***
Терпеть до вечера — дикая затея, особенно учитывая то, что Мерлин вот-вот может связаться с ней через очки и послать, например, в далекий Бангкок. Расследовать очередную пропажу агента или надрать задницы злодеям, что решили извести все спецслужбы. Рокси поедет, она готова, но не хочет терпеть. Но выбора нет. Половину дня она молчаливо мается бездельем в спортивном зале на подземном этаже базы, набивает грушу вместо физиономий тех, кто обычно этого заслуживает. После помогает Мерлину с отчетами, вычетами, отчитываниями — да-да, именно этим и занимается главный координатор — оставшихся рыцарей. Мерлин зол — их меньше десятка осталось у Кингсмен, и вместо того, чтобы тихо пересидеть бурю, скооперироваться и нанести точный удар по врагу, каждый лезет либо на рожон, либо спасать мир. Либо — как Эггзи — и то, и другое. — Галахад, — шепчет она в динамик, выводя на экраны расположение комнат в здании. — Тебе налево, налево и на три этажа вверх. Вертолет прибудет ко времени твоего прибытия на крышу. — Кто за штурвалом? — роняет запыхавшийся Эггзи, выслушивая по другому каналу бесстрастную ругань Мерлина. — Габи. — Значит, выберусь живым, — хмыкает громко и бодро. — Если твои девочки в деле, Рокс, это вселяет надежду. Рокси сама не замечает, как начинает улыбаться. "Твои девочки" звучит слишком мило, тепло и словно по-солнечному искристо. И, что самое интересное, правдиво. Ей нравится, что Эггзи не напрягают такие эксперименты — выборы — в любви. — Хорошего полета. — Верну твоего пилота без царапинки. — Галахад! Связь обрывается быстрее, чем отключившийся Мерлин догадывается прочитать агенту лекцию по ее соединению.***
Когда Эггзи и Габи возвращаются с задания, над базой высоко в горах царит ночь, и вертолет тяжело разглядеть в разлившихся вокруг сумерках. Роксана стоит по стойке смирно ровно до того момента, как глушат лопасти. — О, Schatz, — Габи выбирается из кабины, отстегивает шлем и первой льнет к груди. — Рада видеть. Они одинакового роста, но Габриэлла чуточку уже в плечах, талии и общей комплекции, хотя Рокси прекрасно осведомлена, насколько сильные у нее пальцы и что на эти плечи легко можно одеть тяжелый бронежилет. Когда она вдыхает запах Теллер, прижав ее к груди, становится немного дурно. Ветер разносит по воздуху отголоски пиона, розового масла, и этот аромат горчит на языке. Так и тянет прижаться губами под маленькими ушами, лизнуть на пробу — а потом, мокро и широко, присвоить этот запах себе. — Разрываю шаблоны? — Габи смеется сквозь хмурость, заползает ловкими пальчиками за лацканы пиджака. — Если я немка, то, что, сразу должна провонять пивом? Или, может, горючим? Смазкой для автомобилей? О, детка, не будь столь наивной. Рокси не знает, что ответить. Шаблоны до поры, до времени были для нее всем, и отучаться от них сейчас, после гибели британского отделения, сложно и болезненно. Она ведь уже большая девочка. Она делает шаг назад, но упирается будто в стену — Эггзи выставляет руки и подталкивает ее назад, прямиком в тесные, жгучие объятия Теллер. — Однажды я повешу на вас жучки, а еще камеры, и запишу себе самое горячее лесбийское порно в истории человечества. На хрен и к Харту они посылают его одновременно.***
Над кроватью приглушен свет, и в тусклых лучах настенного бра трудно разглядеть темное золото в волосах Габи или лунную дорожку, что пролегла вдоль позвоночника Терезы. Но Рокси пытается, и ей это удается. Она гладит пальцами — трепетно и нежно, как умеет — каждый позвонок, начиная от шеи, прослеживает их под светлой девичьей кожей, а потом сплетается языками с самой жгучей немкой на свете. Габриэлла мягко прогибается под напором, хихикая, спускается поцелуями к ее шее, притягивая за запястье Терезу. Припадает к жилке под волосами, лижет по всей длине, теряя ее между плечевых косточек. — Знаешь, принцесса, — начинает Тер, пока Габи увлеченно играет с волосами Рокси, — ты озаботила нас. Своими фетишами, мыслями, навязчивыми идеями. — Ты пахнешь, — подхватывает Теллер, и Роксана старается спокойно воспринимать ее голос, ее руку на пояснице Терезы, и сам факт того, что одна из них устроилась у нее между ног. — Ты так чертовски, магически пахнешь, что от тебя сходишь с ума. — Англичанка, — Мортон гнет спину под ласками, но прислушивается так тщательно, будто от этого зависит ее жизнь. Сердце срывается в галоп, а потом замедляется — резко, с наскока на медленный ход. Вычурно и спокойно бьется в такт чужим сердцам. Англичанка. — Британка, — продолжает Габи, прикусывая кожу на напряженном животе, — но пахнешь ты по-французски. Неуловимо и так космически. — Как? — Рокси хватает на вопрос и на хриплый стон. А еще на движение — короткое, рваное — по окончательно сбившимся в кучу простыням. Ближе, ближе к теплым телам, чтобы их запах впился в вены. — Фиалка. Укус и касания вверх по ребрам, к полной, вздымающейся груди. — Мускус. Акцент мешается с акцентом, голоса падают до шепота, и этот размеренный шепот, сливающийся с ночью за окном, сводит с ума, суматохой заползает в уши и оседает по поверхности сердца. — Ландыш. Габи накрывает ее рот своими губами, а Тереза касается пальцами внутренней стороны бедра. Упоенно вздыхает сиплое "о", ласкает себя в лунном свете. — Прекрасно. Кто-то из них дергает за цепочку второго бра, прогоняя тени, но это уже неважно для Рокси. Она растворилась — в тишине этой ночи, в горячем дыхании, в какофонии ароматов.