Другие

      Кенни мягко шагал по улицам Подземного Города. Только что он убил одну шишку из полиции, тот сделал глупость, что решил самолично участвовать в зачистке и имел неосторожность показаться на глаза убийце. А Потрошитель своего шанса не упустит. Он убил его в его же комнате, вспоров шею от уха до уха. Незаметно проник туда и так же незаметно покинул здание. У него были личные счёты, но не конкретно с тем человеком, а с самой полицией, властью. Они были не только виновны в падении его семьи, но и активно принимали в этом участие, это Аккерман хорошо помнил. И всех их он собирался убить, вплоть до самой верхушки. Сейчас ему не хватало свежего ночного бриза, который всегда утихомиривал его после очередного убийства, но пока дел на поверхности не было, и безопасней было затеряться в Подземном Городе. К тому же, как показала практика, в этом месте и ему было чем развлечь себя.       Кенни направлялся к дому Кивы, сам не мог сказать зачем, ведь выживших после зачистки не наблюдалось. Он позволил себе даже пройти мимо того места, где часов восемь назад та и произошла. Особого шанса на то, что кто-то и вправду уцелел, не было, это больше походило на бойню. Полицейские на удивление грамотно расставили свои силы, напрочь перекрыв возможные выходы, поэтому если кто-то выбегал из стычки происходящей внутри, то его быстро добивали выстрелами из винтовок или прикладами. Не все тела были убраны, некоторых лежавших там Кенни доводилось видеть и до этого вечера. Но этот факт не вызвал никакого отклика в его душе. Обычный момент в жизни, к этому он привык. Возле знакомого забора увидел пятна крови на земле, и Кенни уже представлял, что увидит, но так же спокойно прошёл внутрь двора. В конце концов, ничего нового он там действительно не увидит.       Он вошёл в это хлипкое сооружение. Сначала ничего не бросилось в глаза, убранство даже показалось ещё более пустым, чем обычно, но потом он разглядел Киву. Та сидела на полу, привалившись к стене возле ящика, голова опущена. Вокруг неё была уже застывшая кровь, рубашка в нескольких местах алела, как и штаны. Он спокойно взирал на это зрелище, но вдруг небольшое шевеление — она подняла голову, и Кенни увидел смазанную кровь на её подбородке. Глаза, обычно с такой проницательностью и усердием следившие за всем вокруг, были мутными. Взгляд этих невидящих глаз, некоторое время, будто бы видел сквозь него, затем прояснился. Когда она выдавила из себя слово, голос её звучал хриплым, надрывным посвистом. — Ты-ы.       Он ничего не ответил, сел на стол, снял шляпу. Она не сводила с него взгляда, в котором теперь бесновался странный огонёк, это помогало ей удержать мигающее сознание в этом мире. Когда она снова прервала тишину, в голосе звучала открытая издёвка: — Извини… сегодня выебать меня не получится.       Она рассмеялась, но внезапно хрипло закашлялась, раздирая горло, и выплюнула сгусток крови. Очевидно, что-то не так было с её лёгким, кашляла она много и до его прихода, и это подтверждала эта хрипотца в голосе. Кенни улыбнулся холодной улыбкой, он оставался совершенно спокойным, заметил чуть больше деталей, чем изначально.       Вокруг девушки лежали куски ткани, некоторые в крови, две пустые склянки, книга, раскрытая на странице. Очевидно, она пыталась оказать себе первую помощь. Подумал про себя, что это и в самом деле отсрочило надвигающееся. Рубашка в нескольких местах на животе была сильнее залита кровью, на ногах несколько глубоких порезов, пальцы были в крови. Наверное, в неё попало несколько пуль полицейских. Кенни упёрся локтем в ногу, подпёр голову рукой, ответил отстраненным, немного усталым голосом: — Ты слишком много болтаешь.       Аккерман прекрасно понимал её излишнюю болтливость и безумную весёлость. Ей ведь нечего терять, конец неумолимо приближался, оба это чувствовали, оба это знали. Он понимал, что девушка будет говорить всё, что думает и хочет даже через боль, потому что теперь-то хуже точно не будет. Она снова рассмеялась, насколько ей позволяло сорванное горло, сейчас она сверлила его взглядом. — Забавно, знаешь ли…останься я с тобой…то сейчас бы…не харкала кровью…уж не хотел ли ты избавить меня от этого?       Он всё не отвечал. Что он мог ей ответить? Вздохнул, запрокинул голову. Лицо его было не читаемым. Некоторое время они молчали. Когда Кива вновь заговорила, голос звучал даже дружественно. — Я рада, что… именно ты сейчас здесь.       Говорить она стала медленней, словно осмысливая слова, или же просто уплывая из реальности. Кенни терпеливо ждал. Он настолько привык к смерти, так часто шагал с ней об руку, что всё это вызывало лишь лёгкое сожаление. На какое-то мгновение, ему показалось, что девушка погрузилась в забытьё, но взгляд Кивы снова прояснился, она хотела что-то вновь сказать, но внезапно начала кашлять, выдавливая из себя кровь яркого цвета. — Как заебал этот…кашель. Кенни, сделаешь одну вещь?       Он слегка вздрогнул, она назвала его по имени, она обратилась к нему с просьбой? — М? — Добей… это ужасно уходить так… истекая кровью, чувствуя как… жизнь выходит из тебя.       Он всё так же не произнёс ни слова, но достал нож и стал задумчиво его покручивать. Через какое-то время подошёл и сел на корточки перед ней. Это вызвало у Кивы улыбку, больше походившую на оскал. Сознание всё реже мигало, как свеча, которая вот-вот догорит и погаснет в расплавленном воске. Она не отводила взгляда от его лица, произнесла: — Посмотри мне… в глаза, так ты будешь помнить меня, ведь я …уже не смогу забыть тебя.       Тот не улыбался и серьёзно смотрел на неё, буквально выполняя её просьбу запомнить её. Смешно, но в этот момент его лицо, без этой привычной улыбки, даже показалось ей добрым. Между ними сейчас было то молчаливое понимание, что и тогда в трактире. Ему не нужно было что-либо сейчас говорить, только слушать, как затихает её разум. Она закрыла глаза, дышать было тяжело, горло саднило, тело пульсировало от боли. Снова взглянула на мужчину, и Киве подумалось, что надо бы перед тем, как он её убьёт, рассказать о том как в той перестрелке наружу вышел инстинкт зверя, как это было естественно и даже прекрасно. Что она смогла понять Кенни, его поведение, его личность, потому что на те минуты когда она увидела смерть своих друзей, она стала зверем, таким же как и сам Кенни. Разве не забавно, что перед исходом осознаёшь свою сущность? Хотелось сказать, что она переступила эту черту в себе и начала, пусть и недолгую, дорогу хищника, и кому как не другому хищнику закончить этот путь. Что не держит на него особой злобы, что даже рада, что именно он заберет её жизнь, такую смерть она предпочитала больше, чем медленное угасание. Но пока девушка думала, как лучше и правильней это сказать, сознание перестало мигать, оно погасло.