыдно за порванное платье. В конце концов, портить одежду – это императорская привычка. – А по-моему, нормально, – возражает он. Просто так, без особой причины, лишь бы только сохранить хотя бы видимость воли. – Девушки тоже бывают с плоской грудью. И тут же охает. Потому что его вдруг обнимают, подхватывают под ягодицы и поднимают в воздух. Удерживая Джи навесу, Рохан прижимает его живот к своему, сквозь ткань надавливает на ложбинку и вот уже добирается до сжавшейся мошонки, и собирает её в ладонь. – Но вот этого у них точно нет, не так ли? Джи пока ещё не больно, но он знает, насколько силён император. И пусть его пальцам мешает не только многослойная юбка, но ещё и оставшиеся на Джи штаны, сомнений не возникает: сожми он чуточку сильнее – и будет очень-очень-очень неприятно. – Сир… Ваше Величество… может вам лучше позвать… настоящую девушку? – Джи цепляется за плечи Рохана, он не видит его лица и потому говорит смелее, чем собирался. – Уверен, многие не отказались бы разделить с вами ложе. Рохан разворачивается и роняет его… на постель. Джи чувствует, как воздух холодит кожу лица и груди. Платье он так до конца и не надел, и теперь мелкие застёжки впиваются в спину. Но он может лишь глубоко дышать и смотреть на застывшую у его колен тёмную фигуру. И эта фигура неожиданно медленно и аккуратно начинает расстёгивать пуговицы, идущие наискосок от плеча камзола до противоположенного бедра. – Да, я знаю, – отвечает он спустя какое-то время, добравшись почти до середины. – Но видишь ли, мои любовницы быстро умирают. Или пытаются сначала убить меня и всё равно потом долго не живут. – Ну если вы в постели обращаетесь с ними так же, как со мной… не думаю, что могу их в этом винить. Джи задыхается от собственной наглости. Но это странное спокойствие императора искушает его. Словно крупное спелое яблоко на самой верхушке дерева. Нет, на самом деле он понимает… нет, понял сегодня, почему Рохан живёт в башне. И почему не водит сюда многочисленных фавориток. Он прячется. Как там было в темнице? «Обычно убить пытаются меня»? Это что же такое нужно сотворить, чтобы в собственной стране не иметь покоя от убийц? Свергнуть отца? Развязать войну со всем миром? Отнять крестьян у господ? И только? И всё же Джи ждёт ответа. Возможно, жалобы. Хотя бы чего-то, что покажет уязвимость императора. За что можно будет счесть его слабым. Но Рохан молча заканчивает расстёгивать камзол, потом в несколько взмахов закидывает подол Джи на живот, хватается за штанины и сдёргивает их. Заодно чуть не стащив с кровати и самого Джи. – А ты забавный, – наконец заключает Рохан, разведя его ноги. – Наверное, мне стоит сказать спасибо Первому Советнику за отличную идею. Джи было отвернулся, пытаясь сделать вид, что его нисколечко не волнует, с каким вниманием рассматривают пространство между его ног, но при этих словах он настораживается. – Первый Советник? Калидас? – Да, – не отрывая взгляда от прежней точки, но чуть наклоняясь и скользя ладонями по внутренней стороне бёдер, отвечает Рохан. – А что? – Просто… Ваше Величество… Недавно он буквально запретил мне видеться с вами. Рохан глубоко вздыхает. Джи хочется верить, что на этот раз это не имеет никакого отношения к запахам и прочему. – Да, мне тоже пытался… Император осекается и вдруг опускается голым животом на Джи. Он чувствует тяжесть и его горячую кожу так же сильно, как и пуговицы неснятого камзола, впившиеся в бедро. – Давай, Ситар… или как там тебя? Джитендра? Сделай это, я хочу посмотреть. С губ уже готов сорваться совет заглянуть в библиотеку, в раздел посвящённый анатомии человеческого тела, но инстинкт подсказывает Джи, что лучше промолчать. Руки императора лежат у него на животе. Лицо Рохана скрыто в темноте, возможно, что и ему тут, под балдахином, видно не больше. Джи закрывает глаза и начинает менять своё тело. Это не сложно. Нужно лишь сосредоточиться на нужных участках и где-то увеличить, где-то вывернуть и повернуть… что-то убрать и что-то добавить… позволив тьме внутри растечься по венам и ускорить все процессы. Готово. Ладони императора оказываются больше чем груди, натянувшие ткань платья. Но он продолжает сжимать и разжимать их, словно надеясь своими усилиями увеличить ещё. Джи смотрит прямо вверх. Ни потолка комнаты, ни окна ему не видно – над кроватью нависает плотный и тяжёлый балдахин. Здесь, под ним, пахнет пылью. Тяжесть на время покидает Джи, это Рохан привстаёт на локте, чтобы направить член в правильное место. Но ничего особенного у него не выходит. Похоже, эта его штука просто не лезет внутрь. И Джи, сцепив зубы, приходится смириться с пальцами, проникающими вместо члена. На самом деле он сразу приготовился к жгучей боли, и промедление кажется настоящей пыткой. – Получается, там ты ещё девственник? Вопрос Рохан задаёт довольно тихо. Но не расслышать его невозможно. Джи сглатывает кисловатую слюну горящим горлом. Об этом он как-то не думал. В смысле, он не должен быть девственником, ведь в ту ночь в замке насильник овладел его женской формой… С другой стороны, ему раньше не представлялось возможности для проверки. Да, при превращении царапины и прочие раны всегда заживали, но такое… – Оставляю это на ваше усмотрение, Ваше Величество. Пальцы движутся внутри. Рохан растягивает его почти точно так же, как делал это раньше, но ощущения совершенно другие. И конечно, сравнить даже нельзя с первым опытом на гранитном полу в луже крови. И всё равно очень противно. Джи уговаривает себя потерпеть, но пальцы внутри скользят всё грубее. Наконец, Рохан снова приставляет член, надавливает, подаётся бёдрами и всем весом своего тела. Джи пережидает проникновение, затаив дыхание. Он должен признать, что сегодня император ведёт себя куда нежнее, чем раньше. Но, если честно, ощущения немного… в прошлый раз Рохан доставил ему странное удовольствие: сильное, пьянящее, сделавшее Джи слишком смелым и развязавшее язык – но сейчас ему остаётся лишь прислушиваться, пытаясь почувствовать хоть что-то особенное. Дело, быть может, в том, что эта женская форма всего лишь временная, а может в том… что Рохан двигается слишком плавно, будто специально не торопясь, хотя Джи прекрасно знает, каким резким и неистовым тот способен быть. Или с девушками он всегда такой? – Тебе не нравится? – спрашивает вдруг Рохан. Джи не готов к такому вопросу. Почему-то раньше никого подобное не волновало. – Вы хотите, чтобы я изобразил стоны? Или крики? Я не уверен, что знаю, как надо. Вместо ответа Рохан заваливается набок, увлекая его за собой, и Джи вдруг оказывается сверху. Его придерживают за бёдра. Даже давят, вынуждая принять в себя член как можно глубже. – Нет, лучше молчи. И не двигайся. Бёдра Рохана вжимается снизу, приподнимая его, потом опадают, но не успевает Джи опуститься следом, как в него снова врезаются. Руки теперь не надавливают, а удерживают его бёдра на месте. Джи чувствует, как сползает платье, как груди подпрыгивают, ему стыдно, и он закрывает глаза. В пересохшем горле жарко от резких коротких вздохов, более длинные Джи себе позволить просто не может. Рохан ускоряется, его сиплое дыхание оглушает. И вдруг Джи начинает казаться, что он… да, что его собственный член входит во влажное и горячее нутро, тесно сжимающее и будто не желающее отпускать. Это точно ощущения Рохана. Они проникают в Джи против его воли. Всё двоится, переплетается, Джи уже не уверен, чей именно хриплый стон он слышит, и чьё именно семя тугими толчками выплёскивается из судорожно напряженного члена. Но он падает на мягкие подушки и какое-то время лежит с крепко зажмуренными глазами. Это не эмоции, это точно физические ощущение. Но как? Откуда? Почему? И они не уходят. Между ног липко и грязно, и в тоже время Джи чувствует глубокое удовлетворение. И сильнейшую усталость. Глаза уже не хотят открываться. Они просто не могут. Джи даже не засыпает, а проваливается в пустое кромешное «никуда». _______________________________ Следующая глава: Защитная реакция