|
— Ещё немного осталось, госпожа, потерпите, — бодро утешал меня кетуда, звонко отстукивая каблуками по грязной мостовой. Вдоль приземистых многоэтажных домов, чьи нависшие друг над другом окошки напоминали чьи-то выцарапанные глаза, мы всё удалялись от особняков. Теперь, обернувшись, я не смогла бы найти их взором. Плестись следом за терраном для меня было невыносимо тяжело, я чувствовала, что опасно близка к обмороку. Раны от огня Раду нестерпимо жгли болью, притираясь к обрывкам опаленной одежды, в глазах у меня двоилось. Но боль душевная была намного сильнее. Мой товарищ, мой Раду… да почему же все так вышло?.. От большой потери крови я потеряла способность здраво рассуждать. Речь вышагивающего впереди кетуды я воспринимала как бессвязный поток слов, оживляясь только тогда, когда он упоминал кардинала Сфорца, Раду, Иона, Её Величество либо мою матушку. К сожалению, кетуда говорил о них практически постоянно. Вообще, для человека, совсем недавно получившего мощный удар в спину от мафусаила, свалившегося в море с огромной высоты и прибитого к берегу лишь благосклонным течением, он выглядел довольно неплохо. Кажется, его не слишком расстраивало даже то, что у нас не осталось ничего, кроме карты и десятка золотых монет, от которых сейчас все равно не было никакого толка. — Скоро будет… точнее, должна быть лавка старьевщика, — сообщил терран, сверяясь с картой, — а рядом — винный погреб. Мы с Людвигом там частенько прятались от карфагенской полиции и от облав на беспризорников, — терран широко улыбнулся, очевидно, не беспокоясь, что я не знаю, кто такой Людвиг. — Здесь и вас примут, вы только не показывайте клыки раньше времени. А и вообще… лучше им не знать, что вы вам… то есть, простите, мафусаил, — он нервно покраснел. — Они простые люди, непривычные… — Вампир, — простонала я через силу, — для тех, кто поступает так, как я и Раду, нет другого наименования. — Да бросьте вы, госпожа, — решительно сказал терран и подсунул мне свою руку для опоры. Эту руку я с радостью приняла — и еле потащилась дальше. Мозги у меня опять заволокло туманом. Кетуда продолжал болтать: — Не волнуйтесь, мы поймаем Раду, спасем посланника и предотвратим убийство кардинала. Вы вернетесь домой героиней, и ваша матушка, и Её Величество, и даже все аристократы на диване вас не только простят, но и сразу выдвинут вперёд… скажем… э-э-э… Из девятого ранга вы перейдете в пятый или…или даже в третий ранг, — кетуда задумался, кажется. — Все будет хорошо, госпожа Уддиф, я вам обещаю. Все обязательно будет хорошо. Хотя бы потому, что мы пришли, госпожа. Видите, солнце еще не встало, а мы уже тут. Я вскинула голову и обреченно вздохнула. Терран притащил меня к некому низенькому строению, накинул на меня свой плащ изнанкой наружу и поскребся в окно. После пары секунд молчания на улицу высунулась полная заспанная женщина сурового вида. — Проваливай отсюда, щенок! — злобно зарычала она на нас двоих. — Да-да, бери ноги в руки и выметайся вместе со своей девицей! Будешь знать, как шутить над честными женщинами! — Э-эй, госпожа Далила! — возмутился парень. — Неужто вы меня после пяти лет разлуки так встречаете? Это же я, Ласка, неужто не признаете? Женщина сурово сдвинула брови. — Для ласки ты больно велик, — неумолимо сказала она. — Пять лет прошло, госпожа Далила, — храбро возразил терран. — Я успел и вымахать в длину, и даже девушку найти. Но она ранена… сжалься хоть над ней, госпожа Далила! Далила втянула в череп полные щеки и с великодушным выражением лица отворила нам дверь. Террану она погрозила похожим на сосиску пальцем: — Смотри, я это делаю только ради девушки! Ты до сих пор должен мне пять динаров за ужин. И вообще, парень, — пропихнув нас в натопленную крохотную кухоньку, она со священным испугом добавила: — Говорят, скоро прибудут карабинеры. Суламифь мне об этом сказывала по старой дружбе, а Суламифь уж точно обманывать не будет! Ночку-две я вас тут придержу, ну, а потом ступайте куда знаете! Мне, понимаешь, неохота, чтобы карабинеры ко мне привязались, коль увидят… — Да как они нас увидят, госпожа Далила? — нагло втерся терран и обрушил меня на скрипучий трехногий стул у двери. На шум из глубины следующей комнаты показались три черноглазые девочки и тут же спрятались. Далила уперла руки в бока. — Ну, знаешь ли! Ты в курсе, что у меня тут за местечко, и не задавай больше глупых вопросов! Повторяю: коли девица тут задержится, за постой придется доплачивать. — Ты нам для начала помоги, госпожа Далила, — упорно твердил терран. — Как она встанет на ноги, так и уйдет по-быстрому. Сама ж понимаешь, что я тебе ее на работу не дам. Полное лицо Далилы сделалось страшным. Она сузила крохотные глазки и потрясла щеками: — Кто тебя послушает, парень? Тут свои законы, али забыл? Хотя Далила говорила очень даже внушительным и страшным голосом (этот голос был спокойным, но от его звучания душа уходила в пятки моментально), а ее лицо было серьёзным, я ни капли не впечатлилась. С тихим стоном я сползала по спинке стула, и мое сознание опять погружалось в черноту.||
— Охо-хо, сестрица, ну и сильно тебе досталось… Я открыла глаза и чуть прищурилась: прямо в глаза мне бил яркий свет канделябров, прицепившихся к потолку. Надо мной нависла дородная госпожа Далила, с сосредоточенным лицом она перевязывала раны на моем левом плече. Двигать рукой я не могла и не хотела: меня терзала тупая горячая боль. Лежала я в небольшой комнатке с плотно задернутыми шторами, в воздухе висел слабый запах приторных женских духов. Обстановка вокруг меня была бедной и потрепанной: всего пара стульев, стол, два глубоких мягких кресла с содранной наполовину обивкой и кровать, в которой я сейчас лежала. Верхнюю кофту Далила с меня сняла и повесила на стул рядом. Я не могла отвести взгляда от собственной одежды. На плечах ее темнели страшные прорехи с обугленными краями. Раду… на глазах у меня выступили слёзы. — Неплохо он тебя обработал, — низким шепотом сказала Далила. Из дверей неожиданно высунулась темноволосая девушка в покрывале. Сквозь прорези покрывала блестели ее черные любопытствующие глаза. Я вздрогнула, и Далила, мгновенно меняясь в лице, заорала: — Чего уставилась, дура набитая?! Уйди отсюда вон, Шамика, чтоб глаза мои тебя не видели! Шамика испуганно втянула голову назад, в коридор. Далила вздохнула, метнула на дверь еще один взгляд и горестно прикрыла глаза. — Парень рассказал, откуда у тебя это. — Правда? — я безразлично поглядела в оплывшее лицо Далилы. Даже если она узнает обо мне все, что это изменит? Пусть уж лучше терраны убьют меня, чтобы мне не пришлось больше… Не пришлось каждый день вспоминать, что Раду предал меня и Иона. Чтобы не пришлось вспоминать, что и я… я предала всех вокруг, кто мне верил. Смысла в моей жизни больше не было. Я испугалась убийства и не сумела остановить Раду… на что я вообще тогда гожусь?! — Ну да, — Далила утвердительно кивнула. — Он сказал, что ты путалась с ифритом, а потом ушла к другому. И ифрит приревновал… Если бы… Я подняла опутанную бинтами правую руку и с усилием стерла повисшие на ресницах слезинки. — Я не хочу об этом говорить. — Это ясное дело, — непосредственно откликнулась Далила. Наклонившись к моему уху, она заговорщицки поинтересовалась: — Но скажи, милая, ты с ним всерьёз… путалась? С ним и с мальчишкой? — А? — я непонимающе поглядела в масляное лицо Далилы. Окончив перевязывать меня, она села в кресло напротив кровати. Ее глаза хитро сощурились. — Ну ты же меня прекрасно понимаешь! Ты девственница, милочка? — А-а?! — теперь в моем голосе звучал шок. Будь я чуточку сильнее сейчас, Далила упала бы мертвой к моим ногам. Но и мое тело, и мои эмоции от раны ослабли, так что я смогла лишь почувствовать оскорбление и затаенную ярость. Далила утвердительно качнула головой. — Все ясно. Я тебя хорошо понимаю, милая. Когда-то я доверилась своему любимому, а он продал меня в этот бордель. Я двадцать семь лет томилась тут, стала хозяйкой, а все-таки этого мужчину я готова убить, если встречу. Ему на счастье, я не знаю, что с ним сейчас, — Далила ухмыльнулась. — Береги Хала, милая. Тебе за него нужно держаться очень крепко. Подумай над этим… и попытайся пока поспать. Уже у дверей Далила обернулась и лукаво прибавила: — Я знаю, кто ты, милая. Но не волнуйся: о том, что ты мафусаил, я никому не скажу. Да мне какая разница… Скрипнув дверью, Далила вышла, и я осталась в комнате наедине с самой собой, со своими тяжкими грустными мыслями. В тишине они как будто ожили и плотоядно набросились на меня: всем хотелось урвать кусок моей силы, когда я была так беспомощна и испугана. Действительно, я… я боялась. Если Раду, мой друг детства, сумел предать и меня, и своего молочного брата Иона, о чём же тогда еще можно говорить? Кому тогда вообще можно верить? Мир вокруг полон врагов. Все — враги… Коль это так, мне не имеет никакого смысла жить. Лучше уж отправиться назад в особняк и, если Раду еще там, позволить ему убить себя. Пусть он это сделает. Тогда Ион сумеет спастись, а я… а мне уже и не должно быть никакой разницы, как погибать, лишь бы погибнуть достойно. Все равно за мои преступления меня ждет только одна кара — навечное заточение в подземельях Йылдыз Сарая или же вовсе — изгнание. Но перед этим я хочу все-таки сделать что-нибудь хорошее… Кто же вы, Ваше Величество? Откуда вы знаете всё? И почему я не могу так спокойно и решительно вас предать? Наверное, ваша власть над нами все-таки сродни магии… За дверью тихо прошелестели шаги Хала. У порога он ненадолго остановился, затем уважительно постучал. Я зарылась в провонявшее духами одеяло и сердито сказала: — Входи, чего ты топчешься… Мой голос звучал предательски слабо. Мальчик нерешительно вошел, то сжимая, то разжимая в руках свою чалму. — Э-э-э… госпожа Уддиф, я по делу. — Если бы это было не так, я свернула бы твою шею, — фыркнула я. — Теперь говори, что это за дело! — У нас… кажется, у нас большие проблемы, — осторожно сказал терран, скользнув внутрь. Дверь он мягко прикрыл за собой. — Я слышал, карабинеры уже прибыли в Карфаген. — И когда? — безразлично спросила я, глядя в одну точку. — Пару часов назад, вроде, — терран бестолково мялся на пороге и почему-то почесывал левую руку, — сейчас они оцепили город под предлогом охраны кардинала Сфорца. Насколько я понимаю, она содержится под неофициальным домашним арестом. — Понятно, — спустя неестественно долгую паузу ответила я. Душой я была настолько далеко от Карфагена, насколько была раньше, ведь тогда я находилась дома, в Империи, где жизнь казалась намного легче и яснее. Мне очень бы хотелось вернуться туда. А еще хотелось бы забыть настоящее, будто долгий кошмар, от которого все-таки можно пробудиться. Скрип хромого кособокого стула вернул меня в реальность. Хал сидел рядом и понимающими глазами изучал мое лицо. — Не так уж все и плохо, госпожа Уддиф, — мягко заметил он. — Поверьте, вы слишком рано отчаялись… — Не говори о том, чего не понимаешь, терран! — я оскалила на него клыки, но силы вдруг меня оставили, и я отвернулась, так и не сумев взглянуть своему кетуде в глаза. — Меня предал мой друг, мой товарищ! Что может быть хуже… — Эти слова я обратила к обугленной кофте на своем стуле. — Тебе никогда этого не понять! Так что оставь меня в покое. — Госпожа Уддиф, у меня не получится, — решительно возразил Хал. — Я же ваш кетуда. — Я освобождаю тебя от твоих обязанностей. Ты не должен прислуживать мне, подвергая себя такой страшной опасности. Когда меня схватят, тебя сочтут моим сообщником и незамедлительно убьют. А я не хочу тянуть за собой других. — Мне некуда идти, госпожа, — сказал кетуда, — в Карфагене я только бомж, который хорошо знает улицы. Пусть толку от меня мало, но я могу приносить вам пользу, если буду выходить на разведку. Сама вы в два счета попадетесь карабинерам. — Карабинеры, эти непонятные Розенкрейцеры — какая разница? — апатично поинтересовалась я, и к моим глазам опять подкатили слёзы. — Когда Раду… — я злобно всхлипнула и до боли сжала здоровый кулак. — Зачем?! Почему он это сделал? Мы всегда были друзьями… мы трое никогда не разлучались. Раду и Ион были для меня как любимые старшие братья! Они никогда не бросали меня в беде… Я подумать не могла, что хоть кто-то из них окажется способным на такое… — Я спустила с обугленной рубашки взгляд. Мне казалось, огонь до сих пор изнутри пожирает меня. Мне было страшно… и одиноко. Как никогда одиноко в этом новом и чужом мире. И я не могла предугадать, что ожидает меня впереди. — Это… это слишком ужасно, чтобы быть правдой, — добавила я в молчании, стараясь не смотреть в усталое и тоскливое лицо своего кетуды. — Ведь… я и Раду… мы же не просто друзья. Матушка говорила мне, что мы были помолвлены. Отец обещал барону Луксорскому выдать меня за его сына, когда я еще лежала в колыбели. Я так привыкла, что стану женой своего друга… Я так привыкла, что мир вокруг понятен и ясен, и вот… теперь я и представить себе не могу, по каким же правилам стоит жить. Я не могу понять, почему, зачем Раду… — я закусила губу снова, чтобы не заплакать перед своим кетудой. Хотя, конечно, мне было абсолютно наплевать, видит ли кто-нибудь мой позор. — Кому я еще могу верить, если не ему?! — Ну… пока вы можете верить мне, госпожа. — Что-о-о?! Терран выглядел не очень уверенным. Очевидно, он начинал жалеть, что вообще осмелился ответить на мой риторический вопрос. Но в моём голосе звучали не гнев и не ненависть. Я была удивлена. Лицо кетуды выглядело честным, но… но ведь Раду тоже казался таким. А потом он предал Иона и попытался убить меня. Я глубоко вздохнула и смежила веки. Терран оставался рядом, он старался спасти меня от Раду и не дал мне сгореть на ярком карфагенском солнце. Пусть мне и приходилось укрываться от дня и безжалостных карабинеров в захудалом борделе, все же я была жива. Я ничего не смогла бы, если бы он мне не помог. Он меня фактически спас — а ведь мог и бросить, зная, что именно я и никто иной выпила пятнадцать терранов и ехала в Карфаген, чтобы помешать исполнению планов Ее Величества. Терран озабоченно покопался в слипшемся от пота и грязи затылке. Его щеки заметно порозовели, хотя в комнате было прохладно. — Я имел в виду, госпожа, что я вас не предам. Понимаю, что мне свои слова подкрепить нечем, но вы постарайтесь просто поверить мне… Я метнула на него острый испытующий взгляд. — Да, я попытаюсь, — как можно спокойнее сказала я. — Но, послушай… — Вы что-то хотели сказать, госпожа Уддиф? — Я всего лишь хотела сказать… — от непривычки щеки у меня покраснели. — Эм… в общем… В общем, спасибо тебе. Спасибо, что спас меня. — Не благодарите, госпожа, — намного потеплевшим тоном сказал терран, — как я мог вас там оставить? Ну неужели вы правда считаете, что я бросил бы вас и дал бы сгореть на солнце? Вы слишком плохо думаете о нас. — Я… — от усталости мой язык начал заплетаться. — Я только… — Вам надо отдохнуть, госпожа Уддиф. Я принесу вам Aqua Vitae, как вы любите. Вам для излечения нужно очень много пить, — лицо кетуды накрыла тень. — Разве у нас что-то осталось? — подозрительно спросила я. — Ты носил ампулы с собой? Передернув плечами, кетуда быстро поинтересовался: — А что в этом такого? Я же не знаю, когда вы захотите пить. — Мне всё-таки с тобой повезло, — довольно сказала я, — Но, знаешь ли… я не хочу сейчас пить. Просто сходи на разведку, купи себе что-нибудь… Я должна поспать. — И это верно, — согласился кетуда, — отдохните, госпожа Уддиф. Но потом обязательно выпейте Aqua Vitae, не то едва ли поправитесь. — Уходи, — слабым голосом приказала я, и кетуда, осторожно озираясь на меня, мягкими шагами вышел. Мне действительно очень нужно было одиночество. Когда шаги у моих дверей замолкли, я оборотилась к стулу лицом и прислушалась. Раненые плечи горели болью. За стенкой раздавались долгие стоны: какая-то из девушек госпожи Далилы обслуживала клиента. Далеко в коридоре плакал ребенок: их в этом борделе было полно, и все они поразительно напоминали друг дружку: черноглазые и черноволосые, со смуглыми лицами и звонкими голосами. Мне делалось странно холодно, когда я понимала, что совсем ничего не знаю об истинной жизни ненавидимых мною терранов. А еще хуже мне становилось, едва лишь перед глазами возникало бесчувственное тонкое лицо Раду. Дрожащей рукой я сняла прожженную кофту со спинки стула и прильнула к ней щекой. Никого не было рядом, и я позволила себе беззвучно зарыдать. Мои слёзы мягко касались обугленных дыр на том месте, где в разгар дня лежали ладони Раду. — Почему? Почему? — тихо и бессмысленно спросила я, стиснув кофту в задрожавший от боли кулак. — Я… не понимаю… и никогда… никогда не пойму.|||
Я со страхом и недоумением поглядел на слюнявую морду животного, обращенную ко мне. Животное смотрело на меня с таким же непониманием, только в глазах его было на порядок больше тупости. И что мне с ним делать? По легенде, я — погонщик, помогающий тучному торговцу Ахмед-паше перегнать всех его верблюдов на указанную точку. В качестве подтверждения своих слов я мог предъявить мешочек с двадцатью золотыми динарами, корявую короткую записку от Ахмед-паши, верблюда и, собственно, самого Ахмед-пашу, величаво покачивающегося меж двух верблюжьих горбов в десятке метров предо мной. Впрочем, я был уверен, что карабинеров и эти веские доказательства особенно не убедят. Карабинеры принадлежали к антитеррористическим войскам Святой Инквизиции и имели довольно дурную славу, как и сама Святая Инквизиция. В годы активного противостояния людей и вампиров Инквизиция стала единственной надеждой нашей на выживание. Инквизиторы обладали продвинутыми Утерянными Технологиями, потому и оставались последней человеческой организацией, что могла противостоять вампирам. Именно они отвоевали у Империи те земли, на которых мы жили сейчас. Казалось бы, в относительно мирное время услуги Инквизиции станут ненужными, но… но под крылом кардинала Медичи Инквизиция процветала, все больше людей забирая в число своих слуг, «Псов Господних», как они сами себя называли. Инквизиторы с детских лет воспитывались в церкви, образовывавшей и наставлявшей их. Эти страшные люди гордились, что незамедлительно убили бы даже маленького ребенка, если бы им был отдан такой приказ. Короче говоря, с этой организацией нам с Уддиф лучше бы не встречаться. Инквизиторы ужасны в гневе, но куда страшнее разгневанных Инквизиторов были спокойные карабинеры, благо что им в голову с опасной частотой взбредали такие садистские идеи, о которых всей остальной Святой Церкви можно было только мечтать. Я вздохнул и глубже запрятал голову в капюшон. Карабинеры вовсе не за мной охотятся, однако мне все равно следовало быть очень осторожным. Ведь поблизости ошиваются еще и Розенкрейцеры, а вот они меня наверняка знают… Если, конечно, Раду не обманывал нас. Только как он мог, в таком случае, узнать девиз Ордена? Да и сам он в жизни не осмелился бы явно выступить и против Ее Величества, и против собственных друзей. Мне опять вспомнилось, как дрожала рука вампира и как мученически дергалось его лицо, прежде чем он овладел собой и сбросил Уддиф, а затем и меня, в море. По своей воле он этого не сделал бы, его направлял кто-то другой… Я неуклюже взобрался на верблюда и еще старательнее спрятал лицо. На глазах у меня карабинеры, оцепившие статую Святой Элиссы, легендарной королевы Карфагена, придрались к проходившему мимо мужчине и без разьяснений повалили его на горячие булыжники. Издавая плохо понятные ругательства, карабинеры нещадно избивали задержанного прикладами ружей, рукоятками пистолетов, каблуками сапог и просто кулаками. Несчастный, свернувшись в комок, прикрывал руками голову и глухо стонал. Изо рта у него летели осколки зубов и сгустки тёмной крови. Запуганные жители города, сбившись в кучу подальше от карабинеров, недобрыми глазами следили за избиением. Да, если так продолжится дальше, Карфаген скоро взбунтуется. Я покачал головой и вытянул отстающего верблюда плеткой. Высокий бедуин на краю моего поля зрения, неловко подпрыгивая, будто раненый, растворился в тени, но карабинеры его даже не заметили: они были слишком заняты пристрастным обыском совершенно невинного местного жителя, который уже даже не дрожал, потеряв от боли сознание. Я подозрительно оглянулся на проулок, в котором исчез высокий бедуин. Выглядел он на редкость странно — почему же его тогда не остановили? Я с сомнением посмотрел на карабинеров. Им, конечно, было совершенно наплевать, кого хватать и мучить; именем кардинала Медичи они законно творили мерзости, о которых всегда мечтали. Они не защищать Карфаген прибыли, им нужно как можно больше здесь награбить, как можно больше людей измучить и нагнать страху. Прежде мне не доводилось видеть карабинеров в действии, потому я и считал россказни о том, что после них даже самый цветущий край превращается в выжженную пустыню, глупыми сказками. Теперь я понимал, что жестоко ошибался. На глазах у меня пятеро карабинеров со смехом тащили из дома сундук с драгоценностями, двое других волокли упирающуюся женщину в траурном платье. Ахмед-паша неодобрительно покачал головой и проворчал, пряча от карабинеров лицо: — Что делают, что они делают… — Да, наглые очень, — охотно согласился я полушепотом, и Ахмед-паша сердито вытянул меня кнутом. — Молчи, собачий сын! Приструни свой глупый язык! — Да ведь я просто с Вами согласился, Ахмед-паша! — жалобно воскликнул я, и Ахмед-паша, тряся вислыми щеками, опять угрожающе занес над моей исстрадавшейся головой кнут. — Они все слышат, дуралей, — благоговейным тоном сказал Ахмед-паша и боязливо потыкал пальцем в толпу карабинеров, избивавшую невинного местного. Тот не подавал признаков жизни, и карабинеры по очереди били его кулаками, проверяя: жив ли, встанет ли? Но прохожий по-прежнему не шевелился. — Хочешь, чтобы они и меня, старика, убили за твой длинный язык?! «Да ведь ты сам и начал о них сплетничать!» — зло подумал я, прижимаясь всем телом к вонючей потной спине верблюда. — Ничего такого я вовсе не хотел, хозяин! — жалостно заголосил я. Роль придурковатого нищего мальчишки была мне не в новинку. — Вы меня и убить можете, ведь я виноват, но, послушайте, у меня больная мать и три сестрички дома, кто же их будет кормить, если не Хал Воловьи Жилы? Ахмед-паша взглянул на меня оплывшими от жира глазками, хмыкнул и опустил кнут. Я с опаской распрямился меж верблюжьих горбов, от удара кнутом у меня болезненно ныла спина. Карабинеры остановили нас, и нам пришлось спешиться. Старший, брезгливо отпихнув с пути тело забитого прохожего, которое уже начали обсиживать зеленоглазые мухи, вышел вперёд и выкатил колесом грудь. Выражение хмурой жадности на его бритом до синевы лице мне не очень нравилось. — Что везем?! — хриплым каркающим голосом зло спросил карабинер. Ахмед-паша заискивающе потер вспотевшие ладони. — Э-э… верблюды, только верблюды, — промолвил он подрагивающим женским голоском. — Ох и жалкие твари, я вам скажу… Отощали, еле плетутся, одно разорение… А помощник мой, — Ахмед-паша для виду стукнул меня рукояткой плетки по голове, я так же картинно охнул и закатил глаза, очень убедительно изображая идиота, — настоящее проклятие. Год назад взял вот его от матери в работники, но от него никакой пользы, один убыток… Ахмед-паша подло лгал. Я нанялся к нему в погонщики всего полчаса назад, когда мы встретились неподалеку от рынка, и я предложил Ахмед-паше, ищущему работника, свои услуги. Естественно, лучше было бы, если бы карабинеры считали, что я уже давно пашу на этого жирного мужика: они не стали бы к нам придираться. Ну, я так думаю. Карабинер потыкал пальцем в грудь одного из верблюдов и сказал с гадостной улыбкой: — Не вижу, чтобы эти верблюды отощали. — Значит, парень тоже не дурак! — загоготал другой. — Это вряд ли, — старший карабинер презрительно оглядел мое явно придурковатое лицо, — рожа чистого идиота! Карабинеры снова гнусно заржали. Я покорно сдерживал свою ярость, Ахмед-паша намного быстрее начал потирать крохотные толстые ладошки, блестящие от пота. Старший карабинер первым прекратил смех и грубо схватил под уздцы верблюда, на котором недавно восседал сам Ахмед-паша. Его подручные деловито растаскивали стадо на наших потрясенных глазах. — Этого я возьму себе, — распоряжался начальник, не тая ухмылки, — парня можешь оставить себе, будет на ком перевозить товар… Карабинеры поддержали эти слова новым приступом гогота. Ахмед-паша стоял с широко раскрытым ртом и остекленевшими глазами: только что все его богатство уплыло из его рук. Начальник мимоходом похлопал его по опустившемуся книзу плечу: — Ну, чего уставился? Проходи, не одни вы тут застряли! Ахмед-паша тоскливо посмотрел на своих верблюдов и опустил голову. Понурившись, он проплёлся мимо, я еле тащился за ним. Наверное, Ахмед был счастлив, что карабинеры не содрали с него одежду и спрятанный на груди кошель, набитый золотыми (о существовании кошеля я прознал доподлинно и даже поживился его содержимым: на случай, если Ахмед-паша мне так и не заплатит). Так как верблюдов больше не было, моя работа окончилась сама собой, но о расчете я боялся напоминать. Судя по багровому цвету лица и вздувшимся венам, Ахмед-паша был очень зол, а испытывать его плетку мне не слишком хотелось, благо что эта плетка все ещё висела у него на кожаном широком поясе. Ахмед-паша гневно бормотал себе под нос; — Подлые твари, обокрали, оставили голым, как сокол… даже заплатить нечем тебе, парень… Ну да, я и предполагал подобный оборот событий. Я грустно смотрел в обрюзгшее лицо Ахмед-паши, тая злорадную усмешку: добрая половина содержимого его кошелька перекатывалась у меня под пяткой в башмаке. Ахмед-паша вдруг воздел в воздух огромный палец, его лицо умаслила улыбка. — Но, мой мальчик, — непривычно добрым голосом промолвил толстяк, — я придумал другой выход. Давай-ка я тебе заплачу сытным обедом, моя дочь как раз должна сейчас стряпаться. Пару кусков можешь отнести матери и сестрицам… Я не тратил на раздумья лишней секунды. В животе у меня давно урчало: я не ел ни крошки со вчерашнего дня. К тому же, я должен был покормить Уддиф: госпожа Далила заявила, что она понятия не имеет, что входит в ежедневный рацион вампира, и свалила все обязанности по помощи девице, за исключением перевязок её обожжённых плеч и спины, на меня. Поэтому я с готовностью закивал. — Спасибо за приглашение, господин! Ваша дочь не будет против? — Айгуль всегда рада гостям, — уже без улыбки сказал Ахмед-паша и отвесил мне довольно чувствительный подзатыльник: — Пошевеливайся же, давай! Или у твоей семьи кусок хлеба лишний? — Нет, нет, — неуклюже проплетясь вперёд пару шагов, я двинулся рядом с Ахмед-пашой, изо всех сил притворяясь обрадованным до последней крайности бедняком, у которого в закромах не осталось совсем ничего. — Я так голоден, так голоден!|\/
Я проснулась от раздирающей горло сухости. Мне очень хотелось пить. Я едва села в кровати, неуклюже опираясь обожжёнными плечами о подушку. Обугленная кофта неловко сползла с моей груди. Раду… Раду, которого я должна была поймать, все ещё на свободе! Что со мной ни произошло бы, я обязана встать и выбраться на улицу! Я едва выбралась из кровати. На ногах я с трудом стояла, голова у меня кружилась, а горло раздирала сухость. Я подобрала с пола одеяло и закуталась в него, пряча голову и лицо. А затем, опасливо облизывая губы, отодвинула штору. На улице уже смерклось, а в доме жизнь закипела: в комнате слева, в комнате справа и в комнате сзади девушки Далилы принимали клиентов. Я брезгливо поморщилась. В Империи проституция была искоренена… ну, то есть, я так думала. Я теперь ни в чём не могла быть уверена. «Не время киснуть. Пока темно, я должна найти Раду. Надо отсюда выбраться… и что-нибудь выпить. Где же Хал?! Он обещал вскоре вернуться! Может, что-то произошло?» Я тревожно отпрянула от окна. Плохо, конечно, что у меня нет покрывала или чего-то, чем можно прикрыть лицо и открытые участки тела. Не могу же я разгуливать я по людному городу завёрнутой в одеяло? Морщась от боли, я разорвала тонкую простынь на несколько частей и проворно обернула ее сначала вокруг головы, затем — вокруг рук. В Карфагене ходят люди, одетые куда страннее. Я с усилием приоткрыла дверь и выскользнула в прохладный коридор. Дом был погружён во тьму: электричество для этого борделя было слишком дорогим удовольствием, а масляные лампы плохо рассеивали мглу; к тому же, они нещадно чадили и коптили потолки. Окруженная приглушёнными терранскими голосами, я побрела прямо. Горло моё нещадно драла сухость, раны на плечах, едва затянувшиеся, снова заболели. Я понятия не имела, куда следует идти, и брела наугад. Спустя пару секунд я услышала слабый звук голоса госпожи Далилы. С ней беседовал мужчина… нет, юноша. Голос юноши был звонким, красивым, музыкальным. «Новый клиент? Наверное, он богатый, раз его принимает сама хозяйка», — подумала я. В этом борделе мужчин вообще не было; они приходили только затем, чтобы покупать услуги местных проституток. Я сделала еще шаг вперёд. Теперь разговор между Далилой и юношей стал мне совсем понятен. — Так ты говоришь, они тут остановились? — спрашивал юноша. — Ага, — буркнула Далила, — а за постой не заплатили, да и на меня дел навешали, что на твоего вьючного осла. Я им не трактирщица, чтобы кормить, поить да уступать им комнату и лекарства за бесценок. — Значит, девочка сильно ранена? — мягко спросил юноша. — Встать не может, — ответила Далила. Ее голос смягчился и зажурчал, как звонкий ручей. — Но, Дитрих, давай теперь перейдём к твоей части уговора. Ты же обещал, помнишь?.. — Ты ещё не все сделала, потерпи, — сказал Дитрих. — Нужно их обоих схватить. — Это так, — недовольно согласилась Далила, — если девица убьет кардинала, то Орден… Я заскрипела от злости зубами. Вот, значит, в чём дело — снова измена! Меня хотят использовать, чтобы нарушить планы Её Величества и развязать войну… Что же делать, что мне теперь делать? — То Орден добьётся своей цели, — мурлыкающим тоном добавил Дитрих, — угадала. Так что давай побыстрее разберёмся с этим делом. Я не очень уверен, что Фламбергу хватит смелости запустить Иблиса. Иблис… что за Иблис Раду должен активировать? Я понимала, что должна бы придушить и Дитриха, и Далилу, но я по-прежнему стояла и слушала. Мне надо было узнать больше. — Тебе всё легко, Дитрих, — капризным грудным тоном прогудела Далила, — но парня нужно поймать тоже. — Об этом не беспокойся, — рассмеялся Дитрих счастливым голосом, — мои игрушки им займутся. За спиной у меня что-то опасно взбрыкнуло. Я резко скользнула в сторону — и больно столкнулась локтем с тумбочкой. Тумбочка с грохотом опрокинулась; Дитрих и Далила повскакивали с мест за дверью. Моё плечо отозвалось на удар взрывом огненной боли. Колобком я прокатилась по полу, подскочила на корточки, а потом и подхватилась на ноги. Размахнувшись, я злобно разрезала воздух перед собой кинжалом, но на кончике его остался только огромный противогаз. Я же использую ускорение. Почему я не могу его достать? Тёмная тень в длинном плаще воздвиглась предо мной. Глаза существа были плотно прикрыты широкой тряпкой, рот заклеен пластырем. Однако я видела, что под пластырем отчетливо проступают два длинных крупных клыка. Мафусаил? Что с его лицом? Что это вообще, чёрт возьми, такое? Существо размахнулось своим тяжёлым топором и рукояткой ударило меня в живот. Я с воплем отлетела назад и врезалась в стену. Существо стояло надо мной, примериваясь к удару. Я снова откатилась назад — и топор пригвоздил к полу обрывок разорванной мною простыни. Сзади на меня обрушился тяжелый сапог. Еще один?! Существо в противогазе опустило мне на руку грязную подошву, я взвыла от боли и ярости. Второй, с заклеенными глазами и ртом, прижал к полу мои ноги. Свободной левой рукой я молотила обоих, и по моему плечу текла густая кровь. Существа в противогазах, не обращая на мои удары внимания, методично обвязывали мои руки и ноги толстыми веревками, и мне казалось, что их бездушные лица зловеще ухмыляются. На пороге, разделяющем затхлые комнаты, появился высокий, ослепительно красивый светловолосый юноша. Черты его лица и сложение был идеальны, он казался ангелом, спустившимся с неба. Юноша снисходительно улыбался, покручивая светлую прядь, как будто я была его младшей сестрой, упавшей в грязь у него на глазах. Плечом к плечу с Дитрихом стояла Далила; омерзительно жирная, похожая на раздувшуюся лягушку. Я бешено заорала: — Ублюдки! Отпустите меня! — Тихо, тихо, — Дитрих присел рядом со мной и ненадолго задержал тонкую руку над моим окровавленным лицом. — Бедняжка, — пробормотал он, сощурив светлые глаза. — Ну и сильно Фламберг тебя изуродовал. И как ему не стыдно мучить свою невесту… — Заткнись, подлая сволочь! — зашипела я. — Что ты понимаешь, тупой терран?! — Я понимаю, что ты очень любишь Фламберга, — мягко сказал Дитрих, — и я хочу тебя утешить: ему стыдно за это, и, если бы он знал, что ты жива, ему стало бы ещё хуже. Слушай, сестренка, — наклонившись, он бесстыдно зашептал мне на ухо: — будешь нашим другом, и ты сможешь удержаться с ним рядом. Орден Розенкрейцеров не станет препятствовать вам… — Заткнись! Ты меня не обманешь! — плевалась я. — Я выпущу тебе кишки!!! — Ой-ой-ой, — Дитрих с мягкой улыбкой отстранился, — жалко, очень жалко, Уддиф. Ну что ж, придётся делать по-плохому, коль ты не хочешь по-хорошему. После лоботомии ты станешь сговорчивее, я думаю. — Хал! Хал! — испуганно завизжала я. А уже через секунду мне в рот сунули кляп, и двое существ в противогазах, взвалив мое брыкающееся тело себе на плечи, потащили меня прочь из борделя. Дитрих шагал впереди, Далила, оставшись на пороге, сладко улыбалась нам вслед. Я бешено пучила на неё глаза и давилась слюной. — Дитрих! — вдруг вздрогнув всем жирным телом, прокричала Далила. — Дитрих, ну, а дальше что? — А дальше могу одно посоветовать, — с невинной улыбкой промолвил Дитрих, оборачиваясь, — бежать из этого города, ибо скоро сюда сойдет ангел. Ангел раскаленного песка. — Чего? — не только у меня, но и у Далилы отвисла челюсть. Безупречное лицо Дитриха покривила утомлённая гримаса. — Ну ты же родилась здесь, Далила, — укоризненно сказал он, — неужели не помнишь легенду о Святой Элиссе?\/
Следом за Ахмед-пашой я углублялся в прохладную даль удочек Карфагена. Здесь прошло моё детство — не такое счастливое. Поэтому я чувствовал себя не слишком уютно; проще говоря, я чувствовал себя дичью на мушке у охотника. Ахмед-паша разгневанно топал впереди. Я старался выглядеть невозмутимо: не хватало ещё, чтобы Ахмеда раздражил мой страх, и он выгнал меня, так и не наградив куском хлеба. Мне не очень хотелось бы тратить деньги: я должен был ещё купить покрывало и новую кофту для Уддиф. Ахмед-паша подвёл меня к раздутому желтому домику, чьи наличники были забрызганы грязью от проехавшей мимо повозки. На крыльцо вышла худая черноглазая девушка, по уши укутанная в плотную тёмно-синюю ткань. Ахмед-паша сделал широкий жест рукой: — Айгуль, не волнуйся. Мне надо угостить работника, заплатить ему нечем… Всё из-за карабинеров, — добавил он с яростным вздохом. Видимо, история с верблюдами до сих пор больно била по его самолюбию. Айгуль молча кивнула и провела нас внутрь дома. Что ж, его обстановка соответствовала богатству и статусу Ахмед-паши. Повсюду висели мягкие ковры и ароматные масляные лампы, под потолком клубилась темнота. Я начал было разуваться у порога, но Айгуль положила мне прохладную руку на плечо и отрицательно покачала головой. Я с недоумением вскинул бровь. Дочка у Ахмед-паши молчаливая… Может быть, она вообще немая? — Айгуль, я голоден! — нетерпеливо заревел толстяк. — Скорее накрывай на стол! Сердито взметнув брови, Айгуль скользнула в коридор, за дверь, где, по всей видимости, находилась кухня. Ахмед-паша показался из другой двери и сделал мне знак рукой. — Хватит глазеть по сторонам, идём уже, быстрее! И чего он меня подгоняет? Наверное, он уже утомился моим присутствием… В столовой было холодно и мрачно. За длинным столом, во главе его, быстро расположился тучный Ахмед-паша, его огромное пузо едва помещалось между столешницей и стулом. Айгуль часто ныряла в столовую и расставляла тарелки и приборы. Когда она наклонялась, я видел за её спиной, в сгущении теней, расплывчатую фотографию в прямоугольной синей раме. На фотографии была запечатлена темноволосая, темноглазая, как и все коренные жители Карфагена, хрупкая женщина. На руках она держала розовый свёрток: по всей видимости, едва родившуюся Айгуль. Ахмед-паша туманными глазами поглядел на фотографию и пояснил для меня: — Это моя покойная жена. Её звали Евой. — Евой? — с удивлением спросил я. — Уже два года как ее нет со мной. Всему виной чума, — нахмурившись, коротко сказал Ахмед-паша. — Айгуль очень на нее похожа. Айгуль с изумлением взглянула на отца сквозь прорези в покрывале, и её руки снова засновали по столу. Я удостоился места в заметном отдалении от Ахмед-паши и его дочери. Между нами она успела ловко выставить с десяток дымящихся блюд. В моём животе сладко забурчало от голода и нетерпения. Ахмед-паша придвинул к себе тарелку и воздел вверх вилку. — Угощайся, парень! Айгуль, тоже садись! Айгуль села справа от меня и тревожными глазами прошвырнулась из стороны в сторону. Неловко отводя покрывало, она снимала белыми зубами с вилки крохотные кусочки картофеля, как будто стеснялась самого того факта, что она ест у меня на глазах. Мне сразу вспомнилась Уддиф: вот у кого полностью отсутствовал такт! Я улыбнулся и сбросил пару кусков хлеба в подставленную сумку. Айгуль молча пододвинула ко мне пустую коробочку. — Одним хлебом семью не накормишь, — почёсывая пузо, глубокомысленно заметил Ахмед-паша, — клади все, что видишь! Странно все это звучит, однако… От сытости и довольства у меня слегка плыла голова и мутилось в глазах. Почему у Ахмед-паши такой добрый голос? И почему ни он, ни Айгуль ни разу не притронулись к своим кубкам, хотя со времени начала банкета уже прошло не меньше часа? И отчего Айгуль, улыбаясь под покрывалом, все подливает и подливает мне «Слезы Королевы» — самого дорогого карфагенского вина? Я потряс головой, но туман из неё не исчез. Странно… В моём заспанном существе медленно просыпалась дёргающая тревога. Я всегда был устойчив к действию алкоголя, благо что в детстве пил его вместо воды. Меня не могли оглушить до такой степени всего четыре стакана. Я едва возвел на Айгуль и её отца подозрительный взгляд из-под набрякших век. Что им от меня нужно? В ушах у меня звенело. — Мы с тобой немного знакомы и совсем ничего друг о друге не знаем, — растягивая от одной толстой щеки к другой широкую улыбку, сказал Ахмед-паша. Его жирное лицо с заплывшими глазами подобрело. — Но я хотел бы тебя спросить, Хал Воловьи Жилы, если тебя и впрямь и зовут… Я с усилием держал голову прямо, мои глаза слипались. Я едва мог понимать, что именно говорит Ахмед-паша. Меня била тревога, но я не мог ни подняться, ни даже шевельнуться. Я еле сумел полуоткрыть глаза. — Что… я… не понимаю, что я… — Тебе и не нужно понимать, — гадко ухмыльнулся Ахмед-паша, обнажая полусгнившие зубы. — Я объясню всё сам. С усилием высвободив живот из-за стола, он подошёл ко мне вплотную. Айгуль медленно выпрямилась тоже. Ее мягкие ласковые пальцы сзади обхватили мою шею. — Ты же знаешь эти слова: «Igne natura revonatur integra»? — мягко спросил Ахмед-паша. Будто прошитый электрической искрой, я дёрнулся у Айгуль в руках и взвизгнул: — Розенкрейцеры! — Умница… догадливый мальчик, — похвалил меня Ахмед, нещадно скаля чёрные зубы. — Мы пять лет за тобой бегали… А ты нам такую добычу подбросил… — Уддиф… — простонал я. — Нет… — Не бойся, — рассмеялся Ахмед. — С ней ничего не случится. — Ты о себе лучше бы побеспокоился, — музыкально прозвенел вдруг голосок Айгуль над моей головой. — Ведь правда, Ахмед? Ахмед… Чёрт возьми, почему она называет его по имени?! Что за… что происходит? — Всё правда, — улыбнулся Ахмед, и пальцы Айгуль крепче сомкнулись на моей шее. — Ты нам не нужен. — Что?.. — ахнул я. — Айгуль, приведи автоягдов. Пусть Дитрих сам разберётся с этим парнем. Айгуль громко свистнула, и в столовую ввалились три широкие, угловатые, тёмные тени в длинных плащах. Лица новоприбывших скрывали противогазы, в мускулистых руках они держали топоры. Я с ужасом рванулся прочь, всей своей тяжестью наваливаясь на руки девушки и толстого торговца. Автоягд подошёл ко мне ближе, занёс топорище над моей головой… И тут мои глаза закрылись, и я прекратил осознавать, мыслить, чувствовать.\/|
Правление Святой Элиссы, легендарной королевы Карфагена, пришлось на так называемые Темные века, когда полчища голодных вампиров растеклись по миру, отхватывая себе лучшие территории. Святая Элисса три дня билась с захватчиками во главе своего войска, а на исходе третьего дня принесла себя в жертву, чтобы спасти город. Она не одна была такой — чудесной, загадочной. Много новых святых появилось среди людей в то трудное время, например, Святой Иштван. Они возносили молитвы — и бесплодные пустыни разражались потоком прохладных звенящих вод, а в руках солдат неожиданно появлялось оружие, созданное с помощью Утерянных Технологий. Считается, что именно благодаря новым подвижникам человечество сохранило не только шанс на существование, но и некоторые выгодно расположенные территории. Святая Элисса заслуженно стоит в их числе. Жители Карфагена боготворят её: ставят в её честь статуи, пишут о ней книги. Гробница королевы, расположенная глубоко под толщами песка и запечатанная, священна для местных. С Элиссой связано множество легенд: так, в одной из них, в еретическом Евангелии от Амброзия, королева называется ангелом, что вечно будет оберегать Карфаген. Песчаные бури принимаются за шум, поднимаемый её крыльями, когда она невидимой облетает город. Элиссу зовут Иблисом, или Ангелом раскаленного песка. И это неудивительно. Известно доподлинно: сама королева не была уверена, что ей удастся одолеть вампиров. Поэтому она создала в городе ловушку. Как только вампиры вступили бы в город, их торжествующие орды поглотил бы песок. Компьютер, запускающий программу возмездия, спрятан в гробнице королевы, и взломать его невозможно. Точнее, было бы невозможно, если бы не помощь наших старых друзей: барона Луксорского и Пьетро Борромини. Пьетро украл для нас карту с подробным планом гробницы, а Раду всего лишь подключился к системе управления и активировал Иблиса. Разумеется, я ему в этом помог. — Идеальный вышел план, верно, Уддиф? Я плевалась ненавистью. Валяясь на полу совершенно свободной, я не могла даже шевельнуться: моё тело не подчинялось мне. Дитрих отступил от монитора, показывающего крупным планом посольство, и очаровательно улыбнулся. — Всё, что осталось, — это забросить тебя в посольство и заставить напасть на кардинала. Тебя, разумеется, убьют, но и кардинал в любом случае не выживет. Факт покушения Ватикан не проигнорирует, Императрицу возмутит твоя гибель, и разразится война — всё в соответствии с нашими ожиданиями. — Ты никогда… — с усилием проскрипела я, — никогда не заставишь меня играть себе на руку! — Позволь, — насмешливо сказал Дитрих, подходя ближе, — ты начала играть в нашу пользу, как только решила увязаться за посланниками Империи следом. Так будь же последовательна, Уддиф… — Я знать не знаю, кто вы такие, — выдавила я, — но я… лучше убей меня здесь, потому что в посольстве я не… — Послушай, — снова перебил меня Дитрих, весело улыбаясь, — я вкратце растолкую тебе, что тут происходит. Мы — Орден Розенкрейцеров — желаем обновить наш глупый старый мир огнём и делаем для этого все возможное. Чтобы разжечь новую войну, от которой всё кругом вздрогнет и рухнет, нужно столкнуть друг с другом две наиболее могущественные страны мира: Империю Истинного Человечества и Ватикан. К сожалению, Императрица Врадика теперь не так воинственна, как прежде, а люди опасаются с ней связываться. Более того, кардинал Катерина Сфорца желает мирных переговоров, и Императрица её желание разделяет. Но что, если посланник Империи и кардинал будут убиты? Если их убьют человек и вампир соответственно?.. — Дитрих мечтательно вздохнул и чуть рассеянно прибавил: — Собственно говоря, только для этого нам и понадобился твой дружок Фламберг. Он связался с нами, едва узнал, что Императрица отправляет во Внешний мир своего посланника. С первой минуты своего путешествия он уже знал, что ему надлежит сделать. — Не лги! — простонала я с ненавистью. — Можешь не верить, но это правда, — сказал Дитрих. Он, кажется, совсем не боялся сидеть так близко ко мне, когда я не была ничем связана. Он еще немного подумал и задал странный вопрос: — Ты ифрит? Я предпочла гордо промолчать: я не могла вступать в переговоры с наглым терраном, похитившим меня и чем-то обезвредившим. Почему я не могла даже рукой двинуть самостоятельно? Он вколол мне серебро под кожу? Нет… если бы это было серебро, я чувствовала бы невыносимую слабость, но все же сумела бы совершать простые движения. Тогда что со мной? — Мне всегда нравилась эта способность, — весело сказал Дитрих. — Нафтеновая кислота, выделяющаяся сквозь поры твоей кожи, смешивается с хлоратом калия, глицерином и одними очень интересными частицами — и получается пламя. У Фламберга, конечно, это эффектнее выглядит… — Дитрих опять задумался и пробормотал себе под нос: — Живой огнемёт… — Что ты сделал с моим кетудой? — резко спросила я. В пустой полутёмной комнате были только я и Дитрих. Но я точно помнила, как он говорил, будто о Хале позаботятся его игрушки — эти странные создания, похожие на мафусаилов… Тревога внутри меня нарастала. Неужели же они убили Хала?.. — Автоягды его наверняка уже поймали, — беспечно сообщил Дитрих. — В отличие от тебя или от барона Луксорского, они не способны испытывать жалость и извращать мои приказы. — Автоягды? — Это мои игрушки, — пояснил Дитрих с издевательским смешком. — Ты до сих пор не поняла, что я с ними сделал? — Нет… — с усилием выдохнула я. — Но этому нет прощения! — У них удалены лобные доли головного мозга, — не обращая на меня внимания, сказал Дитрих. — Наркотики и промывка мозгов и впрямь на вас не действуют, но лоботомия — это другое дело… Видишь ли, — Дитрих весело улыбнулся, — если заменить лобные доли чипами, вампир станет похожим на автомат. При этом он сохраняет все свои сверхспособности и не помышляет о том, чтобы выйти из повиновения. — Дитрих, ты гад! — заорала я. — Сотворить подобное с моими собратьями! Не прощу! Не… — Не шуми так, — уже без улыбки посоветовал мне Дитрих и выпрямился. — Ты сейчас не в том положении, чтобы показывать клыки. — Ты и мне хочешь провести лоботомию, так? — Да зачем же? — искренне изумился Дитрих. — Мне нет нужды лишать тебя разума. Ты и так уже моя кукла. — Что ты несешь, терран? — прорычала я. — Ты до сих пор ещё не поняла? Для мафусаила ты довольно медленно соображаешь, — поддразнил меня Дитрих. Его лицо насмешливо покривилось, и он прибавил, как будто озарённый вспышкой неожиданного понимания: — Ах да… ты же понятия не имеешь о нитях. — Какие… нити? — подозрительно спросила я. — О чём ты? — Это моя особая способность. Собственно, именно благодаря ей в Ордене меня зовут Кукловодом. — Дитрих ангельски мне улыбался. — Ты не видишь эти нити. С их помощью я могу воздействовать на твою нервную систему. Я сумею, не прикасаясь к тебе, причинить тебе ужасную боль. Мои нити могут заставить тебя кричать от боли и наслаждения… Ты перестанешь быть себе хозяйкой. — Я никогда о таком не слышала, — стараясь сделать голос увереннее, промолвила я. — Ты пытаешься обмануть меня, терран! — Брось уже свои высокомерные замашки, — посоветовал Дитрих снисходительным тоном старшего брата. — Слушай, что я тебе говорю. Думаешь, вы, вампиры, — он ухмыльнулся, — действительно такие уж особенные? У нас тоже есть свои способности… До Армагеддона над многими людьми проводились генные эксперименты. Их отголоски до сих пор сказываются на некоторых, например, на мне. Не веришь? — он с насмешкой заглянул мне в лицо и чуть ослабил кулак, который он в течение всей нашей беседы держал крепко сжатым. Мои ноги обрели некую чувствительность, и я чуть шевельнула ими. Мои каблуки звонко стукнулись друг о друга. Дитрих отступил от меня на два шага и опять сжал кулак. Я захлебнулась в безмолвном истёрзанном крике. — Я мог бы продолжить, — беспечно продолжил он, — но не слишком хочу. Тем более, мои игрушки уже принесли твоего слугу, о котором ты так беспокоишься. Вот к кому у меня намного больше вопросов… Действительно, я слышала отдалённый стук тяжёлых каблуков автоягдов за дверью. Чуть приоткрыв ее и впустив в комнату лучик пыльного света, чёрная мускулистая рука забросила внутрь, как напроказничавшего котёнка, бесчувственное мешковатое тело. Приподнявшись на локтях, я навострила зрение — и сумела все-таки угадать лицо Хала среди тени. Его глаза были закрыты, из угла рта наискось ползла вишнёвая струйка крови. Глаза ему подпирали твёрдые лиловые синяки, одна рука неловко висела. — Хал! — дико закричала я. — Хал, вставай! — А подходить нельзя, — не оборачиваясь, сказал Дитрих. Он пристально наблюдал за экраном компьютера: тот по-прежнему показывал сухую пустыню вокруг посольства. — Он жив, не волнуйся. Не нужно вопить, не то тебе будет больно. — Ты мерзавец! — завопила я. — Ненавижу тебя! — Да, да, я знаю, — мягко согласился Дитрих и щёлкнул пальцами у себя над плечом. — Эй, парень, проснись. Вставай, Хал, я должен задать тебе пару вопросов. Обвисшее мешком тело Хала выгнулось от боли, и он медленно, с усилием, сел. Я попыталась шевельнуться на полу: хотя бы приподнять голову, — и прокричала: — Хал! Хал! — Госпожа Уддиф? — его отёкшие красные глаза резко расширились. — Госпожа Уддиф, бегите! Спасайтесь! — Хм… — вмешался Дитрих, — кажется, вы оба забыли обо мне. Однако, ребята, вы отсюда не уйдёте. Прежде всего, Хал… — Дитрих лукаво улыбнулся и неожиданно быстро приблизился к нам. Его глаза странно горели в темноте. — Я хотел бы узнать о тебе пару вещей. Точнее, я должен был бы несколько уточнить… Я отчётливо видела, как напрягся Хал. — Ты ведь давно с нами знаком? — улыбаясь уголками губ, спросил Дитрих. Не дав Халу ни секунды на то, чтобы опомниться, он сам же и ответил на свой вопрос: — Конечно, да. Пять лет Розенкрейцеры тебя искали… много же хлопот ты нам доставил. И ты… и Людвиг… Хал подозрительно посмотрел в лицо Дитриха, нависавшее над ним. — Значит, я был прав… вы и впрямь его убили… — захрипел Хал с яростью. — Но зачем?! Я просто не понимаю! — Господи, как же тяжело иногда приходится, — вздохнул Дитрих, изящным движением вытаскивая что-то из-за голенища своего высокого сапога. Раскрыв ладонь, он продемонстрировал нам небольшой коричневый кубик, ярко светящийся изнутри. На лбу Хала проступили задумчивые морщины, от усердия он даже закатил глаза. — Ну, узнаешь? — поинтересовался Дитрих. — Эта вещь должна быть у тебя. — В жизни не видел! — закричал Хал. — Зачем мне этот кубик, я даже не знаю, что он может! Наверняка он был у Людвига!.. — Ммм… навряд ли, — улыбался Дитрих, озорно поигрывая светом в больших ореховых глазах. — Мы очень не любим тратить свое время зря. И вот — представляешь себе — мы хорошенько потрясли Людвига, и оказалось, что инфокуба при нем никогда и не было. Он у тебя, мой друг, он был у тебя всё это время. — Чушь! — отпирался кетуда. — Полная ерунда! Я никогда… — Видимо, ты и впрямь не лжёшь, — задумчиво сказал Дитрих, — хм… ну, раз так, то пора бы уже перейти к выполнению запасного плана. Сколько у нас там времени? — он подошёл ближе к светящемуся монитору, пытаясь рассмотреть стрелки на своих элегантных наручных часах. — Фламберг, очевидно, не торопится… Хал зверски вращал глазами и делал мне какие-то потайные знаки здоровой рукой, изредка потряхивая ею над головой и большим пальцем, на котором запеклась кровь, указывая на Дитриха. Тот стоял к нам спиной, уже не изучая часы, и следил за монитором немигающими, как у змеи, глазами. Издалека он напоминал мраморную статую, вышедшую из-под резца мастера: настолько совершенна была его красота. Мне подумалось, что в жизни прежде я не видала столь прекрасных людей. От одного взгляда на Кукловода у меня перехватывало дыхание, несмотря на то, что он меня поймал, похитил, мучил и хотел убить. Несомненно, Хал намекал мне, что я должна обезвредить или убить нашего тюремщика. Но я не могла двигаться, поскольку невидимые нити Дитриха всё ещё удерживали меня, как бабочку в ловчих сетях паука. Кетуда встал на колени, метнул на Дитриха обжигающий взгляд. Неловкими пальцами левой руки он полез за пояс, ничего там не нащупал и озлился еще больше. С ненавистью он стиснул кулак и вдруг, вырвавшись вперёд, завопил: — Я убью тебя! Дитрих даже не пошевельнулся. По-моему, он презрительно улыбнулся, прищурив красивые глаза, и стиснул второй кулак. Но это были не нити. Мгновением позже я поняла, почему Дитрих оперся спиной о панель управления и весь как будто сжался, делаясь заметно меньше. Через секунду Хал, перекувыркнувшись в воздухе, отлетел к стене и растянулся на коленях. Меня отшвырнуло к выходу и больно приложило затылком о металлическую дверь. Меж волос у меня потекло что-то густое, горячее и противно жгучее. Дитрих же устоял на ногах. На его лице появилось торжествующее выражение. Улыбаясь, он снова сверился с часами и нажал пару кнопок на панели управления. Изображение на мониторе переменилось. Теперь мы видели с большого расстояния весь Карфаген: огромный, величественный, светлый, окруженный с одной стороны спокойным морем. К воротам приближался огромный пылевой столб, закручивающийся в устрашающую воронку. Пески, казалось, сами взвивались в помутневшее небо. Залитым кровью глазом я покосилась на Хала. Едва выпрямившись, он пораженно смотрел на монитор, и его челюсть в прямом смысле слова отвисла. Дитрих, чуть обернувшись, с очаровательной красотой нам улыбался и покручивал ремешок часов на запястье. — Ну вот, наконец-то… Начал действовать с опозданием в десять минут. Для мафусаила такая непунктуальность непростительна. — Ты… что ты сделал? — испуганно вскрикнул Хал. — Строго говоря, это даже не я, — с видимой радостью сообщил Дитрих, — раз уж вам так хочется кого-то обвинить, валите всё на Фламберга. Это он запустил Иблиса, ловушку королевы Элиссы. Моё сердце отчаянно стучало в груди, оно как будто кипело от напряжения и ужаса. Повернувшись к ужасающему столбу пыли спиной, Дитрих продолжал совершенно спокойным голосом объяснять Халу, в то время как смерть приближалась к Карфагену буквально на глазах. — Это огромная песчаная буря — тот самый сюрприз, что Элисса приготовила для своих врагов. Как и все природные явления, буря не ведает жалости. На рассвете она накроет город — и от Карфагена не останется ни следа, а все его жители погибнут. В том числе и кардинал Сфорца, и твой друг Ион Фортуна, — со смешком прибавил Дитрих, покосившись на меня. — Начнётся новая война, и Орден добьётся своей цели — наконец-то. Ну, а вы двое умрёте тут, и даже раньше, чем все карфагеняне. О вас никто не заплачет, ваших тел никто не обнаружит, потому что тут никто не додумается искать. Я с удовольствием полюбовался бы на то, как мои автоягды вас прикончат, но у меня тоже есть свои незавершённые дела. И лучше бы мне управиться с ними до того, как Фламберг выполнит приказ. Счастливо оставаться… Насмешливо отдав нам честь, Дитрих вышел из полутёмной комнаты. Воцарившаяся тишина показалась мне воистину ужасной. Буря на экране неумолимо наползала на город. Кетуда с трудом облизнул губы с запёкшейся в углах кровью: — А теперь что будем делать, госпожа Уддиф? — Понятия не имею, — обречённо ответила я. — Для начала надо как-то отсюда выкарабкаться! — А как? — в отчаянии спросил он. — Вы можете встать? Я постаралась выпрямить ноги. После ухода Дитриха моё тело стало вновь мне послушно, но я по-прежнему испытывала ужасную слабость и сухость во рту, ведь я почти сутки обходилась без Aqua Vitae. Я осторожно поднялась и пощупала толстую металлическую стену рядом. — Я стою, — радостно сообщила я, — но чтобы от меня был толк, я должна утолить жажду… — Об этом не беспокойтесь, — голос кетуды вдруг снизошел до крайне мрачных ноток. — Вам тут хватит. — Хватит чего? — я настороженно огляделась. Комната по-прежнему пустовала. — Эй, ты вообще о чём говоришь? — В Ордене много терранов, — с горькой усмешкой проинформировал меня Хал, — их вы можете пить без зазрения совести. Мне показалось, или он иронизирует? Сейчас, когда вокруг одни опасности, он припоминает мне тех пятнадцать убитых… это просто подло! Удар ниже пояса! — О чём ты болтаешь, идиот?! — зарычала я. — Ты думаешь, я пойду по стопам графа Загребского? То убийство — оно просто… просто… — Я растерянно прикусила губу. — В общем, неважно, слышишь?! Сейчас нет времени рассусоливать, на кону наши жизни! Так что вставай и помоги мне выбраться отсюда! Судя по странному шевелению в углу, кетуда сподобился подняться и похромать в мою сторону. Я горела от нетерпения: слишком просто все было. Где же наша с Халом смерть, которая, по словам Дитриха, должна наступить раньше, чем встанет солнце? Если Розенкрейцеры и впрямь охотились за моим кетудой пять лет, значит, они его теперь просто так не выпустят. — Хал… — негромко сказала я. — Так ты не солгал насчёт инфокуба? Ты и впрямь не знаешь, что это? — Нет, не знаю! — раздражённо отозвался тот, медленно подбираясь ближе. — Я представления об этом не имею. Но я на сто процентов уверен, что эта штука очень редкая и опа… — Тихо! — скомандовала я. — Ты слышишь? Это… похоже на шаги. Тёмная голова кетуды замоталась во мраке. Я подскочила к нему и зло огляделась. Я не могла ослышаться, это были шаги, шаги, быстро и недобро приближавшиеся к нам. Я бесполезно ощупала пустые ножны. И чем нам теперь защищаться? — Госпожа Уддиф… — Сама вижу, — мрачно отозвалась я. — Вот о чём он говорил, получается. Сзади нас багровым пламенем разгорелись скрытые противогазами глаза автоягдов.