Kintsugi - "Мы сжигали мосты (чтоб дорогу домой нам осветили они)..."

«Дождь когда-нибудь прекратится?» Виктор не был уверен. В ту ночь в нем было что-то ужасно апокалиптическое, что заставило воспринимать его иначе, то, как он падал рябью по листьям с темного неба, угрожая утопить черные улицы Санкт-Петербурга. Он ни в коем случае не был религиозным человеком, но мгновенно вспомнил историю Ноева Ковчега. Тогда было сорок дней и ночей дождя, холода и отчаяния в чреве огромного корабля, в ожидании шторма. Немногие оказались избранными, Ной, его семья, животные, и все были настолько уверены в Божьем Благословении, что оставили весь мир утопать. Не то, чтобы он их винил. Как и он, они просто хотели выжить. Учитывая шансы, Виктор знал, что он бы заполз в тот Ковчег, забыв обо всех, кто остался. Ему показалось чудом, что даже когда пассажиры молились, чтобы волны не поглотили их, они не стали жрать друг друга. Три дня не было великого потопа. Но даже, если бы он был, Виктор знал, что сейчас в этом не было бы ничего святого. Только грешники будут спасены на этот раз, те, кто возьмется пожрать друг друга. Богатые и могущественные пребывают в безопасности своих вавилонских башен, цари в своих дворцах, обязанные только себе. Виктор научился быть таким же, как они, хотя было странно думать, что он сможет когда-нибудь принадлежать этому миру. Слишком часто он возвращался в прошлое, в минуты волн собственной памяти, которые все еще помнили слабость, заставляя ощущать себя самозванцем в собственной шкуре. Он стал братвой раньше, чем был Витькой, и он задавался вопросом, сколько времени могло пройти – десять лет или больше – между канавой, из которой он выполз, и человеком, которым был сейчас. Он вздохнул, расправив косу на плече и поправив прицел винтовки. Не время было отвлекаться; возвышенные порывы могли подождать, когда работа будет выполнена. Здание через дорогу пустовало. Или, по крайней мере, кто-то очень старался, чтобы оно выглядело пустым. Его окна были плотно закрыты от непогоды, свет выключен, и он ощущался, точно пустая скорлупа, для мира, влажный кусок бетона. Он, возможно, тоже так посчитал бы, если бы не знал точно, проверив картинку, с резкими черточками и знаками, будто говорившими «ПРИГОВОРЕН». Внутри были тени. Виктор чувствовал, как они скользят, точно угри, сквозь водянистую темноту; аморфные силуэты мерцали за туманным стеклом, нарушая черноту. Все, что ему было нужно, ждать, ждать, пока настанет лучший момент для выстрела. У него был опыт ожидания. Виктор вел эту цель всего месяц, следуя за ним повсюду, от злачных клубов до борделей и банков. Это не было его первым заданием, но оно было самым важным, что он когда-либо выполнял в одиночку. Работа, которая должна была занять всего несколько дней, растянулась на недели без перспективы конца. Виктору нужно было убедиться, прежде чем он нажмет на курок, прежде, чем он пересечет эту черту, что это человек, которого Яков хотел убрать. Потому что Иван Бариев был не просто другим человеком. Когда-то он был самым верным другом и союзником Якова. Однажды, он стал тем, кого называют «держателем общака». Вместе он и Яков построили империю из ничего, кроме пота, слез и крови, а на красных улицах Ленинграда правили короли – железным кулаком, ловкостью рук. Но все изменилось за последние несколько месяцев – всплыла постыдная история, которую Виктор раскапывал по частям. Бариев стал слишком жадным, а потом и неряшливым. То, что начиналось, как «залезть в общак», вскоре стало все больше и больше, и больше, пока он не начал вгрызаться в состояние братвы каждую ночь. Бариев не скрывал, как сильно он любил своих шлюх, а они, в свою очередь, любили его деньги и обирали его ровно настолько, сколько он стоил. Не то, чтобы любой из них был безгрешен при их работе. Жадность была нормой; даже ожидаемой. Только когда Бариев – отчаянно нуждавшийся в теплом рте вокруг своего члена, молодом теле в своей постели – променял свои секреты на пустые карманы, он решил собственную судьбу. «У нас крыса», - коротко сказал ему Яков. – «Разберись». Виктор знал, что это значит, хотя само решение осталось невысказанным. Был только один способ разобраться с предателем, и он был на конце ствола пистолета. Лояльность. Послушание. Они были частью кодекса братвы, клятв, которые они давали друг другу. У них была связь, более немыслимая, чем кровная – и самая высокая цена, и самая большая награда. Яков знал, кто крыса, в этом у Виктора не было никаких сомнений; ничто не ускользало от Бати надолго, особенно, когда дело касалось его собственных людей. Но это была задача, которую он оставил на Виктора, доверил ему закончить, и он потратил десять лет или больше, готовясь к этому самому дню, когда его смогут признать, как правую руку Якова. Так почему же это было невыносимо жестоко, все-таки, быть посланным на это задание? Убить человека Якова, которого тот когда-то называл другом, братом? «Настало время проявить себя, Витя. Не подведи меня.» Возможно, дело было во взгляде Якова, когда он говорил «разберись» - смирение, раскаяние, решительность. Это был человек, который отказался от всего в погоне за властью, который отказывался еще от одного, чтобы сохранить ее. Как же он отреагирует? Он этого хотел? Он размышлял об этом после, засыпая на влажной земле, холодившей ему спину; вой собак в полночь; отчаянно грызущий голод в животе, напоминая ему, что он был еще жив, жив, жив… и теперь... его мягкая кровать и дорогие костюмы; подносы, что ломятся под тяжестью яств и чаш, никогда не бывавших пустыми; теплой улыбкой отвращая его от друзей, от семьи; пистолет в его руках, точно обет, что он никогда не будет беспомощным. Ответ был однозначным – да. Он был выжившим, прежде всего, больше не мог бы себе представить, что вернется и откажется сесть в ту машину. Что-то мелькнуло в окне. Пламя, пойманное в темноте, почти неразличимое за пеленой дождя, лишь мелькнув на мгновение в поле зрения. Человек оказался под прицелом: сморщенные брови, обвисшие щеки, губы, натянутые вокруг тонкой, черной сигареты. Это был Бариев, стоявший в центре его мишени, как подарок. Виктор мог сделать это сейчас, он это понял, как и много раз раньше. Это был такой же чистый выстрел, как он и хотел, и потребовалось бы меньше секунды, чтобы закончить работу – достаточно долго, чтобы цель почувствовала его, за долю секунды между жизнью и смертью. Так почему его палец дрожал на курке? Он сделал глубокий вдох и закрыл глаза. Выбор казался таким простым, когда он впервые взялся за работу. Но это был не чужой человек, не настоящая угроза; это был человек, чья слабость довела его до отчаяния, чья самая большая вина была в его фамильярном отношении к деньгами и удовольствиям. Бариев вскочил и бросился в бега в тот момент, когда начал подозревать, что его время истекло, пытаясь выбраться из досягаемости Якова. Но это было слишком мало, слишком поздно. Виктор был слишком хорош, чтобы просто отступить. Не так ли? Виктор мог отвернуться, выйти из дома, и пусть живет дальше. На завтра Бариеву были заказаны билеты на поезд из города, а следом на рейс из страны, после чего Виктор был уверен, он будет бежать и бежать, пока никто не сможет последовать за ним. Бариев был скользким типом, который преуспел в своем исчезновении; уйдя, он больше никогда не переступил бы их порога. Все, что Виктор должен был сделать, это солгать – сказать Якову, что он закончил работу, сам позаботился о теле, и унести эту тайну в могилу. Последний акт милосердия. Он сделал свой выбор, открыл глаза и нажал на курок. Стекло разбилось. Голова Бариева взорвалась и исчезла из поля зрения. Виктор не потрудился проверить, сразу понял, что цель мертва. Он полез в карман и достал свой телефон, набрав на клавиатуре затасканный номер, вызывая зачистку. Георгий поднял трубку только после двух гудков. -Где мне забрать посылку? Он зашел в магазин прежде, чем вернуться. Несколько роз, так он хотел выразить свои соболезнования Якову.