Чёрная Кровь: Заложник Императора

*** Снизу доносятся голоса, причем не как шум, а вполне разборчивые слова. Когда Джи был на первом этаже, там стояла почти полная тишина, но стоило подняться следом за Ишей на второй – как началось живое общение. А быть может, продолжилось. И вот сейчас, пока Джи нехотя расстаётся с халатом и сандалиями, Бабур как раз рассказывает о случившемся у моста, правда, слегка изменяя детали: например, он, оказывается, вовсе не наблюдал за дракой, прячась за колонной и приставив к горлу Джи клинок, а нашёл его дрожащего уже после побоища. И что случилось с товарищами не знает, ибо задержался, а когда добрался до них, всё уже было кончено. Кто-то спрашивает, к кому он теперь планирует присоединиться… Джи тянется к вываленной на крышку сундука куче тряпья и вдруг замечает на себе пристальный взгляд женщины. Оба её глаза целы, но тот, что под шрамом, слегка косит. Поэтому далеко не сразу становится понятно, что смотрит она на его трусы. Да уж, выглядят они куда лучше потрепавшихся халата и сандалий: шёлковые, белые, длиной почти до колен и на тонком шнурке. Шнурке… Джи подхватывает две маленькие бусины, свисающие с кончиков и переливающиеся перламутром с розоватым оттенком. «Только не говорите мне…» Судя по взгляду Иши, ей прекрасно известно, что это. Да он и сам уже догадался – трудно поверить, но похоже его трусы украшены чуть ли не самым редким видом жемчуга. «… Джагжит же не стащил их из вещей самого императора? Да они бы ни за что на него не налезли!» Хочется одновременно закричать и забиться в какой-нибудь уголок, но на него смотрят так неотрывно, что рождается и крепнет неприятное предчувствие. При этом от женщины не исходит ни малейшего намёка хоть на какую-то, пусть самую захудалую эмоцию. Но вечно это продолжаться не может. Джи облизывает губы и отступает. И замечает ржавые ножницы рядом с кучей тряпья. Медленным движением взяв их, срезает узел с одного конца шнурка, и жемчужина соскальзывает в ладонь. Джи протягивает её Ише. – Пусть это будет нашим секретом, хорошо? В Зоа он часто пользовался такого рода уловками, правда обычно речь шла не о настолько ценных вещах: но вкусное пирожное или кружевной платок часто помогали убедить служанку не докладывать матери, где именно она его застала. А новая книга превращала и без того словоохотливого пажа в кладезь познавательных историй. Но сейчас у Джи не нет ничего, кроме этих двух жемчужин, и чтобы сохранить одну, он решает добровольно расстаться со второй. Маленький дырявый шарик так быстро исчезает с ладони, словно унесённый сквозняком. А женщина уже поправляет подол. Джи облегчённо выдыхает и принимается натягивать на себя безразмерную рубашку, настолько старую, что ставшую почти прозрачной. И тяжёлые широкие штаны с подозрительным бурым пятном у бедра. Грубая ткань, но вроде бы чистая. Однако кожа не забыла мягкость пусть и сырого ещё халата… Джи вздыхает снова. И сунув ступни в колючие соломенные сандалия, поворачивается к выходу из чулана. Ветхие доски под ногами издают резкий скрип, и голоса внизу тут же замолкают. «Надо научиться ходить бесшумно». Иша делает ему знак от дверей, приходится поторопиться, но в чулане он ещё дважды попадает ногой на «громкую» доску. И три раза в коридоре. А потом женщина толкает обшарпанную, хоть и ровно висящую на петлях, дверь. Но Джи, прежде чем переступить порог, просит: – Мне бы воды… и еды какой-нибудь. В ответ получает кивок. На языке так и крутится уточнение, что эта «какая-нибудь» еда должна быть съедобной и желательно свежей, но он сдерживается. В конце концов, пора привыкать к простой жизни и плохой пище. Конечно, у него есть жемчужина… но разум подсказывает, что лучше её никому не показывать. По крайней мере, в этом месте. Дверь за собой Джи прикрывает сам. И тут же открывает снова, убеждаясь, что на ней нет никакого хитрого замка. Конечно, откуда в такой дыре взяться такому? В комнате темно. Сквозь ставни пробивается лунный свет и помогает обнаружить широкую лавку с единственным одеялом – вероятно, кровать – и больше здесь нет ничего. Думать о пауках и прочей живности совершенно не хочется. Джи садится на лавку и вдруг понимает, как устал. Спать клонит неимоверно, словно он опять глотнул из того кувшина… Но ожидание не затягивается, и очень скоро у дверей раздаётся скрип, потом почти сразу звук удаляющихся шагов. Приходится пойти и забрать поднос самому. Даже не поднос, а кусок деревяшки с кружкой и миской. В кружке затхлая вода. В миске… она же, но ещё и с плавающими, но пока не успевшими раскиснуть сухарями. Хуже, чем он ожидал. Но пустой желудок заставляет испытать удовольствие даже от этой малости. А потом Джи заворачивается в одеяло, поджимает ноги в плетёнках и долго лежит в полудрёме, прислушиваясь к доносящимся снизу и с улицы голосам, чувствуя легкий ветерок и не самый приятный запах сырости и пыли. От каменных стен идёт холод, а от деревянного пола тепло. Этот дом словно мертвец, в которого вдохнули жизнь, заделав дыры, постелив крышу и впустив людей. Бандитов. Наверняка воров и убийц. Но оставаться здесь опасно не только из-за них – если Джи будут искать, то точно проверят всю округу. Но пока он не знает, куда податься. Сегодня повезло: его не убили, не продали и не даже не попытались изнасиловать, в еду не подмешали снотворного или яда, да и пропитанные магией стены остались далеко. Вместе с Лилавати… но ничего, дальше он попробует справиться как-нибудь сам. *** Живот просто огромный. Рубашка не застёгивается, штаны еле-еле держатся где-то там, внизу, на бёдрах. Но он так хочет пить… надо спуститься, ведь никто не придёт и не принесёт ему воды. Но внизу люди… жадные и жестокие. Они убьют его! Нет, они увидят его женскую форму и сделают проституткой. И та мерзкая старуха с гнилыми зубами будет осматривать его, как скотину. Но как же хочется пить! Быть может, если не привлекать внимания, удастся прокрасться незамеченным? Да вот и рубашка вроде сошлась. Сейчас он сгорбится, став ещё ниже и меньше – ну кто на такого посмотрит? Толпа. Приходится протискиваться, задевая всех раздутым и твёрдым животом. Они почувствуют! Они заметят! Надо втянуть его в себя… «Нет, не смотрите на меня! Не трогайте! Это не я! Я этого не хотел! Пустите!» Джи просыпается, чувствуя, как по лицу и спине бежит холодный пот. Его бьёт дрожь. В комнате ещё темно, но за окном уже светлеет серость. В горле сухо, в голове горячо. Но зато он точно осознал, какую проблему должен решить в первую очередь – избавиться от ребёнка. Пока эта штука внутри него, всё остальное просто пустяки. Рука ложится на живот. Плотный, твёрдый… и плоский. Даже впалый. «Да, таким и оставайся». Но пусть внешне изменений пока ещё нет, Джи чувствует внутри что-то постороннее, только прикидывающееся частью его тела. Что-то самостоятельное, имеющее собственную волю. И даже когда он не думает об этом, оно всё равно остаётся там, тянет из него магию и обычные человеческие силы, ломает, изменяет под себя! До рассвета Джи лежит, наблюдая за светлеющим потолком, а когда в комнату проникает оранжевое сияние, встаёт и спускается на первый этаж. Он твёрдо намерен потребовать за свой подарок небольшую услугу. Опрокинутые столы. Тёмное пятно на полу, которого вчера вроде не было. Окинув безлюдное помещение взглядом, Джи сворачивает под лестницу, продолжая спускаться по деревянным ступеням. Чем глубже, тем теплее, меньше плесени и сырости практически нет. – Чего тебе? – из тёмного закутка выходит мужчина в одних штанах, ковыряясь в зубах ножом. – Ты кто? Торс его лоснится то ли от пота, то ли от грязи. – Я… мне… Иша тут? Мужчина почему-то хмурится, мышцы его рук и шеи надуваются, проступая чётче. – Зачем она тебе? Вся уверенность Джи испаряется. Но что ещё ему остаётся делать? Продолжать и дальше валяться на лавке и ждать неизвестно чего? – Надо. Стена впечатывается в спину, горло сжимают цепкие пальцы, а кончик ножа уже блестит у самого глаза. – Да ну? – Что за шум?! Из-за беззвучно открывшейся двери в глубине закутка выглядывает старуха, в её руке почти целая, хотя давно нечищеная масляная лампа. Переваливаясь с бока на бок, она протискивается мимо груды тряпья, видимо, служащей мужчине постелью, и по морщинам её не понять, щурится она или хмурится, но охранник (или кто он такой) отводит нож от лица Джи, хотя горло не отпускает. – Гаури, знаешь эту мелочь? – Постоялец, – презрительно выплёвывает старуха. – Чего припёрся в такую рань? Завтрак у нас всё равно не подают! Мужчина громко хрюкает и наконец-то убирает руку. Но Джи всё ещё чувствует спазм, эти чёртовы пальцы смяли его горло словно трубку из бумаги, а распрямляться обратно она не спешит. – Я… – вырывается хриплое и низкое. – Дебдан, ты ему шею сломать хотел?! Воткнув в спину мужчины локоть и отпихнув с пути, Гаури вцепляется в руку Джи и тянет его за собой. Нет, с ней он разговаривать не собирался. Но Иша может быть здесь, в подвале, к тому же из-за двери вкусно пахнет свежим хлебом. Но отправиться на поиски женщины со шрамом ему не позволяют. Едва вытолкнув Джи за дверь, Гаури захлопывает её за собой и резко бросает: – Ну и? Но Джи уже забыл, зачем спустился, он смотрит на несколько стоящих друг на друге корзин. В них румяные круглые булочки. Просто одуряющий вид и запах. – Кончай зырить! Чего припёрся? Приходится сглотнуть голодную слюну. – Госпожа, – он заставляет себя говорить вежливо. – Не могли бы вы выделить мне немного воды? И чего-нибудь поесть? – Так ты всё-таки за жратвой явился?! – раздражение на лице старухи сменяется злостью. – Ох уж мне этот Бабур! Приволок сучёныша, а сам слинял! Слушай сюда, мальчик… Повесив лампу на гвоздь в стене, Гаури подходит к Джи ближе, задирая круглую голову: – Я разрешила тебе переночевать здесь, но если хочешь пить – вали на улицу лакать из лужи! Хочешь есть? Иди, поймай себе парочку крыс! Всё, что я тебе обещала – это крышу над головой, неблагодарная ты тварь! Или у вас, у господ, за бесплатно всех подряд поют и кормят? А?! Тошнота. Джи чувствует её так же явственно, как и желание вонзить в эту жирную шею клинок поострее. Его переполняет отвращение. И осознание правоты противной старухи. – Могу я хотя бы… увидеть Ишу? – Кого? Ишу?! О, я бы сама не отказалась увидеть эту паскуду! – мутные глазки старухи принимаются бегать по стенам и корзинам, словно пытаясь отыскать спрятавшуюся женщину. – Эту гадину! Эту суку! Только вот тварюга сбежала! «Как сбежала? У неё же моя жемчужина… » И вдруг резко ставший подозрительным взгляд старухи вонзается в Джи, а голос её становится тише: – Ты говорил с ней вчера? Что ты ей сказал? Куда она делась? Ты дал ей что-то или обещал? – Нет, я… – Врёшь! По глазам вижу, что врёшь! – …я хотел спросить… – Что ты ей наобещал? Куда послал? Только не говори, что с сообщением для своих родственничков! Эта дурында вполне могла поверить, что получит награду! – Да послушайте! Вы! Кажется, он слишком громко это выкрикнул. Потому что старуха вздрогнула и вот уже моргает широко распахнутыми глазами, а в дверь за её спиной громко стучат. – Гаури! – доносится рык. – Ты только скажи, я быстро научу эту мелочь манерам! Но Гаури не обращает на предложение своего охранника никакого внимания. Она ещё пару раз открывает и закрывает глаза, потом глубоко вздыхает, прижимает подбородок к груди, и на Джи поднимается тяжёлый взгляд из-под седых бровей. – Слушаю. – Гаури, госпожа, – Джи вновь делает свой голос максимально учтивым. – Я могу заплатить. Правда. Просто я боюсь, что если об этом узнают… Одна кустистая бело-серая бровь приподнимается, а противоположенный ей уголок рта наоборот оттягивается вниз. Потом старуха прикрывает глаза. – Понятно. Я почему-то сразу подумала, что такой ухоженный мальчик просто не может быть без гроша в кармане, – снова два мутных почти бесцветных глаза смотрят на Джи, но уже без какого-то раздражения или недовольства. – Так чего тебе надо? – Для начала… – оказывается, произнести это вслух не так-то просто. – Вы не могли бы достать для меня одно зелье… *** Всё, больше у него точно ничего нет. Последняя жемчужина перебралась из трусов в потную костлявую ладошку, и теперь в его комнате стоит довольно крепкий стол, на нём есть мясо и даже вино, в мятой железной чаше блестят вымытые фрукты, а на стене висит сразу две лампы. Но взгляд Джи приклеен к маленькому флакону в ладони. Он ядовито-фиолетового цвета, густой, с мелкими отвратительными комками. Гаури обещала, что зелье подействует. Просьба её не удивила, она даже не спросила, для кого он покупает эту отраву, но обещала, что Джи может оставаться у неё до осенней облавы. Мол, когда заканчивается сбор урожая и в столицу начинают пребывать телеги с податями, Старый город прочесывают, и не один раз, а чуть ли не каждый день в течении месяца, то ли и правда веря, что в Истерии найдётся сумасшедший, способный задуматься о разграблении имперской повозки, то ли просто выполняя годовой план по поимке беглых. Говорят, что за городом тоже увеличивается количество патрулей. Информация, конечно, полезная. Но Джи с самого начала не собирался задерживаться в этой ночлежке так долго. Пару дней – самое большее. Но вот уже настал третий, а он всё ещё тут. Снизу как обычно доносятся голоса, в данный момент молодой мальчишеский голос рассказывает, что на воротах усилили стражу, а по городу искали кого-то. Но ни имени, ни описания не известно. И награду не объявили. Но люди видели, как сам император во главе одного из отрядов Копья Индры отправился прямиком на север, да с такой поспешностью, словно беглец прихватил с собой половину его казны. «На север… Там лежит Зоа…» При воспоминании о Рохане Джи охватывает отчаянье. Если бы только… если бы только не это его Копьё Индры… Кого он прикажет им убить теперь? Джая? Весь народ Зоа? Или только Джи, если они поймают его? «Нет, Рохан… не надо, оставь меня в покое, прошу…» Стеклянный пузырёк нагрелся в руке. Гаури сказала, что его надо просто выпить. А потом попросить у благодетеля Варуны, чтобы яд забрал только одну жизнь – жизнь не родившегося дитя. Страшно. Джи пытается вспомнить то время, когда жил без страха. Кажется, это было так давно, что и не было вовсе. Хотя, раньше он тоже боялся, но совсем нестрашных вещей, например, не справиться с очередным приёмом фехтования, опоздать к ужину или столкнуться с одним из вредных сводных братьев в коридоре. Неужели это и называется «повзрослеть»? Перестать бояться одних вещей и начать бояться других? Он убил всего однажды. Того насильника в замке. И кажется, сейчас готов совершить убийство ещё раз. На самом деле, будучи ребёнком и читая разные истории, Джи не видел в смерти ничего особенного, он только не любил, когда погибал любимый герой – но всё изменилось в ту самую ночь: смерть стала чем-то настоящим, у смерти появилось лицо. Лицо его матери, лежащей в луже собственной крови. Лицо, навечно застывшее, лишённое тепла и чувств. А ведь она тоже, наверное, в своё время думала, не избавиться ли от него, ещё не родившегося. Она была молода и очень далека от замужества за королём… С первого этажа вдруг доносится взрыв смеха. Джи вздрагивает, потому что отчётливо слышит громкий пьяный голос Бабура: – Уверяю вас, монсеньоры, нет там никакой груди! Как есть пацан! Да неужто я парня от девки не отличу? Конечно, возможно, речь идёт и не о нём, но… – А что глаза? Нет! Рогов тоже нет! Джи прислушивается, стиснув зелье в кулаке. Но Бабур уже понизил голос, с ним явно кто-то спорит, но этот говорит ещё тише. Зато с другой стороны вдруг доносится громкое и вызывающее: – И что?! Да где это видано, чтобы император запирался в Проклятой башне в компании шайки демонов?! – Демонов?! – тут же взвизгивает другой голос. – Да смех один, а не демоны! Уж тыщу лет, как никто их не боится! Ты ещё скажи, что твоя дурная голова верит в сказки о возвращении их предков с Чёрного Континента! – Не только верю! Открой глаза и посмотри вокруг! Разве не видел здание Гильдии возле Южного рынка? Это их притон! После войны именно император позволил ганда собраться там и не возвращаться к бывшим хозяевам! Я тебе клянусь добродетелью Варуны, скоро это будет империя демонов, а не людей! – А я клянусь кровью Индры, что если ты не перестанешь твердить про эти бабушкины сказки и не заткнёшься, я тебе… Вместо окончания фразы Джи слышит грохот и крики. В шум вклинивается пронзительное ворчание старухи и, внезапно, рев её охранника, Дебдана. Снова раздаётся громкий хруст. И наступает тишина. И в этой тишине можно различить даже стук, с которым уцелевшую мебель поднимают и ставят на ножки. И звон глиняных бутылок на подносе. Больше голос не повышает никто. Проходит час, второй, но Джи не может заставить себя перестать прислушиваться и просто уснуть. Хотя у него теперь есть подушка и матрас из нескольких одеял, и тонкая вылинявшая сорочка для сна, но ни тепло, ни мягкость постели не дарят покой. Что он тут делает? Сколько ещё собирается торчать в этом опасном месте? И прислушиваться к голосам и шагам? В конце концов, он встаёт и сдвигает стол к двери: вместе со всеми тарелками и кувшинами. Одна чашка падает и пол заливает прокисшее молоко. Конечно, уже ночь, но Джи сомневается, что утром оно ещё было свежим. Однако эта мелочь заставляет его сжать кулаки, задрать голову и зажмуриться, сдерживая внезапную волну непрошеных слёз. Это отвратно. Это омерзительно. Эти приступы накатывают на него постоянно, иногда вообще без причин. «Надо отвлечься». Невыносимо чешется голова. Вернувшись лавке-кровати, он пытается расплести косу, чтобы хотя бы пальцами расчесать сбившиеся в колтуны волосы – но сдаётся на полпути. Коса словно склеилась. Приходится кое-как заплести распустившийся конец обратно, замотав кончик потемневшим от грязи шнурком. Это единственная вещь, оставшаяся с ним после отбытия из Зоа, но когда-то плетённый шнурок был небесно-голубым, сейчас же он превратился в серый и измочаленный крысиный хвост. «Заменить его другим? Из трусов?» Джи скрючивается под одеялом. «Или выпить яд и помолиться, чтобы он забрал и мою жизнь?» *** Утро начинается со стука и грохота тарелок. Стол, придвинутый к двери, вздрагивает при каждом ударе кулака по дереву. – Эй, Ситар! Ты там? Я тебя не разбудил? – Бубур? – Бабур, – поправляют его из коридора. Не самое лучшее пробуждение. Потирая глаза, Джи вылезает из одеял и вдруг останавливается, не дойдя до стола и двери. – Зачем ты пришёл? – Не хочу показаться бестактным, но ты, Ситар, наверное, будешь не прочь помыться? Сегодня выдался на редкость тёплый денёк, возможно – последний в этом году. И всё? Он пришёл только поэтому? Джи берётся за край стола и оттаскивает его от двери, почти тут же та распахивается настежь. Привалившись к косяку, мужчина почёсывает щетину и неодобрительно косится на догорающие масляные лампы. Потом взгляд его перемещается к столу. Щёлкнув языком, бандит облизывает губы и перешагивает порог, обходя давно остывшие и уже начавшие не очень приятно пахнуть блюда. – Мда, обманул ты меня, Ситар. Очень некрасиво с твоей стороны… но кто бы мог подумать, что у тебя есть эти маленькие шарики… Кстати, ещё остались? Или уже всё раздал? «Откуда он узнал?» – Раздал, – отвечает Джи и заходит за стол. – Угощайся, если хочешь. Мужчина склоняет голову в полупоклоне и подхватывает яблоко из железной чаши. – Ну так вот, о чём это я? Ты, наверное, привык мыться с шиком… Сколько у вас, у благородных, обычно используется воды за один раз? Джи уже и забыл, когда мылся не в купальне башни. Хотя нет, конечно не забыл. – Пару бочек. – О… и как всё происходит? Бабур громко хрустит яблоком, и это сбивает с мысли. – Ну, обычно приносят бочку и заполняют её из вёдер, потом ещё нужна вода для ополаскивания… – Понятно. Увы, подобной роскоши я тебе обеспечить не смогу… Но! Радуйся! У Гаури сегодня отличное настроение, и она выделила нам пару целых вёдер! Мы сможем нагреть в них воду! Холодок пробегает у Джи по низу живота. – Где? – На улице, – пожимает плечами Бабур, швыряя огрызок в угол комнаты и беря второе яблоко. – Да и плескаться будем там же, а то тут и так всё гниёт… Если стесняешься, устроимся в одном из закутков местных развалин. Предложение звучит не особо заманчиво. Но Джи кажется, что вряд ли ему в ближайшее время представиться возможность помыться с большим комфортом. И он соглашается. Вся возня занимает не менее часа – сначала Бабур и правда отводит его подальше от «дома Гаури» в сторону городской окраины. В одном из домов без крыши и всего двумя целыми стенами мужчина складывает камни кругом, потом разводит внутри костёр из охапки крупных и мелких веток, кладёт на камни настоящий жестяной щит, расплющенный до плоского состояния, а на него уже ставит два ведра. А пока вода греется, они с Джи прочёсывают округу в поиске дополнительных дров. А ведь казалось бы, такая простая и обыденная вещь: горячая вода – и столько мороки… – Одно ведро мне, другое тебе, – повторяет Бабур в третий раз. – Ладно, я ещё за ветками схожу, а ты уже можешь начинать. Только осторожно, вода почти закипела. Джи смотрит на исходящее паром ведро и кивает. И мужчина скрывается за откосом полуразрушенной стены. День, конечно, тёплый, но – по меркам осени. Джи вытаскивает ногу из мягкого, не по размеру большого сапога, полученного от Гаури вместе с прочими благами в обмен на маленькую розовую жемчужину, касается ступней грязного камня и тут же зябко её поджимает. Но именно в этот момент какая-то тварь решает пробежаться по его затылку и укусить возле уха. И Джи, с остервенением вонзаясь отросшими ногтями в кожу под волосами, начинает яростно чесаться и параллельно стаскивать с себя одежду. Мелкие камушки врезаются в ступни. У него есть целая тарелка мыльного песка. И всего одно ведро воды. Подумав, Джи решает использовать всё это богатство на волосах. В конце концов, тело можно сполоснуть и холодной… И всё же, зачерпнув кривым ковшом из ведра, он сначала выливает воду себе на плечи. И тут же окружающий воздух перестаёт казаться тёплым. Чтобы спрятаться от легкого ветра, Джи отступает поглубже в угол из уцелевших стен, уволакивая за собой ведро, и вдруг чувствует… Его тело… Оно изменяется само! Увеличивается грудь, уменьшается и исчезает член. Ведро тут же становится ужасно тяжёлым, а за спиной уже раздаются шаги. Обернувшись, Джи встречается взглядом с Бабуром. И отчётливо видит, как в его глазах загорается алчный огонь. Но вместо того, чтобы бросится на Джи, мужчина медленно обходит его по кругу, замедляет шаг у стены, касается крошащегося камня пальцами, ведёт… и вдруг в его руке повисает небольшой медальон на тонкой практически белой цепочке. Медальон светится ядовито-красным. – Правда, чудесная безделушка? – широко улыбается Бабур. – Чары, проявляющие скрытое… и кто бы мог подумать, что ты ганда? Да ещё и урваши? «Насчёт проявления сомневаюсь… но эта штука точно что-то со мной делает!» Не только ведро, всё тело Джи тяжелеет. Он пытается отступить, но вместо этого падает на мелкие камни. Острый сучок врезается в плечо. Взгляд Бабура приклеивается к его вновь решившей уменьшиться груди. И взгляд этот… Джи знаком. _____________________ Следующая глава: Умри