Лоуренс

Лоуренс несколько раз за утро тянулся к телефону. Надо заметить, он почти не спал, поэтому «утро» относилось ко всему промежутку времени от секунды, как пастор вернул его домой, до секунды, когда он поставил чайник на рассвете. А «несколько раз» — примерно на каждые полчаса этого времени. Сердце билось на удивление медленно. Так медленно, что, казалось, вот-вот остановится. К дому Вернона Лоуренс пришёл, когда до трансляции оставался час. Тот оставил Лоуренса на кухне, наедине с лавербредом, который он втихаря сгрузил обратно в сотейник, съев только бекон, а сам куда-то исчез. Секундная стрелка тикала у Лоуренса в кроссовках, посылая по всему телу дрожь. А сердце Вернона не находило места. Бесилось, как бешеный конь, выгибающий грудь дугой и бешено втягивающий воздух в ноздри. Беспокоилось и надрывалось. К этому прибавлялось подавленность и нетерпение к ситуации — он, святой отец, просил у ничтожных людей телевизор! Способ зомбирования. Лоуренс успел помыть за собой посуду и переместиться в гостиную. А если амиго вообще там не будет? Вдруг он не успел что-то доделать… Или ещё уже: не успел, но будет. Лоуренсу Уитни оставалось жить всего сутки. Сегодня всё, наконец, закончится, ему не о чем будет больше волноваться. А завтра тело сбежавшего студента волны разобьют о скалы. Зайдя на кухню, Блэк приятно удивился — не пришлось мыть посуду. — Вы молодец, Лоуренс, — проговорил он. Лоуренс слабо улыбнулся. Тяжёлый вздох. Вернон подавил желание сломать стул о стену. Он смотрел на Лоуренса и ждал действий. Тот методично переключал каналы, всматриваясь в пробивающуюся меж помех картинку. Он будто бы не обращал на Вернона никакого внимания, но когда тот присел рядом, одержимый тяжёлыми мыслями, вдруг перебрался через его ноги и уселся меж колен. — Вот, — он наконец отложил пульт и откинулся на грудь Вернона. Отсветы рекламы танцевали в его глазах неживыми искрами. Святой отец не двинулся. Лишь почти немигающе уставился на экран бесцветным взглядом. Блэк с трудом унимал дрожь, удивляясь, как он ещё держится, чтобы не закричать. Прежнюю желанную близость тело не воспринимало. Время своеобразного воздержания разрушило страсть, оставляя на почётном месте злость. Вернон хорошо знал это чувство, сопровождающее на протяжении жизни, въевшееся в душу нерушимым паразитом. Лоуренс ничего не мог бы сделать сейчас, даже если захотел. Он словно впал в оцепенение, следя бессознательно за сменяющими друг друга картинками. Он ощупывал взглядом каждый групповой кадр, выискивая знакомые лица — они попадались, там однозначно были люди из их лаборатории, ещё бы не было представителей самого оснащённого центра Саксонии на таком мероприятии, но самого желанного лица среди них не попадалось. Лоуренс утешал себя, что зал слишком большой, что участников слишком много, что камера просто смотрит на пару градусов левее… — Вернон, а вы интересуетесь наукой? — внезапно спросил он, пытаясь развеять молчание. Тот слегка вздрогнул. Он предпочёл бы сидеть в тишине, не считая звука телевизора. — Нет, — просто ответил он. Слова застревали в горле мокрым комом, как при простуде. Лоуренс понятливо вздохнул, устраиваясь поудобнее в тепле и следя одним глазом за экраном. В хвосте внутренней программы мелькнула пара знакомых имен, Лоуренс встрепенулся… Как раз вовремя, чтобы поймать имя амиго. Так его поставили в конец. Плохой знак. Лоуренс сглотнул. В конце ставят лишь анонсы работ и то, на что надежды меньше всего. — О-оно будет только вечером, всё можно не смотреть, — зачем-то пояснил Лоуренс, резко вставая. — Извините, мне надо отойти… В туалете он набрал ещё несколько раз. Пустые гудки. Вернон поражался, с какой жалостью Лоуренс произнёс эти слова и с какой грустью он жаждал увидеть конференцию. Святой отец принял попытку заулыбаться, но губы кривились через силу; Лоуренс заметил — в глазах Блэка промелькнуло сочувствие, которое он так не привык видеть от него. — Спасибо вам, Вернон. За всё, что вы делаете. — Стараюсь по мере сил, — процедил он. — Всё-таки вы хороший, — Лоуренс сжал чужую руку, наслаждаясь теплом. Святой отец отвернулся. Хороший? Он кто угодно, но точно не такой. Лоуренс резко отпустил руку и отдалился. Смущённый, он подумал, что сделал что-то не так. — Трансляция пройдёт в семь вечера, — проговорил он. — Так, чем можем заняться, пока не наступит время? Вернон поднялся и подошёл к комнатному столику, чтобы налить виски. Лицо его выражало страдание. — Будете? — спросил он, наполняя стакан янтарной жижей. Тут уже скривился Лоуренс: — Нет, спасибо, — мрачно ответил он. — Плохой первый опыт. — Вы многое упускаете, дорогой Лоуренс, — пожал плечами Блэк. Сердце Лоуренса защемило — он так давно не слышал своё имя рядом с этим словом. В последнее время пастор сам не свой. Странно, что он заметил только сейчас. Слишком он погрузился в страдания. — Я всё-таки так не думаю, — буркнул он, пряча руки в карманы толстовки. Вернон выпил содержимое залпом, что изрядно удивило Лоуренса. Вот у кого следует поучиться пить. — Говорите, начало в семь часов? — спросил Блэк, поглядывая на часы. Пятнадцать минут пятого. — Я прогуляюсь, — внезапно сказал он. — А вы, Лоуренс, побудьте здесь. Блэк начал собираться. — Куда вы, Вернон? — поёжился Лоуренс. Святой отец обернулся, надевая пальто: — Пройдусь. Хочу побыть на свежем воздухе. — Но там ведь так холодно… — Тем лучше, — ответил Блэк и закрыл за собой дверь, оставив Лоуренса наедине с телевизором. Вернону становилось не по себе. Что-то творилось с ним, и он не мог понять, что именно. Лоуренс больше не возбуждал… Или точнее, их новая манера секса. Прежняя страсть окончательно погасла. Игра в нормального человека доконала. Он легко притворялся при людях, а Лоуренс стал спасительной шлюпкой в океане лжи. Он делал с ним, что хотел; издевался, играл с чувствами, бил, трахал. Не сдерживаясь. А сейчас он равнодушен к постели. Лоуренс не изменил его. Он подчинил. Сделал из Вернона свою шлюшку, мальчика для траха. Чем больше Вернон думал, тем сильнее он ненавидел его. Он ведь дал клятву, когда решился сбежать от Алекса и подстроил свою смерть — не быть игрушкой. Бирман должен был оставаться последним, кому он подчинялся. А эта жалкая мразь поймала его на крючок. Море шумело. Билось о скалы со злостью и яростью, проклиная сушу. Но даже гнев моря не сравнится с гневом Вернона. Но как же… было тепло. В те короткие мгновения, когда Лоуренс прижимался к нему и уютно грелся, когда спокойно лежал в объятьях. В объятьях того, кто его бил. Лоуренс не боялся. «Вы всё-таки хороший». Пронеслось в голове эхом, что бьётся о стены подсознания, что резонирует в душе, пробуждая что-то давно забытое странное. Вина? Сожаление и желание оставить? Не разрушать… Не сжимать горло Лоуренса Уитни в ладонях-тисках. Не слышать предсмертный хрип, не бить по лицу окровавленными костяшки, не улыбаться прямо в перекошенное ужасом и болью лицо. Не убивать. Когда он чувствовал такое?.. Только когда его собственный отец нажал на курок, заставив приставить сына пистолет ко лбу матери. Чужие ладони, тёплые и большие, лежали на маленьких потных ручках. Чужой отцовский голос приказывал нажать на курок. Он и нажал. Рыдал, захлёбываясь соплями, но нажал. Красное вырвалось наружу. И лицо его матери снилось ему в кошмарах, даже сейчас порой. Вернон не любит засыпать. И вспоминать не любит. Истерический ропот моря спасал и давал забыть, крики чаек промывали мозги будто изнутри. Но сейчас не помогало. Сколько бы Вернон не стоял у берега. Сколько бы не ходил туда-сюда. Всё не проходит.

***

Так он всё-таки провалился… Не хватило времени? Ресурсов? Может, сил? Ло не знал и вряд ли узнает. Он почему-то понял ещё до того, как закончил набирать знакомый номер, что на том конце абонент окажется не абонент. Вопрос лишь в том, сколько гудков ему придётся выждать, чтобы в этом убедиться. Десять гудков. Ло видел телефон Амиго, лежавший на столе. Ло видел телефон Амиго, тесно упиханный в его задний карман. О да, Амиго сейчас совершенно не до звонков, тем более с незнакомых номеров… Можно даже не пытаться больше. Рука с зажатым в ней телефоном расслабленно обвисла. И Ло вздохнул тяжело, но… …Свободно? Словно камень с груди упал — тот самый камень, с которым Ло собирался тонуть. Словно он наконец додумался взять его в руки, а не тащить на собственной шее до самых скал, которые страстно лижут ледяные волны. Ло улыбнулся и резко встал. Голова закружилась, но он побрел к выходу шагами довольно твёрдыми для того, кто последние полгода позволял вытирать всяким пасторам о себя ноги. Вернон не пугал его. Больше не пугал. Что он, в конце концов, сделать-то может? Побить? Небольшая потеря, Ло и так один сплошной синяк. Запереть в подвале? А нет у него подвала, Ло специально проверял. Ло всё равно найдёт способ сделать по-своему. Гордость он, может, и растерял, но не упрямство. Святой отец всегда приезжал сверху. Сверху улицы, в смысле — оттуда, с материка. Ло же пошёл туда, где над домами лежало пластом тёмное-тёмное море. Он не сильно торопился, вряд ли Вернону в голову придёт искать его на тупиковой улочке… Да и почему-то хотелось перед смертью насладиться лёгкостью и тишиной, зависшей в сознании. Как он мечтал об этой секунде… Лоуренс Уитни не должен был жить с самого начала. Но годы в бренном мире заставили его обрасти долгами — денежными, учебными и личными. Сейчас он, наконец, раздал эти долги. На телефоне у Амиго один пропущенный звонок. Но даже если Амиго решится перезвонить, отвечать станет уже некому. Холодный, мокрый ветер забрался за шиворот, а Ло с сожалением оглядел удобно лежавший в руке телефон. Новый совсем, да и недешёвый, жалко вещицу… Может, стоит его на скале оставить, авось, найдёт кто? Или написать святому отцу СМС. И надеяться, что этот собственник не успеет за пару секунд соорудить огромный сачок и выловить Ло из пучин морских, как крохотного неонового гуппи из аквариума. Нет. Ло протиснулся между приземистых белых заборчиков, чисто символически отделяющих один участок от другого, и побрёл дальше, уже без дороги. Земля под ногами сначала захлюпала, пропитывая кроссовки свинцовой влагой, а потом резко стихла — почва сменилась голыми скалами. Голыми и до одури скользкими. Ло цеплялся за мшистые выступы, помогая себе руками. Ветер бил в лицо уже нешуточно — в ушах грохотало, а глаза слезились. Ло наконец приподнялся над самым высоким выступом. Море раскинулось перед ним мутными, бурными массами, на горизонте сливающимися с тучами. Взгляд вниз, на острия скал. На клыки, обнажающиеся каждый раз, как морская пасть сглатывает обильную слюну. Море — бездна. Море его звало, так и желая поглотить целиком. Вернон сидел за камнем. Тоже вглядывался в мокрую пучину, тоже в жажде поглотить Лоуренса в себя, оставить. Не убить. Он смотрел на Лоуренса в удивлении. Этот мальчишка его ищет? Не похоже. Только тело его опасно близко к краю, а лицо спокойное до невозможности. Вернон поднялся. Шаги его заглушали волны. Ло неуклюже подтянул ноги, обдирая их о камни, — сел, свесив ноги прямо в бездну. А мох склизкий, тяжёлый, можно соскользнуть прямо туда, даже не заметив… Неспроста тот милый знак на подходе к скалам, красным по белому: «Не подходите к краю, опасно». Спасибо тебе, добрый, предусмотрительный человек. Ло облизнул солёные губы. И, замешкавшись, всё же выложил телефон, устроив его в ямке между камнями. — Лоуренс?.. — знакомый голос за спиной. До боли знакомый, до жути, до содрогания. — Что вы делаете? Ло дёрнулся, оборачиваясь. Просто не ожидал, что чей-либо голос разрежет бушевание ветра… Он был там. Тут. Фигура, которую он в последнюю очередь желал бы видеть у своей могилы. Голос, эхо которого он не желал слышать. А мох под ним, старый и мокрый, заскользил по камням, и Ло успел лишь понять, что морская бездна устремилась к нему. Казалось, падение неизбежно. Смерть неизбежна. Он зажмурился, ожидая падения к воде и пилотный хлопок, от которого кости сломаются. Секунда. Две, три, четыре и пять — ничего. Зато шею сдавило до хрипа, до глаз из орбит и боли, — Вернон его держал. За шкирку держал, как щенка, что провинился. Ноги над морем. Но Вернон его схватил, потянул, рыча и тяжело дыша, как разъярённый бык. Паника стиснула желудок. Ло с хрипом выгнулся, бессознательно пытаясь выскользнуть из хватки, выпутаться из петли, в которую превратилась его собственная одежда… Голова запрокинута и перед глазами — он. Зрачки судорожно сжались, обнажая ярко-зелёную радужку. — Вы чёртов идиот! — рявкнул Вернон, другой рукой схватившись за рукав Лоуренса. Вытаскивал. Он его вытаскивал, спасал от того, чего Лоуренс сам хотел до безумия. Он запоздало закричал.  — Нет, отпустите! Судорожно схватился за руку Вернона, пытаясь оторвать от себя. Он чувствовал это. Ещё дома он уверял себя, что Вернон не может сделать ему ничего особенного, но эта уверенность таяла с каждым мгновением, когда пастор был рядом. Он в ловушке в его руках. Ему не позволят умереть вот так. Если он и умрёт, то от рук самого святого отца, его пастора, и серебряный крест будет болтаться перед лицом Ло, пока эти пальцы, что сейчас отделяют его от бездны, сдавливают хрупкое горло. Ло не знал, почему он ощутил это так ярко. Почему глотку обожгло болью, почему на лице Вернона мелькнуло дьявольское выражение. Скорее всего, это просто врезался в шею шнурок от капюшона, а оскал — это потому, что святой отец в колени впились камни. Эта картина отпечаталась в сознании Ло… И он зажмурился, сжимаясь в комок. Его прижали к себе сильно-сильно, до боли. Запах знакомый… дешёвые книги и такое же дешёвое курево, немного пота и моря. Крепкие ручища сдавливали. Ло хватал воздух ртом, крупно дрожа. — Лоуренс… — голос тихий. — Почему вы?.. Зачем?.. — голос непривычно мягкий, нежный. Пальцы гладят прилипшие ко лбу светлые вихри, обнимают за спину. — О… отпустите меня, — выговорил тихо. — Зачем вы опять оказались здесь?.. Вернон молчал. Это Лоуренс пришёл на его место, это Лоуренс решил сброситься со скалы в море, это Лоуренс… он был нужен ему. Вернон поднялся и взял его на руки. И понёс домой, по скользким тропинкам и камням, стараясь не упасть. А Ло только глядел через его плечо на удаляющийся обрыв. Но весь его протест закончился на тихом:  — Нет… — Вы идиот. Вы полный идиот, — рычал он. Только ладони держали бережно. Он бы попытался вырваться, если бы те сжимали жёстко, больно — он бы ногти все обдирал, но выцарапал пастору глаза, переломал бы все руки, но оставил пару шишек на его черепе… Но эти руки давали тепло. Тепло, еле заметно согревавшее пустоту в его душе. Ло апатично положил голову ему на плечо. Но за закрытыми веками он видел вновь и вновь — совершенно другое. Видел своё холодное тело, в красноречивыми синяками на шее и опухшим избитым лицом. Видел, как он летит с того самого обрыва — уже давно бесчувственный, а Вернон даже не смотрит, куда приземлилось тело, подхватывает забытый среди камней телефон и уходит. И самое страшное было в том, что сохранившая рассудок часть Лоуренса была уверена: это могло случиться на самом деле. А Вернон спокоен. Вернон держит себя в руках, уже спустился с холма и шагает спокойно, на Лоуренса не глядя. И кажется ему, что это правильно.