***
Это точно сон. Да. Это не может быть реальностью. Что вообще такое реальность? Какая из них реальна? Что, если всё — реальности? Как не запутаться в них и проснуться в той, в которой положено просыпаться каждое утро? Билл уже ничего не знает. Билл знает лишь то, что это точно сон. Он хочет верить в это. Потому что — нет, нету-нет никаких друзей, это всё ложь, они все мертвы. Прямо здесь, прямо перед ним — или это он перед ними, стоит на коленях и пытается не перемазать лицо кровью. Кровью его друзей. Которых он только что убил. Своими руками. Он трёт щеки, покрасневшие и холодные, пытается стереть слёзы, но лишь размазывает никак не засыхающую кровь. Она всё льётся и льётся. Всё льётся и льётся и льётся и ей нет конца, словно в людях не всего по пять литров крови, словно в них целый океан, полный мёртвого красного. Повсюду красный, повсюду кровь, Билл в красной рубашке — он не хочет вспоминать, была ли она такой, когда он надел её, или этот цвет принадлежит его друзьям. Мёртвым. Он голыми руками оторвал Бэну голову. Ричи и Эдди — по руке. Каждому разную, словно пытается собрать что-то. Голова, две руки, Денбро с безумной усмешкой думает, что чего-то не хватает. Это делает не он. Не он прямо сейчас вырывает с костями чужие ноги: Майка и Стэна. Снова разные. Не он, он не может этого делать, ему бы не хватило сил, но он собирает. Собирает их конечности, чтобы собрать что-то. Голова Бэна, из которой вываливаются мозги — неаккуратная работа, Билли, плохой мальчик, улыбается. Тепло. Улыбается так, как улыбается солнце перед тем, как взорваться. Билл жмурится, Билла тошнит, пока он складывает на белоснежном полу с редкими разводами крови непонятный тотем. Это не он. Он видит это со стороны, он продолжает видеть, даже когда закрывает глаза. Почему? Почему он видит? Почему он делает это? Почему его руки не слушаются его? Кафель безжалостно слепит глаза. Белый-белый, блестящий. Пока он не волочит по ним остатки друзей. Он не может их так называть, Билл потерян навечно, Билла рвёт прямо на оторванную голову Бэна. Он ползком добирается до Стэна и не может поверить — ползёт жалко-жалко, марая и колени и шорты в крови, марая руки и белоснежный кафель, те его островки, что не залиты кровью. Билл кричит. Так громко, что стёкла в комнате выбивает. Комната. Билл уверен, теперь точно, что это сон. Это. Всё. Сон. Он не помнит, как оказался в этой комнате. Он не помнит, что делал сегодня, что делал до того, как — его передёргивает, и желудок снова крутит, — поотрубал своим друзьям крылышки. Он помнит, что позавчера ел крылышки из ближайшего ресторана. Но не помнит, как оказался здесь. Тьма снова — сопровождает каждый его кошмар, как верный спутник, как верная псина у ног, — подползает со спины. Сжирает белизну кафеля, пустоту стен, голубое небо за окном, покрытым крошечными, но подтёкшими каплями крови. Сжирает всё, оставляет лишь его, тотем и мёртвых друзей. Они все разодраны на части, лишь он один целый. Но целый ли Уильям Денбро? Целый ли? Не мёртвый ли? Если это сон, значит, его друзья живы, тьма снова убьёт его, и он проснётся мокрым от пота. Билл жмурится в очередной раз, но картинка всё ещё перед глазами — то ли от страха, то ли он действительно не имеет возможности прекратить видеть это. Чужие руки-ноги-голова сплетаются в непонятную, остроконечную кучу, и чужая голова превращается в глаз — огромный, без ресниц и с радужкой, как у Бэна. Руки-ноги срастаются в звезду и торчат из одной точки — глаз, скреплённый кривыми мясными стежками, на ножках с ручками, на это Билл точно не кинкует, и он кричит. Тварь подбирается, встаёт на ноги, и угол между ними не меньше, чем всего девяносто градусов, как оно вообще стоит? Руки вздымаются, плавно меняют положение и локтями сцепляются с уголками глаза. Твою мать! Билл подрывается с места и мчится туда, где должна была бы быть дверь — но там лишь тьма, сжирающая пространство, с огромной зияющей дырой прямо в полу, медленно приближающейся к нему, едва он подходит к краю белоснежного кафеля. На нём даже кроссовок нет, думает Денбро, и это иррационально успокаивает. Что, если он прыгнет в дыру? Что, если упадёт в эту темноту? Он всегда либо бежал от неё, либо искал источник света, её око, сингулярность, просвет, и умирал, когда находил. Если вообще находил. Что, если темнота спасёт? Если окажется сильнее света? Сильнее света в его спасении. Чудовище сзади хрипит и скрипит так, словно не из плоти и костей, а из ржавых, несмазанных механизмов. Он оборачивается — оно медленно подбирается к нему, едва управляя ногами. Ещё бы, такими-то ножками. Трупы всё лежат на месте, но подозрительно шевелятся. Они не должны шевелиться! Когда тело Бэна без головы медленно, словно не подчиняясь законам физики, начинает плавно подниматься, не испытывая ни сопротивления воздуха, ни сопротивления в мышцах, одеревенело прямо, Билл делает шаг назад. В зияющую дыру. В пасть, чтобы быть перемолотым зубами размером со вселенную.***
Первым, что он делает по пробуждению, это: — Пеннивайз! Так громко, что в соседней комнате слышится стук. Глухой стук, словно кто-то упал с кровати. А потом он бросает взгляд на окно — слишком темно, чтобы хоть что-то рассмотреть. Но не так, как во снах, просто темно, как ночью темно на улице. Он облегчённо выдыхает — кошмар кончился, — но тут же понимает. Кошмар только начинается, когда в его комнату вбегает ошарашенная мать. — Билли? — хрипит она, толком не проснувшись, но глаза её широко распахнуты. — П-п-прости, мам, — опускает тот голову и поджимает одеяло повыше, почти до шеи. — Ты кричал, милый, — говорит она, а потом тепло улыбается. Как Бэн, как солнце перед взрывом, и у Денбро темнеет в глазах на добрые несколько секунд. — П-плохой с-сон, мам, нич-чего с-страшного. Она подходит ближе. Билл жмётся к спинке кровати сильнее. — Чьё это было имя? — с интересом спрашивает она. С далёким от любопытства, с примерно вежливым. Чтобы показать, что не плевать — когда на самом деле плевать, — лишь показать. Билл ёжится. А он-то надеялся. — Ты можешь мне всё рассказать, — всё та же учтивая интонация. Билл хочет в очередной раз сказать, что всё в порядке, что нет причин волноваться, лишь бы его уже оставили в покое, но тут одеяло в районе бёдер Денбро натягивается, идёт складками, словно там кто-то есть, но Билл не шевелился. — Да, ты можешь ей всё рассказать, Билли, — раздаётся голосом Пеннивайза, который стягивает одеяло на себя и после скидывает его вообще, оставляя их в пиздец компрометирующей позе — словно мать поймала его не на криках в кошмарах, а на весёлых и горячих развлечениях с горячим мужиком многим старше его, который сейчас похабно улыбается, облокотившись локтём на оголённое бедро Денбро. — Какого хуя? — синхронно раздаётся от всех — уже троих, — Денбро. Пеннивайз выглядит как кот, нассавший в тапки и очевидно гордящийся этим.***
— Ты конченный! — кричит Билл. Как несколько десятков минут на него орал отец. — Ты, блять, ебанутый в самый конец, какого хуя ты натворил? — Ну, Билли, сладенький, подумаешь, пошутил слегка, — выдавливает Пеннивайз раскаиваясь. Но Билл видит его улыбку — нихуя тот не раскаивается. Билл злится от этого лишь сильнее — и сжимает ручку сумки, в которую по-быстрому и без разбора накидали его вещей. Точно не стартпак для путешествий по миру, он с таким набором и дня на улице не выживет. — Что, даже не обнимешь? Долго же не виделись, ты же та-а-ак сильно хотел это сделать! Да этот хуй охренел! Билл с размаху бьёт сумкой, попадая в его бок. Лучше бы в сумке не шмотки были, а кирпичи. Пеннивайз смеётся. Биллу вот не до смеха — где брать деньги, где жить и как прекратить огребать от жизни. — Ищи во всём плюсы, мальчик, мы сможем сбежать хоть сейчас, — заговорческим шёпотом выдаёт Пеннивайз. Когда ему снова прилетает сумкой, он закатывает глаза — Билл впервые видит это, словно тот со временем очеловечивается. Ходит на двух ногах, смеётся не как маньяк, ещё и глаза закатывает. Билл почему-то больше не может злиться, осознав это — видимо, человеком приходится учиться быть с нуля. Пеннивайз тормозит, останавливается и поворачивается лицом к готовому врезаться в него Биллу. И издевательски раскидывает руки в стороны, приглашая в объятие — огромное, заведомо уютное и такое долгожданное. Билл не может поверить, что делает это — вздыхает так, словно готов снизойти на милость, и шагает вперёд, утыкаясь лицом в чужую грудь, шмыгая. Пеннивайз обнимает его руками, словно закрывая клетку — снова это ощущение, — и плавно скользит ладонями по его спине и утыкается подбородком в его макушку. — Ты такой противно жалкий, что мне действительно страшно оставлять тебя на улице, — говорит он спокойно, словно это нормально и ничего странного не происходит и не произошло. — Сдохнешь ещё, кто тебя знает, без надзора. Билл шмыгает ещё раз. Змея на шее стягивается как петля. Билл уже чувствует первые признаки удушья. Место, куда приводит его Пеннивайз, он называет своим домом и призывает Билли научиться называть его и своим домом. В комнате, в которую Пеннивайз с довольной улыбкой тянет Денбро, белоснежный кафель и окна в пол. Биллу плохеет. Воробьи падают с веток мёртвыми каплями.***