Чёрная Кровь: Заложник Императора

***

Зал кажется целиком золотым. Огромная люстра сверкает, угрожающе нависая над собравшейся пёстрой толпой. Драгоценности на руках мужчин и женщин, на их пышной одежде, в волосах и даже обуви. Платья тяжелы, это видно по тому, как медленно движутся женщины. Мужчины щеголяют на высоких каблуках, в приталенных камзолах и облегающих ноги штанах, словно обрезанных на коленях, ниже видны цветастые чулки. Лишь у императора они просто белые, всё же остальное, кроме багряно-красного плаща, густо вышито золотом. Сбоку и немного позади трона стоит Васу, он одет во все оттенки красного, но плащ чёрный. Их наряды различны: цвет, ткань, вышивка – всё разнится, но у обоих пуговицы на камзолах идут не привычно вниз от горла, а от середины плеча и наискосок до бедра. Поблизости от трона стоит ещё один человек, которого можно и вовсе не заметить – одет он в чёрное, держится подчёркнуто в стороне, да и физически ничем особенным не выделяется: плечи не узкие, но и не широкие, ростом тоже не вышел, хотя и карликом его не назовёшь, разве что тело длинное прямоугольное, а ноги даже в высоких сапогах кажутся короткими. Но с первыми двумя его объединяет выражения лица – человек внимательно наблюдает за блужданиями гостей по центру зала, курсирующих в основном от одного небольшого круглого столика с закусками и выпивкой до другого. Гости эти образуют временные или постоянные группы. В одних обсуждают что-то весёлое, и все, кто к ним присоединяются, тоже начинают улыбаться или хохотать, разве что дамы, в отличие от кавалеров, прикрывают веерами лица – раскрасневшиеся то ли от крепкого вина, то ли от действительно смешных историй. Но есть и такие группы, где лица серьёзны. И они в основном укутаны молчанием. Например, у одного стола недалеко от возвышения, на котором восседает император, собралось всего пять человек, среди них есть девочка лет десяти с длинными, убранными в наполовину взрослую причёску волосами сине-зеленого цвета. Есть высокая, статная девушка в легком, практически воздушном розовом платье, чьи волосы должны быть короткими, но блестящая диадема венчает длинные волнистые локоны. Возле неё каменной статуей застыл арвинец в красно-зелёном камзоле своей родины, с золотой перевязью на плече. Но больше всего внимания привлекает Санджи – на нём узкий и абсолютно белый камзол, но неожиданно густо собранная в складки ткань на манжетах почти скрывает кисти рук. Он кажется одновременно и изящным и вызывающим. А вот Рагху заметить можно лишь приглядевшись. Его скрывает тень от колонны. Но даже так, взгляду просто не за что зацепиться – нет, его наряд не сер, чтобы выделить его из толпы, но и не слишком цветаст. Но ярко-белое пятно Санджи словно отбрасывает на ратри ещё более густую тень, чем ребристая колонна толщиной с вековое дерево. Вдруг становится слышно звуки. Шум голосов и негромкую музыку. Небольшой оркестр спрятался в нише на возвышении почти над самым троном. Император почти равнодушно скользит взглядом по толпе, часто останавливаясь на полуобнажённых спинах дам или их высокой груди. Тесные корсеты превратили талии женщин в тростинки, а их лица белы, веера в постоянном движении. Они словно специально вертятся, стремясь продемонстрировать себя со всех сторон. Кавалеров тоже в скромности не упрекнёшь, мужчины громко рассказывают то ли истории, то ли анекдоты, явно не заботясь, что могут мешать находящимся поблизости и тоже ведущим беседы людям. В этом гомоне музыку почти и не слышно. И вдруг в зале распахиваются пышные двери, и все замолкают, даже оркестр. Гости отходят от центра, и становится видно дорожку тёмно-красного цвета, по ней к трону приближается, видимо, делегация из Мирра. Несколько человек, одетых в одинаковые голубые мундиры, следуют за стариком с клиновидной бородкой до середины живота и светлой тростью. Его костюм вызывающе унылого серого цвета без каких либо украшений. Император убирает локоть с подлокотника и просто ждёт, пока делегация подойдёт ближе. Ковровая дорожка поднимается к трону по пяти ступенькам, но старик ступает только на первую, облокачивается на колено и слегка склоняет голову. – Ваше Величество, Император, приветствую вас и благодарю за оказанный приём. Пусть продлится вечность ваше славное правление… – слова старика настолько же сухи, насколько шаблонны. Видно, что он не испытывает ни малейшего удовольствия от происходящего, и даже более того, кажется, они с Роханом уже успели встретиться и результат этой встречи оставил свой отпечаток на настроении главы делегации. Император уже набирает воздуха для, вероятно, не менее шаблонного ответа, как по залу вдруг разносится единый вздох. Старик удивлённо оборачивается, император хмурится и жестом подзывает к себе человека в чёрном, а Васу… Васу продолжает стоять, словно каменная статуя, уставившись на пол около одного из столов. Гости поспешно отступают от Саши, держащего на руках безвольное тело Дурги. Возле них на пятнистом граните блестят осколки разбившегося бокала. Почти физическая боль стегает по душе, но это боль принадлежит не Джи. Ему хочется обернуться, посмотреть на лица гостей – кто-то же подсыпал яд! Кто-то должен сейчас выглядеть очень довольным! Но он не может. Он лишь зритель, которому некто показывает только то, что считает нужным. И Джи остаётся только смотреть на каменное лицо арвинца. Но вот тот осторожно опускает тело девушки на пол, потом рывком выхватывает шпагу прямо из-за пояса подошедшего стражника, и делает шаг к ковровой дорожке и к трону. Шпага в его руке медленно поднимается, в глазах загорается решимость… Но прежде, чем он успевает произнести хоть что-то, стражники наваливаются на него со спины. Взвизгивает женщина. Саши пытается скинуть с себя мужчин, но к нему уже бегут другие. Теперь Джи очень хочется посмотреть на императора, увидеть его лицо, но видение вдруг начинает меркнуть: сначала пропадают звуки, потом всё словно погружается в толщу тёмной, почти непрозрачной воды. *** – Кто ты? – спрашивает он, моргая. После яркого зала, в комнате кажется слишком темно. – Лал, господин Ситар… Меня зовут Лал, вы забыли? Оказывается, Джи в комнате не один. – О… похоже, я заснул… который час? Лал мнётся, пряча руки за спину и косясь единственным видимым из-за челки глазом на открытую дверь в коридор. – Простите, обычно… обычно мы стараемся принести ужин в шесть вечера… но сегодня… я думал… мы не знали, что вы останетесь и… Отлично, о нём забыли! – Понял я, понял. Так который час? – Около десяти, господин… я могу идти? Нет, всё-таки отношение этого слуги Джи всегда нравилось больше хамовитой молчаливости Джагжита. Но сейчас оно вызывает лишь раздражение. Джи морщится от ноющей боли в висках, облизывает губы и осматривает стол в поисках кувшина с водой. Находит. – Да, конечно, спасибо, Лал. Каменная часть стены встаёт на место, оборвав поток прохладного воздуха. И как он не заметил его, когда очнулся? И кому всё-таки принадлежит эта способность? Неужели Лалу? Нет, он не мог быть в том зале… Мотнув головой, Джи берёт кувшин и, даже не налив воды в глиняную кружку, подносит к губам. Но едва жидкость касается горла, как его скручивает в кашле. В кувшине не вода. А сладкое-сладкое вино, то ли вишнёвое, то ли ещё из какой гадости. Но голове становится немного легче. – Эй, ты здесь? – произносит Джи в пустоту. И подозрительно косится на камни в стене. Они ведь действительно светились? Ему же это не приснилось? И тут он вспоминает, что именно увидел. Дурга умерла? Её отравили? Мысль останавливается. Хоть Джи и увлекался одно время детективными историями, сейчас он даже и не знает, с чего начать. А вот Саши, кажется, догадался о чём-то… И его поведение в купальне… Отбросив подушку, поставив прямо на кровать перед собой тарелку с кусочками мяса, перемешанными с такого же размера кусочками картошки, и раскрыв книгу с недочитанным рассказом, Джи несколько минут тупо пялится на строчки текста. Он снова и снова начинает читать одно и тоже предложение и вяло жуёт. Потом что-то заставляет его обернуться к стене, на которой висело платье. Но его по-прежнему там нет. Не доев и не дочитав, Джи убирает всё на стол, тушит лампу и закрывает глаза. Губы уже складываются в "Шахти-равана", но в последний момент он обрывает сам себя. И начинает считать пони, перепрыгивающих через низкий забор. *** – Да как они смеют требовать что-либо от короны?! – возбуждённо и торопливо, глотая слова, возмущается человек в чёрном, быстро-быстро перебирая ногами, чтобы поспеть за императором. Сейчас, видя его смуглое лицо так близко, заметно, что лет ему совсем не много. Быть может, нет даже двадцати. – Милорд, это просто неслыханно! Вот как они ценят вашу доброту! Давно пора было подарить герцогство Мирра одному из ваших верных вассалов, а девчонку выдать за него замуж! А теперь, когда она мертва… Увлёкшись, юноша не замечает, что император остановился несколько его слов назад, и теперь, споткнувшись на ровном месте, озадаченно оглядывается. И косится почему-то на громадную фигуру Васу, застывшую за Роханом. Рохан же склоняет голову к плечу, от чего его туго заплетённая коса соскальзывает за спину. – Милений Хопстел, – произносит он почти по-слогам, – я никогда не забуду, что ты поставил верность короне выше верности семье. И если бы не ты, я, возможно, был бы мёртв… Но напомни мне, Милений, разве я выбирал себе Третьего Советника? – Нет, милорд, простите, милорд. Юноша склоняет голову, явно не смея больше смотреть своему императору в глаза, тот же покусав нижнюю губу, вздыхает. – Милений, твой отец считал меня нерешительным дураком, но прошёл всего год, и что я слышу от его сына? – П-пр- – Хватит! – в голосе Рохана прорезается нечто, похожее на низкий рык животного. Впрочем, он почти сразу стихает. – Ты ещё молод, Милений. Тебе ещё многое предстоит понять. После этих слов император сдвигается с места, шаг его быстр, плащ хлопает по воздуху за его спиной. В конце коридора начинается спуск, на каменных стенах заметны капельки воды. Этажом ниже трое пересекают ещё один коридор, но короткий, и входят в большое, тёмное помещение. Факелы здесь почему-то очень сильно чадят, а света от них, как молока от быка. Но всё же хватает, чтобы рассмотреть темнеющие кровоподтёки на лице девушки. Девушка связана, сидит на полу, поджав ноги. Милений в своём чёрном костюме становится практически невидим, но когда он спотыкается и замирает на пороге, никто из собравшихся не обращает на него внимания вряд ли из-за цвета одежды. Хотя в его сторону точно косится закутанный в лохмотья горбун, как раз закончивший перекладывать большие грубые щипцы возле очага. А Рохан сначала зачем-то оглядывается на Васу, при этом ему приходится немного задрать голову. Они не обмениваются ни словом, но император уже снова поворачивается к девушке. За ней стоят двое солдат, один держит в руке конец верёвки, которой связаны её руки. – Итак, зачем ты сделала это, Ребэкка? – Я ничего не делала, мой господин. В её голосе не слышно мольбы или возмущения, скорее напряженное ожидание. – Тогда почему ты пыталась убежать? И тот пузырёк в кармане твоего фартука… если это не яд, может сделаешь из него глоточек? – Сделаю, милорд. Если прикажете. Рохан мотает головой. – Нет, Ребэкка, так легко умереть я тебе не позволю. Видишь ли, ты забрала очень важную человеческую жизнь. – Какая жалость! – кажется, девушка хмыкает. Её голос вдруг становится злым и полным желчи. – Да, я убила её! Но виноваты в этом вы, Ваше Величество! – Я? – Пророчество сбывается! Мир скоро утонет в грязной магии демонов! Все знают про извращённые обряды, что вы проводите в проклятой башне! И то, что в её чреве зачало дитя Само Зло! Она должна была умереть!!! Лицо отравительницы искажается. До побоев оно, наверное, было красивым, но именно сейчас кажется по-настоящему пугающим: размазанная по коже кровь и грязь, вытаращенные глаза, оскаленные зубы, натянутая дрожащая шея… – Странно, – задумчиво отзывается император, когда поток обвиняющих слов иссякает. – Обычно убить пытаются меня. Или кого-то из моих приближенных… Дитя, значит? Само зло? Он снова мотает головой. – Хватит этой религиозной чуши. И девушка вовсе не была беременна. Сложно заметить, изменилось ли что-то на чумазом лице преступницы, белки её глаз горят по-прежнему ярко, но ни слова не срывается больше с застывших искривлённых губ. – Ребэкка, я тебе не верю. А когда я кому-то не верю, я делаю всё, чтобы заставить человека сказать мне правду. Давай-ка посмотрим, что наш мастер пыточных дел приготовил сегодня?.. Рохан отходит от Васу, приближаясь к очагу в стене. Поднимает с серой тряпицы огромные клещи, звонко щёлкает ими в воздухе, но откладывает, поджав губы в сомнении. И тут его взгляд падает на торчащий из пола деревянный кол. Или, скорее, просто палку, ибо конец её полукруглый и довольно широкий. – Смотри, эту пытку я называю "трехногий стул" – она специально для женщин, хотя применяться может и для мужчин… Это елда. Думаю, таких толстых членов в мире не существует, по крайней мере у людей, но у тебя появилась отличная возможность испробовать её на себе. Как видишь, эта деревяшка ещё и довольно длинная… но у тебя не плохие ножки, Ребэкка, думаю, ты сможешь достаточно долго продержаться и не позволить ей войти в тебя сразу глубоко. Император останавливается возле кола, и становится видно, что тот чуть-чуть не достаёт ему до колена. – Я ведь прав, у тебя сильные ноги? – спрашивает он словно между прочим. – Просто понимаешь, пытка сама по себе не быстрая, но затягивать её слишком сильно смысла нет. Поэтому тебе на спину добавят груз… вон, глянь, видишь каменные плиты у стены? С ними ты очень быстро почувствуешь, как эта бандура утыкается тебе в матку, потом прорывается в неё, разрывая всё на своём пути. А если ты вдруг окажешься для неё слишком узкой… Отойдя на шаг, Рохан ступней сдвигает какой-то рычаг, и из тупого округлого конца деревяшки выдвигается ржавое гранённое лезвие, похожее на наконечник стрелы, только раз в десять больше. Горло девушки дёргается, широко раскрытые глаза теперь не выражают ничего, кроме ужаса, и смотрят лишь на покрытое рыжими пятнами металлическое острие. – Но я хочу дать тебе шанс, Ребэкка. Видишь ли, если ты вдруг решишь заговорить уже после того, как мы начнём, то от мучений тебя это не избавит. Безболезненно снять с этой штуки невозможно, только оставив на ней часть кишков и прочих внутренностей… Поэтому, быть может, ты признаешься сейчас? Пока не стало слишком поздно? Заметно, что девушка колеблется. Крупные капли пота оставляют на её лице неровные светлые полосы. И всё же она опускает взгляд. – Демонам не место среди людей, – произносит она твёрдо, но без прежней злобы. Рохан вытягивает шею из тугого воротника, морщится и заканчивает круг по пыточной, останавливаясь перед Васу. – Ребэкка… знаешь, ты очень смелая и стойкая женщина. Но мне почему-то кажется, что дело не в твоих религиозных убеждениях… Скажи, кого они забрали у тебя? Твою семью? Мужа? Ребёнка? Девушка продолжает смотреть на пол прямо перед собой. Рохан не произносит больше ни слова. Становится слышно, как потрескивает огонь в очаге. Но вот плечи её еле заметно вздрагивают. – Сестру, – наконец, выговаривает она, – младшую сестру. – Я защищу её, Ребэкка. В темнице снова повисает молчание. Потом преступница начинает говорить: – Они подошли ко мне, дали пузырёк. Сказали, что шлюха опозорила свой род и давно должна была покончить с собой. – Во что они были одеты? Как говорили? Ребэкка мотает головой и поднимает взгляд на Рохана. В них сосредоточенность и будто облегчение. – Не знаю, Ваше Величество… ничего особенного, правда… Тёмные плащи, говорили глухо, к тому же это было ночью, на улице, один зажал мне рот и… Не договорив, она вздрагивает и замолкает. – Это они придумали чушь насчёт извращённых обрядов? Девушка кивает. Рохан тоже склоняет голову, потом отворачивается. Наверное, никому в темнице сейчас не видно его лица, даже Васу стоит чуть в стороне. Кроме Джи. Он смотрит на то, как трескается каменная маска, как зубы Рохана сжимаются с такой силой, что кожа возле глаз бледнеет, а сами глаза превращаются в узкие щели, похожие на два глубоких провала в скале. В них тлеет злость. Даже ярость. Кажется, император готов взорваться. Но миг спустя скулы его чуть расслабляются, и он поворачивается обратно. Поднимает руку и делает какой-то знак в воздухе, похожий на обычный взмах. К девушке тут же подходит горбун и накидывает удавку на её шею. Резко и сильно разводит перекрученные концы удавки в стороны. Изо рта девушки начинает вылезать язык, но хрип её вдруг прерывается тихим щелчком, и судорожно напрягшееся тело обмякает. – И вам нравится смотреть на такое, милорд? – доносится от дверей яростный голос. Рохан отвечает не сразу, солдаты уже успевают отволочь тело преступницы в сторону. Наконец, он произносит: – Я должен на это смотреть. И выходит мимо Миления из пыточной. Некоторое время Васу молча следует за ним, потом вдруг просит: – Отдай мне старика. – Нет, – на этот раз Рохан не медлит с ответом. Но и не замедляет шаг. Дойдя до лестницы и начав подниматься, он продолжает: – Ты же понимаешь, если старик умрёт, в Мирра начнётся восстание. В прошлый раз мы воевали против солдат, и все они прекрасно знали, что даже если страна проиграет, я оставлю жизнь их правителю, как уже делал это в Вивете и… Рохан спотыкается о ступеньку, но быстро восстанавливает равновесие. Поднимает взгляд на Васу. – Я знаю, что ты любил её… И да, я знаю, о чём ты хотел меня попросить… – Она и правда была беременна. Таким голосом мог бы, наверное, заговорить камень. Рохан опускает взгляд. – Знаю, друг мой… знаю… и скорблю вместе с тобой… Он снова начинает подниматься. Васу всё с той же невозмутимостью идёт за ним. Длинный прямой коридор постепенно приближает их к яркому свету и двум часовым, стоящим на страже. Когда до них остаётся не больше десятка шагов, Рохан бросает: – Хорошо. Только пусть это будет несчастный случай. И не здесь. Лишь Джи замечает, как Васу сбивается с шага. А потом тёмный коридор остаётся позади. Во второй раз картинка пропадает не медленно, а резко тухнет. Джи моргает и с запозданием вспоминает, что сам же выключил лампу, именно поэтому ему не видно даже потолка. – Эй… Снова не скажешь ни слова? Послушай… Ты же… Лилавати? «… как_ты?..» – Та боль, что я почувствовал, когда умерла Дурга… Конечно, она могла принадлежать Саши, но он человек. А Дурга… ты ведь любила её? Имя девочки-зеленоволоски Джи узнал недавно от Санджи. Но до этой ночи ему и в голову не приходило, что в её маленьком и кажущемся совершенно пустым теле ещё сохранился разум. «… нет! Это не я! То есть, я не Лилавати! Я не имею ничего общего с этой куклой!» Голос-мысль нельзя услышать, только уловить. Джи не мог понять, мужчине он принадлежит или женщине, даже эмоции определить было сложно, но сейчас в нём неумолимо сквозит что-то детское и наивное. Как вера в то, что боги слушают все молитвы людей и исполняют их самые сокровенные желания. – Не плачь, – произносит Джи тихо. _________________________________ Следующая глава: Кружево